— Только этого мне не доставало!..

Подчеркивая слово «мне», он тем самым дазал понять, что II Интернационал и он, Август Бебель, одно и то же. Это было смешно и грустно. Но никто почему-то, кроме Ленина, над этим не смеялся.

Заседание Международного бюро, на котором распределялись мандаты, проходило в напряженной обстановке.

За Польшей было признано десять голосов. Но в польскую делегацию входили представители социал-демократов, ППС-левицы, ППС-«революционной фракции», Поль-ской социал-демократической партии Галиции и Силезии. На один голос претендовали и польские профсоюзы.

Слово взяла Роза Люксембург, говорила строго и безапелляционно:

— Дело не в количестве групп и партий. Надо смотреть в глаза реальности. Партия Социал-демократия Королевства Польского и Литвы представляет левое течение, все остальные партии и группы — это правое течение. Следовательно, голоса должны распределяться не по числу партий, а по наличию политических течений.

Бебель наклонился сначала к Виктору Адлеру, пошептался, потом пошептался с сидевшим по другую сторону от него бельгийским социалистом Вандервельде, расчетливым и хитрым, потом, воздев очки, великодушно произнес:

— Да, это справедливо. Мы считаем, что предложение делегата Розы Люксембург вполне приемлемо. Теперь надлежит договориться о справедливом распределении мандатов…

— Да тут и разговаривать не о чем, — сказала Роза. — Все ведь и так ясно. Социал-демократы Королевства Польского и Литвы должны получить не менее пяти мандатов.

Бебель наклонился к Адлеру, обернулся к Жоресу и сказал тоном, не допускающим возражений:

— Социал-демократы Польши и Литвы получают четыре мандата, шесть распределяйте между остальными делегатами.

— Пять — и ни на один меньше, — сказала Роза, подождала, но ее никто из президиума не поддержал, тогда она встала и вышла из зала.

Хорвиц наклонился к Кону, спросил тихо:

— Как?

Кон улыбнулся ему, шепнул:

— Действовать солидарно.

Вит поднялся и сделал заявление:

— Без польских социал-демократов левица не считает возможным свое участие в обсуждении данного вопроса.

Максимилиан Хорвиц, Кон и Мархлевский поднялись и вышли.

А когда шли к лестнице, Юлиан Мархлевский глянул на Кона, улыбнулся и сказал весело:

— Ну вот, и остались там одни фраки.

У Мархлевского широкий открытый лоб, волосы короткие, зачесанные на косой пробор, а глаза в постоянной усмешке, смотрят весело, дружелюбно, усы и борода густые.

— Как, как ты сказал? Фраки?

— Да, фраки…

— Остроумно! Надо будет обязательно рассказать Владимиру Ильичу, — усмехнулся Кон. — Очень уж он любит, когда остроумные клички его противники получают…

Ленин на конгрессе присматривался к делегатам, беседовал, искал единомышленников. Работал в комиссиях, готовил резолюцию по вопросу о милитаризме. Беседовал с Коном.

— Феликс Яковлевич, — сказал как-то Ленин, — я считаю, что нам надо собраться на неофициальное совещание и выработать сообща поправки к проекту резолюции, предложенной Бебелем. Понимаете, в этом проекте торчит такое оппортунистическое жало, что никаким компромиссом его пе скроешь. Его нужно вырвать! А во время работы конгресса, этого «политического Вавилона», нет никакой возможности сосредоточиться, обмозговать все хорошенько.

— Отличная мысль, Владимир Ильич!

— Ну, раз вы согласны, то подумайте, кого можно пригласить от вашей делегации?

— А тут и думать много нечего. Вита обязательно…

— Вит — это кто?

— Валецкий. Он же Максимилиан Хорвиц.

— Хорошо. А еще?

— А еще… кроме эсдеков я не вижу, на кого бы можно было положиться. Так что выходит… Валецкий, Кон, Мархлевский…

— И, разумеется, Роза Люксембург…

В резолюции, предложенной Бебелем, говорилось, что, если будет угрожать война, рабочие и их представители в парламентах заинтересованных стран обязаны будут сделать все, чтобы при помощи средств, которые им покажутся самыми действенными, помешать взрыву войны; а если она все же вспыхнет, они обязаны добиваться скорейшего ее прекращения. Было ясно, к чему все сводилось — добиваться скорейшего прекращения войны. Только и всего!

— А чего же вы хотите от этих политических импотентов?! — в обычной своей резкой мапере бросила Роза.

— К тому же… и война войне рознь, — сказал Феликс Кон, в душе которого еще с января девятьсот пятого года зрела мысль о всеобщей партизанской войне против самодержавия. — Одно дело — войны капиталистических правительств, а другое — война революционного парода за свою свободу…

— Правильно! Все правильно! — воскликнул Ленин, нашедший единодушное понимание своей идеи. — Если начнется империалистическая война, задача революционеров… поднять революцию на волне недовольства народных масс. Другими словами, превратить войну империалистическую в гражданскую.

В поправке говорилось: «Если грозит объявление войны, рабочие заинтересованных стран и их представители в парламенте обязаны приложить все усилия к тому, чтобы помешать возникновению войны, принимая для этого надлежащие меры, которые, естественно, изменяются и усиливаются соответственно обострению классовой борьбы и общей политической обстановке. Если война все же будет объявлена, они обязаны выступать за быстрое ее окончание и всеми силами стремиться использовать порождаемый войной экономический и политический кризис для того, чтобы пробудить политическое сознание народных масс и ускорить крушение господства класса капиталистов».

Бебель, прочитав текст поправки, не возмутился, не рассердился, даже сделал вид, что он все это прекрасно понимает и всей душой сочувствует этому, но, к его величайшему сожалению, не может вполне согласиться в силу таких-то и таких-то причин.

— Видите ли, дети мои, надо соблюдать большую осторожность в выражениях.

Пришлось согласиться на компромиссный вариант.

И все-таки идея Ленина о превращении войны империалистической в войну гражданскую, хотя и в завуалированной форме, но была положена в основу резолюции конгресса.

По окончании работы конгресса за городом был устроен прощальный банкет. Расставили столы, скамейки — отдельно для каждой делегации. Кон наблюдал, когда произносились речи и провозглашались тосты, за Лениным: он то насмешливо улыбался, то хмурился ненадолго и быстро говорил:

— Наивное стремление соединить несоединимое…

28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Началась первая мировая война.

Семья Феликса Кона покинула Львов. Их, российских подданных, австрийские власти высылали в глубь своей империи. Кон ехал через города, где формировались польские легионы. Трудно было смотреть на все, что происходило теперь на древней польской земле.

Глядя вслед полкам, он вспоминал слова Ленина, сказанные им после принятия антивоенной резолюции на конгрессе в Штутгарте: «У меня нет иллюзий, нынешние вожди II Интернационала в случае военного конфликта ие проведут до конца в жизнь и эту резолюцию… Такова уж природа оппортунизма».

Как Ленин оказался прав! Социалисты воюющих стран, входящие в состав своих правительств, и члены парламентов проголосовали за военные кредиты. На оборонческих позициях стояли теперь и русские меньшевики и эсеры. Только Ленин и большевистская партия заняли последовательную революционную позицию в вопросе о войне с обеих сторон империалистической, захватнической. Кону были близки идеи Ленина, поставившего перед пролетариатом воюющих стран задачу превращения войны империалистической в войну гражданскую, и он всей душой поддерживал ленинский лозунг «о поражении своего правительства».

Ленин оказался прав и в том, что предсказал предстоящий кризис II Интернационала в случае возникновения войны. Вожди II Интернационала фактически раздробили это международное социалистическое сообщество на противоборствующие группы и обрекли его на гибель. Отрадно было думать, что в этой идейной сумятице IIIIC-левица заняла вместе с Социал-демократией Королевства Польского и Литвы антивоенную позицию.