Секеринский недоверчиво покачал головой.

— Откуда ты знаешь, — спросил он, — что они обязательно должны сойтись?

— А интуиция для чего? — в свою очередь спросил товарищ прокурора. — Они сойдутся. Обязательно должны сойтись. И тогда все пойдет разыгрываться по нашим нотам. Я это чувствую. Думаю, что в этой игре найдется роль и для пана Барановского.

В сентябре 1882 года в революционных кружках Польши появилось Воззвание Рабочего комитета социально-революционной партии «Пролетариат», в котором было объявлено о создании партии польских рабочих. Ее программу горячо одобрили в рабочих кружках, потому что она объявляла главной целью борьбу пролетариата с капиталистической эксплуатацией и подчеркивала самостоятельность рабочего класса в политической и экономической борьбе за свои права. В программе упоминалось и о терроре, но не как о методах борьбы, а как о средстве самообороны партии от возможных провокаций в собственных рядах.

За четыре месяца после опубликования воззвания партия создала несколько своих организаций на заводах и фабриках Варшавы, Лодзи, Ченстохова и Белостока, других промышленных городах.

В январе 1883 года в Вильно состоялся съезд польских социалистов, на котором было принято решение об объединении партии «Пролетариат» и Польско-литовской социально-революционной партии. Новая организация приняла название партии «Пролетариат». В избранный на съезде комитет, который потом стал Центральным Комитетом партии, вошли бывший студент петербургского Технологического института Людвик Варыньский, студенты Станислав Куницкий и Александр Дембский, слесарь из Варшавы Хенрик Дулемба, классная дама Варшавского Мариинского института Александра Ентыс, кандидат прав Эдмунд Плоский и другие.

Казимир Пухевич, не сочувствующий террористической деятельности, вышел из партии и создал другую рабочую партию «Солидарность», в которой оказался кружок Людвика Савицкого.

Но уже через несколько месяцев в партии «Солидарность» произошел раскол. Феликс Кон, его однокурсник по университету Станислав Пацановский и еще несколько их единомышленников перешли в партию «Пролетариат».

В середине сентября 1883 года охранка в Варшаве переполошилась: вышел первый номер подпольной газеты «Пролетариат». Во вступительной статье писалось о целях газеты: «Как истолкователь мыслей и взглядов организации она будет защитником эксплуатируемых и угнетенных, обвинителем угнетателей». Другие выпуски публиковали официальные заявления ЦК, воззвания и листовки партии, отчеты о партийных финансах, хронику обысков и арестов, предупреждения об изменниках и провокаторах. Особенная тщательность чувствовалась в подготовке редакционных и программных статей, поясняющих политические акции партии.

28 сентября Варыньского арестовали.

Станислав Куницкий, узнав об аресте Варыньского, тотчас приехал в Варшаву и принял руководство партией.

Среди молодых членов партии Куницкий почти сразу же выделил Феликса Кона. В один из дней он назначил ему встречу в кафе «Шотландское».

С улицы Святого Марка вдоль зданий университета спустился Феликс к Академической площади, со всех сторон застроенной доходными домами. Летом знойная и душная, несмотря на обилие зелени, осенью Академическая выглядела тоскливо: голые деревья на фоне сплошных стен; пронизывающий сквозь студенческую шинель сырой ветер с Вислы…

У входа в кафе Феликс приостановился, чтобы перевести дух.

Он мгновенно и ясно понял, что эта встреча решит его судьбу, и не боялся этого. Рано или поздно, думал он, это должно было случиться. Пусть это случится теперь.

Феликс прошел в заднюю комнату кафе. Там у столика, приткнувшегося к широкому подоконнику, сидел молодой человек и, наклонившись низко к столешнице, что-то писал. Сумеречный свет, струившийся из небольшого глубокого окна, не позволял рассмотреть его лица, и виден был только его профиль: чуть скошенный назад лоб, крупный нос и выдающийся вперед подбородок.

На скрип двери молодой человек обернулся, всмотрелся в вошедшего, шевельнув сросшимися у переносицы бровями, и встал. Коротко и крепко пожал протянутую руку, сказал:

— Для всех я Черный, а друзья зовут меня Стась, Стах, Станислав. Зовите и вы меня Стасем.

— Благодарю, — сказал Кон.

— Присаживайтесь. А я, если не возражаете, буду ходить. Когда я говорю, мне обязательно надо шагать.

Черный свернул вчетверо недописанный листок бумаги и сунул его во внутренний карман сюртука.

— Может быть, сразу перейдем на «ты»? Я думаю, мы сойдемся быстро, так чего же нам обращать внимание на условности?

— Конечно, — сказал Феликс и вдруг почувствовал себя рядом с этим человеком так, как будто они были ближайшими друзьями по крайней мере несколько лет. Черньш сразу заметил перемену в настроении собеседника и впервые за все это время улыбнулся — свободно, широко и настолько располагающе, что Феликс и сам невольно улыбнулся. Черный положил свою широкую руку на руку Феликса, лежавшую на столе, и выразительно сжал, как бы подчеркивая возникшее между ними чувство взаимной симпатии.

И тут же его лицо опять стало озабоченным:

— Я наслышан о тебе. И потому обращаюсь с просьбой… Необходимо создать Боевую дружину. Ты лучше меня знаешь здешнюю молодежь. Подбирай наиболее стойких, преданных нашему делу. Особенно тех, кто может оказать помощь в изготовлении бомб. Они нам скоро понадобятся. Приглядись к ребятам с физико-математического факультета. Я для них имею хороший подарок.

— Какой? — невольно вырвалось у Феликса.

— Рецепт Николая Кибальчича по изготовлению взрывчатых веществ. Согласен?

Феликс раздумчиво покачал головой, прежде чем ответить:

— Не знаю. Свою жизнь во имя революции я готов отдать в любую минуту, а вот распорядиться чужой жизнью не считаю себя вправе.

— Вот-вот, — подхватил Черный, — только те, кто готов, не задумываясь, отдать свою жизнь, имеют право распорядиться чужой жизнью…

С Куницким, которого Феликс теперь привычно называл Стасем, у них встречи все чаще, разговоры все сердечнее и доверительнее. Феликс чувствовал какую-то необъяснимую симпатию к этому человеку, который был старше его года на три, а казалось, что прожил на свете вдвое больше его. Но Феликс видел и другое — видел, что и Стася что-то притягивает к нему, хотя и по опыту, и по положению в партии Куницкому должны бы быть ближе Александр Дембский и молодой рабочий Бронислав Славиньский.

И вот теперь Стась доверяет ему самое тайное — участвовать в создании Боевой дружины. И Феликс был к этому готов. Он всем сердцем принял слова воззвания Рабочего комитета, написанные Дембским: «На аресты мы ответим со своей стороны двойной энергией и осторожностью — для предателей и угнетателей мы приготовим кинжал!»

Как-то Куницкий назначил ему встречу на улице Агриколя, рядом с Лазенковским парком, чтобы передать один из своих рабочих кружков. Второпях Феликс забыл дома часы. Подойдя к северным воротам и не увидев Стася, забеспокоился: вдруг опоздал. Подошел к высокому мастеровому, густо заросшему по всему лицу рыжими волосами, спросил:

— Вы не скажете, который теперь час?

— Скажу, — ответил мастеровой. — Ты пришел как раз вовремя. — И рассмеялся. У Феликса глаза на лоб полезли от удивления, когда он узнал наконец Стася. Вот это искусство перевоплощения! Даже стало грустно от того, как он опростоволосился.

Стась поспешил его утешить:

— Ничего. Это дело наживное. Не наживается только способность к состраданию — с нею человек рождается, получает ее в наследство от предков как самое бесценное достояние. А все остальное приобретается с жизненным опытом… Видишь трактир? Зайди со двора в заднюю комнату. Скажешь — от Черного. Я подойду попозднее.

— Боюсь, не справлюсь…

— Пустое, — улыбнулся Стась. — Сегодня введем тебя в кружок, посидишь, послушаешь, присмотришься, а там сама обстановка покажет, как быть дальше. Я тоже поначалу робел.

Феликс пошел было к трактиру, но Стась негромко окликнул его. Еще несколько минут шли вдвоем.