Выступление шло в прямой трансляции, и Антон до сих пор помнил удивленный возглас одного из историков: «И про этого человека нам рассказывали столько мерзостей?!»

«Вы превосходные специалисты, — между тем говорил дон Рэба. — Скажу честно — я не понимаю и тысячной доли того, что знает каждый из вас. Но я разбираюсь в людях». Засим представитель Арканара указал, что его попечением давно уже создана и действует Патриотическая школа, где учатся самые талантливые из молодых арканарцев — безотносительно к происхождению. Каковая школа с успехом могла бы отбирать и подготавливать кандидатов для обучения на Земле, а впоследствии — отчего нет? — проводить это обучение непосредственно на месте. И высокочтимый отец Кин будет всецело «за», если во вверенном ему учебном заведении будут преподавать специалисты с Земли. Заканчивалась речь призывом сотрудничать плечом к плечу.

На том же заседании дон Рэба был почти единогласно избран членом Мирового Совета. Следующим вопросом Совет утвердил статус Патриотической школы, одобрил проект «Рог Изобилия» и вновь избрал своим председателем профессора Ямакаву. А также большинством голосов отклонил одинокое предложение Алана Шинохара (Сорбонна) просмотреть сцены практических занятий выпускников школы, отснятые в Веселой башне. «Хотелось бы напомнить уважаемому коллеге, что и его университет был основан как школа Инквизиции. Не следует применять стандарты современной морали к обществу, находящемуся на иной ступени общественного развития».

Теперь, пять лет спустя, был готов уже второй выпуск.

На фоне таких исторических событий никто не обратил внимания на списание с Базы стажера Ангелова за «безответственное проникновение в систему всепланетного вещания, повлекшее за собой утечку закрытой информации, чреватую массовым этическим шоком».

И уж совсем незамеченным остался чей-то ответ на вопрос относительно судьбы бывшего наблюдателя: «Мы не дадим ему стать героем».

Все это и многое другое изнывающий от скуки все-еще-стажер нашел в БВИ — в ходе пресловутого «безответственного проникновения». Собственно, это проникновение да загадочные четырехугольники — вот и все, чем он занимался в архиве. Как, впрочем, и в предыдущих трех местах, как только осознал, что стажа ему не подпишут — никто и никогда.

Архив СГБ был обширен.

Помимо документации Службы поступали сюда и ежедневные сводки аварийщиков. Впрочем, активно использовалась только небольшая часть подвалов.

Дальше начинались километры пыльного кристаллохранилища, плавно переходящего в стеллажи пожелтевшей бумаги, — там хранились архивы всех спецслужб мира. Забираться еще глубже не рекомендовалось. Именно здесь держали оборону последние из офицеров мятежного генерала Зун Паданы, некогда захвативших здание Службы Безопасности ООН. Семьдесят лет прошло с того лихого времени, но и по сей день попадались тут мины-растяжки и невзорвавшиеся снаряды. Говорили, что до сих пор бродит в этих подземельях легендарный полковник Мартинес — в лохмотьях камуфляжки, со спутанной седой бородой и вычищенным до блеска АК-147.

День начинался всегда одинаково: приходил контейнер со свежими кристаллами. За пару часов Руди с Петей раскладывали их по свободным гнездам. Собственно, на этом работа в архиве заканчивалась.

Как-то Антон поинтересовался, почему этим не может заниматься кибер. Петя сделал страшные глаза и оглушительно зашептал:

— Ш-ш-ш! Не можно! Устав СГБ!

После чего, как всегда, погрузился в загадочные четырехугольники. Антон сел писать:

Дальше не шло — хоть сдохни. До спазма. Уже две недели. Да и о чем? Последнее письмо Киры было коротким:

Прочитав эти строчки, Руди долго сидел в сумрачном молчании. Потом повернулся к Пете и странным голосом попросил выяснить, при каких обстоятельствах он, Руди, со своей чертовой дюжиной в индексе может отправиться на Ружену. Петя приморозил очередной падающий четырехугольник, поколдовал с минуту над терминалом и извлек на экран «Кодекс индексов». Который сам Антон безуспешно разыскивал уже пять лет.

Та-ак… «Ради спасения жизни»… не убедишь… «Решением Мирового Совета»… безнадежно… «Особо ценный/незаменимый специалист». Гм? Попробовать?

Он попробовал. Забросил все дела. Пытался читать оставшийся от Киры том «Основ молекулярной биологии». Мало что понял и еще меньше запомнил. Сейчас мучительно продирался сквозь «Фауну и флору планеты Ружена». Получалось плохо. Склонностью к естественным наукам Антон не страдал никогда. Что, кстати, еще в школе отметила комиссия по распределению. Все эти копошащиеся гады вызывали чувство какого-то атавистического омерзения. Да и биологический жаргон понимал с пятого на десятое. Чего стоило хотя бы такое: «эцидии без перидиев». Что? Без чего? И почему должны быть с? Всего несколько строчек, и он проваливался из осточертевшего подвала в зеленый мир Ружены.

Летали радужные рэмбы, колыхались высокие голубоватые травы, а навстречу ему шла Кира.

Щелкнуло окошко рассылки.

— Ру… Руди, тут «Вестник космобиологии» прислали. Это тебе, что ли?

— Ага. Спасибо. Ну как, Петя, завтра последний день?

— Последний! Сдаю эту барахолку — и в кругосветку. С гитарой. Руди, может, передумаешь, вместе махнем? Нет? Очень жалко ведь! Ну подумай еще!

Петя обернулся к Руди и осекся. Тот сидел очень прямо и, не отрываясь, смотрел в журнал.

— Эй! Что случилось-то? «О некоторых особенностях строения дыхательной системы псевдонасекомых Икающего леса (Арканар)», — прочитал стажер. — Руди, ты что, настолько биологией увлекаешься?

В следующее мгновение он едва успел уклониться от летящей ему в голову «Фауны и флоры планеты Ружена».

Когда дверь за Руди захлопнулась, Ангелов озадаченно пожал плечами и вернулся к четырехугольникам.

Тем же вечером на пороге бара «Микки-Маус», что в Мирза-Чарле, возникла мрачная фигура.

— Биологи есть? — хрипло поинтересовался Антон.

Биологов в баре не оказалось.

— Водки!

Пить придется одному, и это плохо. Но Пашке разрешили вернуться в Ирукан. А теперь и Кира в Арканаре. Да и его тянет туда — почти с той же силой, что когда-то на Землю. Похоже, сместился центр мира. И находился он там, где прошла их молодость. Где было точно ясно, где друг, а где враг. Вокруг было море грязи — но чувства были чище. Да и сами они — лучше. Антон вдруг вспомнил: ночь, колышущийся свет свечей. И их, совсем еще молодых, первый день на планете, произносящих клятву наблюдателя: «Мы с тобой изменим этот мир».

Не нужно обманывать себя: он никогда не станет хорошим биологом, а значит, не сможет поехать к Кире. Потому что тридцать семь — не восемнадцать, потому что, пока он будет читать про живность Икающего леса, Кира уедет куда-нибудь на Пандору… А он будет все глубже увязать в очередной бумажной работе.

Антон поднял стопку с кристально-прозрачной влагой, поднес к губам — и тут на него накатило. На секунду ему открылась картина будущего. Годы, долгие годы, серые, пустые. Нелюбимая работа. Полное одиночество. Вечная усталость. Вечный страх окружающих. Люди — входящие и выходящие, не оставляющие никаких следов в его жизни. И никакой надежды на перемены — потому что все дело в нем самом. Очень аккуратно он поставил наполненный до краев стакан обратно на скатерть и вышел.