Через секунду Симон уже восседал на сложенной из камня садовой ограде, раздумывая о том, в какой уголок этого уединенного убежища могла удалиться эта бойкая особа с синими глазами и острым как бритва языком. Немного помедлив, он спрыгнул в сад и решительно направился к небольшому пруду, посредине которого был фонтан. Темноволосая красавица сидела на каменной скамье и задумчиво глядела в воду. Заслышав шаги Симона, она подняла голову. На лице ее отразились страх и возмущение.

— Вы! — воскликнула она. — Вы проникли сюда, подкупив моего садовника! Убирайтесь немедленно!

— Я перелез через стену, англичанка!

— Лжете! Повторяю: немедленно покиньте мой сад!

— Сколько вам лет, миледи? Шестнадцать? Семнадцать? И почему вы нынче в черном?

— Я ношу траур по мужу.

— В прошлую нашу встречу вы сказали, что состоите в браке, теперь называете себя вдовой. Впрочем, я верю, верю вам, — поспешно добавил он, видя, что глаза ее загорелись гневом. — И приношу свои глубочайшие соболезнования. Хотя вы и кажетесь мне слишком молодой, чтобы быть супругой, а уж тем более вдовой, миледи англичанка.

— Не смейте называть меня так, вы, никчемный иностранец!

— Тогда скажите мне, как ваше имя. Я уже не раз просил вас об этом.

— Кэтрин, — после недолгого раздумья произнесла Элинор.

— Кэт, — пробормотал де Монтфорт, и лицо его расплылось в широчайшей улыбке. — Мне очень приятно познакомиться с вами. А я — Симон де Монтфорт.

Глаза Элинор расширились.

— Бог войны? — недоверчиво переспросила она. Встретив его в Виндзорском лесу, она было решила, что он — один из ненавистных савойяров, какой-нибудь дальний родственник королевы, от которого можно ожидать любого оскорбления. Страх, владевший ею до этого момента, уступил место уверенности, что прославленный воин не сделает ей ничего дурного.

— Ваша репутация умелого стратега незаслуженна, милорд, — проговорила она, слегка склонив голову набок.

Настала очередь Симона широко открыть глаза от удивления. Он не нашелся сразу что ответить ей, и Элинор продолжала:

— Вы пренебрегли одним из основных правил ведения сражений: никогда не следует вступать в схватку с противником, который заведомо сильнее вас!

Симон звонко расхохотался, откинув назад темноволосую голову:

— А вы, оказывается, неглупы! Мы с вами прекрасно поладим.

— Никаких «мы»! — сурово оборвала его Элинор. — Если вы джентльмен, граф де Монтфорт, вы не посмеете больше нарушить мое уединение.

— Я вовсе не джентльмен, в чем вы очень скоро убедитесь. Но ведь и вы не леди. Так что

могу лишь повторить: мы с вами вполне подходим друг другу!

— Я — леди! — холодно возразила она. — Просто вам удалось вывести меня из себя, затронув самые чувствительные струны моей души. Вы огорчили и разозлили меня. — В ее сапфировых глазах стояли слезы. — Маленького мерлина подарил мне покойный муж. Я очень дорожила этой птицей!

Симона охватили стыд и раскаяние. Он был смущен тем, что причинил горе этой очаровательной женщине-ребенку. Стремительным, но нежным и мягким движением он стер слезу, покатившуюся по ее розовой щеке, и, бросившись к садовой ограде, легко перемахнул через нее.

Элинор была потрясена и нежностью, которую никак не ожидала встретить в этом человеке, и поистине кошачьей ловкостью, с какой он преодолел высокую стену сада. Она долго смотрела в зеркальный пруд, не в силах собрать воедино свои разбегавшиеся мысли.

По пятницам графиня Пембрук вместе с матерью-настоятельницей монастыря Святой Девы посещала бедных и недужных. Глава ордена была чрезвычайно довольна своей юной ученицей, предчувствуя, что еще немного, и принцесса произнесет слова священного обета, став до конца своих дней одной из сестер обители.

Группа всадников, следовавших вдоль Темз-стрит, почтительно уступила дорогу двум монахиням, облаченным в белые рясы. Симон де Монтфорт, следовавший во главе отряда, едва не выпустил поводья из рук от крайнего изумления: в одной из смиренных монахинь он узнал дерзкую плутовку Кэт, которая все последние дни занимала его мысли. От взора его, однако, не ускользнуло, что и державшийся справа от него сэр Рикард де Бург засмотрелся на юную послушницу.

В убогой крестьянской лачуге мать-настоятельница и Элинор каждая по-своему помогали молодой женщине разрешиться от бремени. Роженица мучилась в схватках уже второй день, и Элинор, предоставив настоятельнице взывать о помощи к Всевышнему и перебирать четки, сумела своей тонкой рукой придать младенцу правильное положение во чреве матери. Не прошло и нескольких минут, как кричащий мальчуган уже лежал на ее коленях.

«Если бы не я, — думала Элинор, — женщина и ребенок были бы мертвы».

Она с упреком взглянула на пожилую женщину, которая собиралась покинуть хижину, предоставив родственникам молодой крестьянки позаботиться о ней и ее младенце.

— Нам с вами надо о многом поговорить, дитя мое. Не откажетесь ли вы последовать за мной в монастырь?

—Я приду туда вечером, а сейчас мне хочется побыть одной, — твердо ответила Элинор.

— Как пожелаете, миледи.

Симон де Монтфорт и отряд королевских стражников приблизились к небольшому зданию мыльни. Воины отвели лошадей на конюшню и вошли в просторное помещение, уставленное деревянными лоханями и наполненное паром.

— Оставьте нас, мы хотим поговорить наедине, — сказал Симон служанкам, и те со сдавленными смешками удалились из небольшой комнаты, где находились лишь две вместительные лохани.

— Ваш брат не собирается последовать вашему примеру и поступить на королевскую службу? — спросил он у Рикарда, не без труда умещаясь в своей «ванне».

— Нет, Мик не смог стерпеть оскорбления, нанесенного королем нашему дяде.

— А вы? — Симон вопросительно приподнял бровь.

— У меня есть свои причины находиться в Виндзоре.

— Я слыхал, что причина смерти Маршала до сих пор не выяснена. Ведь именно поэтому вы предпочли остаться здесь?

— Не только, милорд. Я был душой и телом предан покойному Уильяму и теперь считаю своим долгом охранять от возможных опасностей его вдову, принцессу Элинор.

Симон недоверчиво взглянул на юношу:

— Ведь принцесса — всего лишь одна из Плантагенетов. Много ли хорошего можно сказать обо всем их выводке?

— Милорд! Я просил бы вас!.. — И Рикард метнул на него столь неприязненный взгляд, что Симон поспешил успокоить его:

— Не горячитесь, дорогой сэр! Я вовсе не хотел обидеть вас!

— Ведь вы ровным счетом ничего о ней не знаете! — с упреком воскликнул Рикард. — Моя госпожа была неповинна в смерти Маршала. Когда стряслось это несчастье, я находился поблизости. Услыхав крики графини, я примчался в их с Уильямом спальню. Мой

господин был мертв, принцесса Элинор оказалась прижатой к брачному ложу могучим телом супруга. Когда я приподнял его, то увидел… увидел, что, судя по всему, Маршал за несколько секунд до кончины лишил свою супругу невинности…

— Всемилостивый Боже… — пробормотал Симон.

— А после прозвучали все эти чудовищные обвинения в ее адрес!

— И вы не защитили ее, Рикард?!

— Как же вы не понимаете, что, заступись я за нее, меня первого обвинили бы в преступной связи с принцессой!

— Да, понимаю… Знаете, король говорил, что его овдовевшая сестра вот-вот примет постриг. Хотелось бы мне взглянуть на нее, пока она не затворилась за стенами монастыря.

— Что это вы такое говорите, Симон?! Ведь не далее как сегодня, по пути сюда, вы весьма бесцеремонно разглядывали принцессу, которая шла вдоль Темз-стрит с настоятельницей монастыря Святой Девы!

Разговор с матерью-настоятельницей не внес ясности в смятенные мысли Элинор, не успокоил ее растревоженных чувств. Сомнения в правильности избранного пути лишь укрепились в ее душе. Она сидела у пруда в своем маленьком садике, склонив голову над книгой, но не могла сосредоточиться на чтении. «Что сказал бы Уильям, узнай он о моем решении?» — в который раз задавала она себе этот вопрос и не могла найти на него ответ.