Ответом ему было молчание. Лили отвернулась и уставилась в стену. Что говорить? Да и зачем? Любое возражение он использует для того, чтобы сделать так, как ему хочется.

— Ты хочешь наказать меня своей холодностью, но я расшевелю тебя, дорогая. Сопротивляйся, сколько тебе угодно.

Ги взял ее, и она закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Он делал все возможное, чтобы сломить ее равнодушие и добиться отклика. Ее душа и разум не участвовали в происходящем, но тело могло предать, если она не будет держать его под железным контролем. Лили стиснула зубы, чтобы ни один ее стон не вырвался наружу. Ги сурово приказал ей:

— Отвечай мне, Лили!

И ее тело отвечало, но она скорее умерла бы, чем показала ему это. Опытный любовник, Ги знал цену словесным подстегиваниям. И вот он начал возбуждать Лили, рассказывая, как он может ее любить и ласкать, а руки помогали словам. Но Лили ничем не выдала своих чувств. Наконец Ги надоело обольщать ее. Он взглянул на нее, застывшую и презрительную, и грубо бросил:

— Я был прав. Все вы, бабы, — суки!

Ги резко повернулся и вышел из комнаты, грохнув дверью.

Лили не стала терять время на слезы, а сразу же привела в порядок прическу, потом оделась и, закутавшись в теплый плащ, побежала к отцу Себастьяну.

— Прошу вас, поедемте сейчас же, святой отец! Он спокойно посмотрел на нее:

— Расскажите, что с вами случилось, дочь моя?

— О святой отец, я не могу рассказать вам всего! Мне так стыдно!..

Похлопав ее по руке, отец Себастьян просто сказал:

— Дитя мое, меня ничто не может шокировать, но давайте поспешим. Без сомнения, вашу историю можно выслушать и по дороге. Но я, прежде чем отправиться в Беркхэмстед, заеду в Лондон повидаться с епископом Одо. Это устроит вас, дочь моя?

— Разумеется! Мне все равно, куда ехать, лишь бы поскорее выбраться отсюда. Но все-таки, святой отец, не лучше ли нам сначала поехать на запад, а потом повернуть на Лондон? Мне не хочется, чтобы меня завтра поймали и привезли обратно.

— Я знаю только главную дорогу на Лондон, но, конечно, можно поехать и окружным путем. Пусть будет так. — Отец Себастьян улыбнулся доброй улыбкой. — Думаю, в спешке вы не припасли еды? Вот вам пшеничные хлебцы и сыр — и в путь! Ваша лошадка привязана вместе с моими за конюшней. — Он усмехнулся. — Ведь вам и в голову не пришло, как вы выведете свою лошадь из стойла конюшни среди ночи, не наделав шуму, а?

Лили побледнела.

— Я ни о чем не могла думать, кроме отъезда. Простите, что вам пришлось думать за двоих. В будущем постараюсь быть рассудительнее.

— Поедемте, пока не рассвело. Я полагаю, что на большой дороге нам ничто не грозит.

Потрепав Зефиру по морде и ласково шепнув ей несколько слов, Лили уселась в седло, плотно завернувшись в плащ, потому что было сыро и прохладно, и они двинулись быстрой рысцой. Почти два часа они ехали молча. Когда рассвет провел алыми перстами первые штрихи на темном небе, Лили обратилась к спутнику:

— Как вы думаете, не остановят ли нас какие-нибудь нормандские воины?

— У меня есть грамота от короля, дающая право ездить по стране. Она запрещает кому бы то ни было чинить мне препятствия, а вы со мной, так что не беспокойтесь.

— Надеюсь, что вы правы, но, насколько мне известно, норманны наглы и поступают так, как им хочется, а не как следует.

— Норманны в большинстве своем религиозны, дочь моя. Моего присутствия достаточно, чтобы защитить вас.

— Если они религиозны, как они могут с такой жестокостью жечь и убивать нас, саксов?

— Норманн считает, что быть воином и в то же время быть религиозным — не противоречит одно другому. Перед битвой они всегда молятся, чтобы небо послало им победу, а потом благодарят его.

— А вы носите оружие, святой отец?

— Я не ношу меч, но в битвах участвую, помогаю раненым и умирающим. Епископ Одо также не носит меч, но у него есть булава, которой при случае можно причинить не меньший ущерб.

Они немного помолчали. Потом отец Себастьян сказал:

— Лошадям нужно отдохнуть, а нам подкрепиться. Судя по журчанию, впереди — ручей. Давайте отдохнем там, дитя мое.

Он развел небольшой костер, повесил котелок с водой, потом покормил лошадей. Лили достала пшеничные хлебцы и стала задумчиво жевать их. Мысли ее были далеко: Ги уже встал и обнаружил, что она исчезла… Скоро ее начнут искать…

Но Ги понятия не имел о том, что Лили уехала. Он встал рано и занялся перевозкой из Окстеда в Годстоун людей, которые будут помогать на стройке. Ги решил избегать Лили, Она может прийти к нему; он к ней больше не пойдет.

Элисон сразу узнала, что дочь уехала, и, догадываясь, куда она направилась, решила пока молчать.

Отец Себастьян задумчиво посмотрел на Лили.

— Я думал, что вы счастливы с Монтгомери, От неожиданности она выпалила:

— Так оно и было, но потом выяснилось, что у него в Нормандии жена и дети. — Лили говорила с ожесточением.

Монах заметил осторожно:

— У многих мужчин есть любовницы. Вильгельм смотрит на это косо, потому что любит жену. А большинство мужчин получает удовольствие там, где его находит.

— Но он женился на мне! Мы обвенчались. Было большое пиршество, в Годстоун было приглашено много гостей.

— Понимаю, — задумчиво отозвался святой отец, — вы считали себя его женой, а потом открылось, что жена у него уже есть?

Лили кивнула с несчастным видом.

— Тогда вы не виноваты, и не стоит терзаться из-за того, что произошло. Вы здесь ни при чем. Теперь я понимаю, почему вам пришлось уехать. Унизительно быть любовницей после высокого и почетного положения жены.

Молодая женщина подумала, что рассказывать о ребенке не стоит, и быстро переменила тему разговора.

— Предлагаю двигаться дальше по другой дороге, так будет безопаснее. Как вы считаете?

Отец Себастьян кивнул:

— Я полагаю, нам скорее следует ехать на восток, чем на запад, мы совсем запутаем следы.

Впервые за все это время Лили улыбнулась. Они ехали бок о бок, и Лили рассмотрела своего спутника. Он был не старше Ги, но очень худ, вероятно, от крайне воздержанной жизни. Глаза темные пронзительные, но не строгие. Довольно щуплый, однако чувствовалось, что это человек сильный и выносливый. Лили подумала, что на него можно положиться.

Они ехали, пока солнце не склонилось к западу. Потом нашли подходящее, тихое место и остановились на ночлег. Отец Себастьян попросил Лили развести костер, а сам отправился промышлять ужин.

После целого дня, проведенного в седле, у Лили болела спина, и она пошла поискать воды и размять мышцы, а когда вернулась с водой, отец Себастьян готовил на костре яйца, а рядом лежала еще не ощипанная курица.

— Я приготовлю ее сегодня, и тогда у нас будет чем позавтракать, — заботливо сказал он.

Лили засмеялась:

— Вы ее украли, не так ли?

Монах простер руку чисто галльским жестом.

— Лучше скажем, что я нашел ее прежде, чем она потерялась.

Когда яйца были съедены, отец Себастьян срезал ветку и сделал вертел, чтобы поджарить птицу, а Лили собрала кое-какие травы для приправы. Ночью, несмотря на усталость, она долго не могла уснуть, отчасти потому, что спать на твердой земле, подстелив под себя плащ, было непривычно.

На следующий день им стали попадаться путники, направляющиеся в Лондон, и отец Себастьян купил у них кое-что поесть. Теперь, когда рядом были люди, Лили уже не так боялась, но удивлялась, почему нет погони. «А может быть, он рад избавиться от меня, — равнодушно подумала она. — Ну что ж, я-то определенно рада избавиться от него!» — пылко, но не совсем искренне заключила молодая женщина.

Поясница у Лили болела в точности так, как это бывало перед началом ежемесячного недомогания, и она размышляла, как ей удастся сохранить приличия в обществе духовной особы. Но утром, не обнаружив никаких признаков недомогания, Лили забеспокоилась: уж не беременна ли она опять? С одной стороны, ее рассудок восставал против этого, а с другой — она радовалась возможной беременности. «Я, наверное, спятила, — выругала себя Лили. — Как можно явиться к мужчине с определенным намерением и при этом носить дитя от другого!» А может, в этом месяце ничего и не будет, она ведь потеряла столько крови при выкидыше!.. Мысли Лили разбегались. Ее охватил страх. Она почувствовала себя слабой и одинокой. Ей стало жаль себя, и во всех своих страданиях она обвиняла Монтгомери. Сев на землю, Лили опустила голову на колени и разрыдалась.