Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И вот все поэты пришли к военкомату и расположились общим фронтальным строем одной шеренги. Выступил из военкомата командир и приказал:

— По порядку номеров рассчитайсь!

Но они, вопреки команде приказа, начали на свой манер рассчитываться следующим образом:

— Первый. Первый.

— Первый…

Тогда командир, взяв в расчет особенности их творческой психологии, решил прекратить дальнейший расчет и, перестроив их в две шеренги, повести прямо на вокзал. Согласно принятому решению, он отдает им следующую команду:

На «первый» и «второй» рассчитайсь!

А они опять:

— Первый.

— Первый.

— Первый…

На основании вышеизложенной причины сформировать из них отдельную часть не оказалось в состоянии возможности, поэтому их распределили по одному.

Коше-бий рассказывал с таким азартом и так громко, будто хотел рассмешить не только меня, но и весь город. Действительно, двое-трое прохожих приостановились, чтобы послушать этот анекдот. А мне он показался пасквилем, и я почел личным долгом вступиться за честь коллег, особенно теперь, когда я сам опубликовал стихи и уже могу смело говорить, что принадлежу к славному племени поэтов.

— Такой анекдот можно рассказать о ком угодно, — сердито возразил я. — Разве только одни поэты хотят быть первыми в своем деле? А рабочие разве не рвутся в передовики? А бригадиры не хотят разве выйти на первое место? Разве не военные сочинили поговорку: «Плох тот солдат, который не надеется стать генералом»? И вы наверняка тоже хотите быть лучшим среди кошс-биев. Я вот прямо говорю: хочу стать первым среди поэтов! И ничего плохого в том нет. Вполне жизненное желание.

Коше-бий подумал и изрек:

— Действительно, граждане всех специальностей соревнуются промеж собой в достижении первенства результатов своей профессии. Но никто, как поэты, не вступает из-за этого в конфликты при помощи ссор и мелкой грызни.

— Они и не ссорятся, — вразумлял я, — они выясняют отношения. Оружие поэта — слово. И слово многозначное. Я могу назвать вас «худым человеком». А вы можете понять это двояко. Если вы поймете это как оскорбление, что, мол, вы плохой человек, то обидитесь. А если поймете это как похвалу, что в ваши лета вы еще стройны и худощавы, то обрадуетесь.

У каждого поэта свой выбор образных слов, своя образная система, — пояснял я научно и, как мне казалось, доходчиво, — но бывает, что один поэт не принимает образность другого и неверно понимает его слова.

Поэты не ссорятся, они критикуют друг друга. Обычно критикуют публично, в печати. Но это вовсе никакая не грызня. А напротив, так они стараются помочь своим коллегам избавиться от ошибок и достичь большего совершенства.

— А почему бы им не проводить взаимный обмен критическими ошибками с глазу на глаз, без посредства печатной помощи?

— Можно и так, — соглашался я, — Но если критикуется опубликованное произведение, то и критика должна быть публичной. Когда стихи напечатаны, они становятся всеобщим достоянием, — вымолвил я не без гордости. — И в таком случае все должны знать, что их общее достояние имеет тот или иной недостаток.

Коше-бий глянул на меня хитро и сказал:

Не соглашаясь с твоим выступлением, я полагаю, что вопрос сути в иной плоскости дела. Скажи, сколько платят за стихи?

— Пока я еще не получал гонорара, но один из знакомых поэтов говорил, что платят десять рублей[50] за каждую строчку. И это самое малое.

- Ой-бой! — удивился коше-бий.

— А как же? — Меня обрадовало его искреннее удивление. — Это еще не предел… Все зависит от стихов. За хорошие дают и больше, по двадцать пять рублей за строку.

— За каждую?

— Конечно, за каждую.

— А какое количество строчек можно написать в течение срока одного рабочего дня? Если взять персонально лично тебя, то за какой временной отрезок написал ты эти двадцать строк?

— За один вечер.

— Ой-бой!! — еще громче воскликнул он. — А за критику тоже платят?

— Разумеется.

— Вот и вопрос сути, — заявил он. — Свои стихи пишешь — идет получка зарплаты денег, чужие стихи критикуешь — обратно деньги берешь. — Коше-бий торжествующе поглядел на меня и ни с того ни с сего предложил:- Пойдем-ка пообедаем.

Не хотелось мне никуда идти после такого разговора, да и денег, честно говоря, не было.

— Ладно, ладно, — успокоил он. — Не впадай в состояние тревоги по поводу наличного отсутствия денег. Вернешь, когда станешь получать по двадцать пять рублей за каждую строчку. Говорят, что студенту легче сдать десять экзаменов, чем один раз досыта поесть. Идем, — потянул он за рукав, — и примем обеденную пищу внутри помещения ресторана,

В ресторане весело играла музыка. Мы поискали места и нашли их почти у самой эстрады. Коше-бий подошел к руководителю оркестра, дал ему тридцать рублей и попросил, чтоб они не играли, пока мы едим. Музыканты молча вышли.

Мы заказали обед.

— Эти музыканты занимались исполнением туркменской музыки, — пояснил коше-бий. — Л я предпочитаю любить только нашу каракалпакскую мелодию. Настоящая мелодия музыки есть только у нас, у каракалпаков! Ты разделяешь мнение моих мыслей?

Я конечно же тоже любил и люблю свою народную музыку. Но в этот день мне хотелось беспрестанно перечить коше-бию. Во всех его словах слышалось неумеренное самолюбование.

— Нет, — ответил я. — Наши композиторы сильно поотстали от всех других. Будь наши мелодии лучшими в мире, так ведь их бы исполняли по всему свету. Разве не так?

Он не захотел отвечать и сменил тему разговора. Вернее, вернулся к прежней теме:

— А за рассказы сколько платят денег?

-. Не знаю. Там считают как-то иначе. Не за строку, а за страницу, наверное.

— А что легче, сочинять письменно стихи или рассказы?

— Рассказы писать пока не пробовал, боюсь, у меня ничего не получится. А что до стихов, то их сочинять очень трудно.

— А ты предприми попытку попробовать с рассказом, — настаивал он. — Может, это легче и дороже ценится.

Я принялся втолковывать ему свои представления о специфике таланта.

— Есть борцы палваны, — пояснял я, — сильные на правую руку. А есть левши. Бывают и такие, у которых равно развиты обе руки. Так и писатели: одни сильны в поэзии, другие — в прозе. Некоторые одинаково сильны и в том и в другом.

— Хе! — воскликнул он. — Значит, Жолмурза Аймурзаев — самый сильный палван литературного мастерства. Он ведь равномерно пишет с обеих сторон: и со стороны поэзии, и со стороны прозы. Теперь я понимаю. Значит, ты проходишь учебу науки, чтобы стать подобным Аймурзаеву?

— Нет, — возразил я. — Если и стремиться походить на кого-то, то уж на Льва Толстого или Шекспира, на Лермонтова или Бальзака.

— Ой-ой, — замахал руками коше-бий. — Зачем ты хочешь держать равнение на таких неизвестных людей.

Он искренне желал мне добра и старался остеречь от дурных примеров.

Тем временем снова появились музыканты. Руководитель оркестра подошел к нашему столику и, протянув коше-бию шестьдесят рублей, попросил его не разговаривать, пока они будут играть. Коше-бий покраснел как перед.

— Какая бескультурная невоспитанность у этих музыкантов, — сказал он и, расплатившись с официантом, потянул меня к выходу.

На улице нас поджидал памятник великому классику прошлого. На голове у бронзового классика сидела ворона. Она по-хозяйски осмотрелась и принялась деловито и не спеша чистить перья.

— Эх, сынок, — с грустью промолвил коше-бий, — лучше бы ты не продолжал свои стремления в направлении области литературы. Ну чего там положительно хорошего? Тебя будут подвергать печатной критике в газете и непечатной по углам кулуаров. А если и добьешься степени известного звания, то поставят тебе памятник, чтоб стал ты для ворон местонахождением. Ничего положительно хорошего. Ничего! — повторил он. — Я могу предоставить в твое распоряжение некоторые советы из своего жизненного опыта. Если хочешь, конечно.

вернуться

Note50

Деньги дореформенные.

70
{"b":"118405","o":1}