Делалось это так: встречает всевышний каких-нибудь людей и спрашивает:

— Кто вы такие?

Если они отвечают: «Мы и сами не знаем», тогда он их выстраивает, заглядывает в вышеупомянутый список и трижды громко восклицает на весь мир:

— Инглис! Инглис! Инглис!!! Или:

— Рус! Рус!! Рус!!! Или:

— Узбек! Узбек!! Узбек!!!

А потом соответственно в собственном списке против каждого присвоенного имени ставит галочку, чтобы не путаться и не повторяться. Те же народы, которые из божеских уст услышали свое имя, начинают ликовать, выражая свою радость при помощи песен и танцев.

Когда присвоение имен закончилось и в списке не осталось ни одной строки, не отмеченной галочкой, всевышний отправился обратно, но решил прогуляться окольным путем. И вот в том районе, где река Аму впадает в Аральское море, увидел он камышовые лачуги и живущих в них неучтенных людей.

— Кто вы такие? — вопрошает он.

— Сами не знаем, господи. Но люд мы тебе подведомственный и ждем от тебя всяческих благ.

— Как так не знаете? — изумился всевышний.-,Я же дал вам имя.

— Нет, господи, — возражает неучтенный народ, — никогда и ничего ты нам не давал.

— Не мог же я просчитаться, — недоумевает бог. — В списке-то все наличествующие имена уже исчерпаны.

— Этого мы не знаем, но только полное отсутствие у нас какого-либо имени является непреложным фактом, — объясняют ему люди из камышовых лачуг.

— Ничего-то вы не знаете. Темные вы какие-то. И, видать, по темноте своей прошляпили раздачу имен. Так вот и назову вас-«темные шляпы»-каракалпаки.

— Поступай, господи, как знаешь. Мы в твоей воле, но только сделай все по закону, прокричи и наше имя трижды на весь мир.

- Ну уж нет, — отвечает бог, — идите-ка лучше по свету, поищите, не затерялось ли где все-таки лишнее имечко. А если не сыщется, то присоединяйтесь к какому-нибудь из нареченных народов хотя бы на время. А я за этот период проверю небесную учетность. Коли и впрямь промашка вышла, то подкорректирую список в сторону увеличения. Будет, будет вам имя, не беспокойтесь.

Сказал и удалился.

А безымянный народ пошел по миру. Услышали люди, что в европейском списке есть невостребованные имена-«печенеги» и «черные клобуки», — отправились в Европу. И кто бы ни крикнул, кто бы ни позвал: «Эй, черные клобуки!», «Эй, печенеги!»- они с готовностью откликались. Но все же при этом постоянно ощущали, что имена эти не богом данные, а потому решили продолжить поиск собственного имени.

Затем услышали, что в азиатском списке пустуют имена «кула хи сиях» и «калпак»,[6] - повернули в Азию. И теперь кто бы ни окликнул: «Эй, кула хи сиях!», «Эй, калпак!» — тут же отзывались: «Это мы…» Но и здесь бывшие неведомые люди не обрели почета, не стали именитыми.

Так и скитались, и мыкались они в течение нескольких веков. Наконец решили воротиться на прежнее местопребывание в устье реки Аму, где чувствовали себя дома, где сам бог хоть и в шутку, хоть и мимоходом, но все ж таки дал им имя. Какое-никакое, но дал.

Из-за того, что каракалпаки вечно тянули уши к небу, вечно ждали голоса всевышнего, не позовет ли он их, из-за этого уши у каракалпаков продолговатые, гораздо длиннее, чем у людей других национальностей…

В третий раз я выношу в заглавие своего романа слово «каракалпак». В третий раз я нарекаю свою книгу именем своего народа, чтобы, как и положено по древнему обычаю, трижды возвестить это имя всему миру.

Каракалпак! Каракалпак!! Каракалпак!!!

Вопрос. Почему для новой книги я выбрал непривычный для себя жанр романа-эссе, выбрал новую и не опробованную мною форму?

Ответ. У нас есть поговорка: «Кто ошибается впервые, тот еще не ошибается, а пробует; кто повторяет ошибку, тот уже не ошибается, а заблуждается».

Мой дедушка меня поучал: «Как подрастешь и надумаешь строить свой дом — не торопись. А то смолоду все мы чуть что — сразу землю рыть да саман месить. А ты пройдись по соседям, осмотри не меньше дюжины домов. Все разузнай, расспроси. Но не затем, чтобы кому-то вторить или что-то брать за образец, а затем, чтобы никого не повторять. Тогда это будет твой дом».

Коше-бий советовал:«Хочешь научиться играть на дутаре, так не бренчи без толку, а возьми инструмент у знатного музыканта, послушай, какой у него регистр, подстройся и пальцами коснись его двенадцать раз. Только при этом условии и добьешься полного унисона».

Моя мать говорила, памятуя, что однажды в детстве я сильно испугался воды: «Станешь учиться плавать, так начинай с мелководья. Потихоньку. И прежде чем бухнуться в воду, не забудь двенадцать раз макнуться, чтобы привыкнуть».

Я всегда придерживался этих советов, хоть никогда и не стремился стать хорошим строителем, музыкантом или пловцом. Образцами прекрасных художественных зданий я считал и считаю книги Саади и Монтеня, трактаты древних философов, «Тысячу и одну ночь», «Кобус-намэ». Я брал их в руки, как берут превосходный, мелодично звучащий дутар. Но я хочу спеть свою песню.

Самобытность — превосходное свойство, но из-за него любой самобытный человек всегда остается тайной, загадкой для другого человека. Всякий народ всегда кажется странным, не вполне понятным другому народу.

И все же, по утверждению древних мудрецов, чтобы узнать судьбу другого народа, порой достаточно узнать судьбу всего лишь одной семьи, а то и одного человека. Не обязательно опрашивать все население страны, не обязательно знакомиться с каждым жителем того или иного края, лучше расспросить одного, но расспросить обстоятельно, подробно обо всем, чем он живет и о чем тревожится, думает и мечтает. Лучше познакомиться с одним, но сойтись с ним близко, а если удастся, то и сдружиться.

Да, у всякого своя особенность, своя тайна, но беседа двух людей, беседа искренняя, заинтересованная — это не удвоение загадки. У всякого своя душевная глубина, но соединение душ — это не слияние глубин, образующее бездну. В том и тайна человеческого общения, что, соединившись, две загадки превращаются в совместное решение, две тени — в два источника света, два неведомых мира — в две яркие звезды на небосводе человечества.

Всегда ли это так?

Вот на этот вопрос помогает полнее ответить форма романа-эссе. Поэтому я ее и выбрал.

По мнению медиков, у большинства людей к сорока годам слабеет зрение. Я, видимо, принадлежу к этому большинству, потому что в положенный срок тоже надел очки. Полезная вещь очки — они укрупняют мелочи и приближают то, что отдалено. И однажды, расфантазировавшись, я возмечтал: а вот создали бы аппарат, приближающий прошлое, создали бы этакие очки для памяти, чтобы ясно увидеть все происшедшее в детстве и юности, отчетливо припомнить все забытое…

Нет! — решил я после долгих раздумий. — Пусть лучше этот аппарат не изобретают, а то большинство людей, безусловно, погрязнет в грехах и ошибках молодости и от стыда за них, за эти юношеские благоглупости, не будет знать, куда девать глаза, и станет спотыкаться на каждом шагу. И старость окажется не временем заслуженного отдыха после долгого и трудного пути, а годами раскаяния и душевного смятения. И не то чтобы у каждого из нас в жизни проступков больше, чем достойных поступков, а просто один досадный случай, один день огорчений — это дракон, который способен заживо проглотить память о неделе, а то и о месяце радости и благополучия.

У кого из нас в душе не прячутся такие драконы?

Ведь мы люди!

«Какое семя в молодости посеешь, такой злак в старости пожнешь», — учил меня дедушка.

«Это еще смотря как сеять, — поучал коше-бий, — а то ведь бывают и такие моменты, что сажали рис, а выросла осока».

Когда я выпустил свои первые книги, у меня состоялись три встречи с неким старым знакомым. Как-то так сложилось, что на правах давнего приятельства он то ли интервьюировал, то ли допрашивал меня, притом явно подзуживая, подначивая, а я вроде бы обязан был ему отвечать. Теперь я со стыдом и смущением вспоминаю свои ответы.