Доватор карандашом показал на сильно укрепленный пункт гитлеровцев – Горбово, куда были направлены две красные стрелки. Одна шла с северо-востока от основной стрелы, обозначавшей движение кавкорпуса, – удара полка кавдивизии, другая – с юго-востока, она изображала удар правофлангового полка дивизии Железнова.

– Вот здесь, товарищ Железнов, – сказал Доватор, – мы ведем вместе с вами последний бой, а потом расходимся, как в море корабли. Я – на север, а вы – на запад… Не огорчайтесь! За рекой Рузой мы снова встретимся и будем вместе наступать в тех местах, где наступали наши предки – Кутузов и Багратион. – И со свойственной ему живостью Доватор стал по этапам излагать план взаимодействия своей дивизии с дивизией Железнова. Одновременно, по данным майора Бойко, он уточнял положение противника, то и дело задавая майору вопросы: – А здесь что?.. Сколько?.. Нельзя ли поточней?..

Добров с восхищением смотрел, как умело наносил Доватор на свою карту новые, сообщенные ему майором Бойко данные о противнике. И невольно сравнивал карту Доватора со своей, где за густыми мазками карандаша иногда пропадало целое селение. Чтобы не конфузиться перед будущим начальником, Добров спрятал свою карту в планшетку. Зато когда разговор зашел о рейде, Добров решил блеснуть своими познаниями.

– Если бы я был Главнокомандующим или Начальником Генерального штаба, – размеренно начал он, – я бы отменил рейд вашего корпуса. Кавкорпус надо использовать там, где есть оперативный простор… – Тут он вспомнил бои 1919 – 1920 годов под Иловайской, и под Ростовом, и под Егорлыкской, и поход на Варшаву, и даже разгром Врангеля. – Вот это простор!.. – воскликнул Добров. – Развернется, бывало, дивизия – и пошла рубать!.. А здесь что?.. Леса да села, никакого тебе простора!.. Эскадрон, пожалуй, развернется, ну, может быть, еще полчок, и все!.. То ли бывало? Вот протрубили трубы. Командир с клинком рванулся вперед. – Добров покрутил рукой над своей головой. – И понеслась за ним несметная конная лава. Рев, клинки сверкают, знамена полощутся!.. И смерть врагу!..

– Все это хорошо, товарищ Добров, – Доватор положил руку на его плечо. – Но сейчас, простите меня, эти рассуждения неуместны. Наряду со всеми родами войск конница должна участвовать в разгроме гитлеровцев. Она для свершения этого великого дела применит все формы боя. И, как это ни странно, мы, гвардейские конники, будем делать то, что в Бородинское сражение в этих местах делали казаки Платова и кавалеристы Уварова. Ведь они, так же как и мы, шли этими лесами. А их был не один корпус, а целых два, и шли они вот таким серпом. – Доватор перенес карандаш на изогнутую стрелу своего рейда. – Мы будем, как Платов и Уваров, идти лесами, нападать на врага с тыла и громить его штабы, резервы и перехватывать коммуникации. Так же внезапно мы эскадронами, полками и дивизиями атакуем его опорные пункты и узлы обороны, расчищая путь нашей «матушке-пехоте». – Доватор свернул карту и передал ее адъютанту. – Вот так-то, дорогой Иван Кузьмич, – сказал он. – Русские конники обошли тогда левый фланг Наполеона, внезапно обрушились на конницу прославленного генерала Орнано и обратили ее в бегство. А после порубили и вышедшие навстречу им дивизии корпуса Богарне. Вот так и мы будем действовать!..

Утром 13 декабря комдив, комиссар и начальник артиллерии еще затемно собрались на НП. Обзвонив командиров частей и убедившись, что все идет, как намечено планом, Железнов нырнул в ход сообщения.

Приподнявшись на носках, он огляделся. Но в серой мгле рассвета трудно было что-нибудь увидеть. Только беспокойные ракеты, вспыхнув ярким светом, взлетали вверх, лишь на мгновение осветив местность, тут же падали на снег и с шипением угасали. Время до начала артподготовки тянулось мучительно долго.

– Волнуетесь, Яков Иванович? – спросил Хватов.

– Нет, Фома Сергеевич!.. Холодновато, познабливает. Морозище-то какой!.. – Яков Иванович зябко повел плечами. – А если сказать правду, Фома Сергеевич, пугает меня эта зловещая тишина. Как-то лучше себя чувствуешь, когда на фронте ощущается жизнь. А при такой тишине так и кажется, что враги затевают что-то…

– Конечно, всегда спокойнее, если видишь и чувствуешь врага. Вот они сейчас пускают ракеты…

– Для того чтобы пускать ракеты, многого не надо, – перебил Хватова Железнов, – расставил десятка два человек по фронту – вот и все. А если остальные ушли, а ты этого не заметил – вот это стыд!..

– Товарищ полковник, вас к телефону «Четвертый», – шепотом позвал телефонист.

У телефона был начальник штаба. Майор Бойко сообщил, что все «на боевом взводе». Хотя Железнов это и сам знал, он все же с облегчением вздохнул, словно с нетерпением ждал этого доклада. Посмотрел на часы. Было восемь сорок. Шли последние минуты…

На востоке просыпался день. У горизонта на белоснежных облаках заиграли первые лучи восходящего солнца…

Яков Иванович снова взглянул на часы и, еле сдерживая свое волнение, произнес:

– Товарищ Куликов, начинайте!.. – повернулся к молодому дежурному командиру, стоящему наготове с ракетницей, и скомандовал: – Ракету!..

Тот радостно гаркнул: «Есть!» Один за другим раздались три выстрела. И сразу же бледным румянцем зарделись снег на склонах холма, и дремлющие заснеженные рощи, и стоящий в белом уборе лес… Тут же мгновенно, со страшным грохотом, гулом и треском, подобно урагану, рванули «катюши» и всех калибров орудия и минометы.

Вдали, за темными полосками вражеских заграждений, вдруг все вздыбилось. Сизая пелена закрыла передний край врага… Гитлеровцы как будто только и ждали этой минуты – сразу открыли ответный огонь. Перед нашими траншеями на белоснежной скатерти поля, к проходам, еще ночью сделанным в проволочных заграждениях саперами, уже ползли бойцы, оставляя позади себя глубокие борозды вспаханного снега. Они ползли вперед, к исходному для атаки рубежу. А впереди, у самой проволоки противника, под огнем врага, те же саперы подрывали проволочные заграждения, резали их длинными ножницами. Страшно было смотреть, как, несмотря на полыхающие разрывы, работали эти люди, – кто лежа на боку, кто на спине. Вот один из бойцов, изловчившись, подпрыгнул, чтобы откусить ножницами верхние нити проволоки, и упал в снег. Казалось, этот человек погиб от губительного огня. Но он, выждав, когда огонь ослабнет, вдруг снова ловко вскочил и перерезал еще одну нить…

Яков Иванович заприметил сапера-подрывника в почерневшем, то ли опаленном, то ли испачканном полушубке; он с двумя другими бойцами подорвал проволочное заграждение в одном месте. И не успела еще поднятая взрывом земля обрушиться вниз, как они уже ползли дальше, таща за собою волокушу с зарядами.

– Посмотрите на них, – Железнов показал на саперов дежурному офицеру, – и доложите фамилии этих товарищей. Вот молодцы! Надо их наградить. Особенно того, в грязном полушубке.

Наконец наступил тот самый ответственный момент, за который командиры всегда волнуются больше всего.

«Дружно ли поднимутся? Как пойдет атака?..» – подумал Железнов и сказал:

– Ну, товарищи, уже время. – Он подошел к телефону, который был сейчас соединен со всеми полками, и крикнул в трубку: «Буря!» – что означало – «В атаку!»

Снова раздались выстрелы из ракетницы. И вся передовая гулом ответила на слова комдива. Сшибая верхушки дальних рощ, артиллерийские снаряды перенесли огонь в глубину обороны врага. Лежавшие неподвижно, как будто они были мертвыми, бойцы поднялись и, утопая в снегу, пошли на стену еще не рассеявшегося дыма. И, перекрывая звуки боя, загремело мощное «ура!»…

Яков Иванович перевел дыхание и крепко сжал руку Хватова.

– Хорошо идут!.. Дружно!.. – И в первый раз с начала артподготовки закурил.

Если до этого времени на НП было тихо, лишь изредка позванивал телефон, то с того момента, как началась атака, жизнь здесь забила ключом. Дежурный офицер еле успевал записывать сообщения и просьбы полков. Железнов позвонил командарму.