– Не меня, товарищ Валентинова, надо благодарить, а наших славных девушек Марину и Надю…

Фещенко по сигналам девушек отмечал продвижение дивизии Железнова. Вот они прошли просеку. Это значило, что Железнов подходит к линии переднего края гитлеровцев, о чем майор Фещенко тут же сообщил по телефону начальнику штаба армии. Тот в свою очередь поднял дивизии, в стык которых направлялся Железнов, и дал им команду «Приготовиться!».

Затем был получен второй сигнал: «Прошли меридиан Косая Гора». Фещенко связался с командующим артиллерией, и он на этом участке привел в боевую готовность всю артиллерию.

Когда же поступило сообщение: «Вышли на отметку 181.0», артиллерия мощным огнем навалилась на передний край противника, создавая видимость артиллерийской подготовки перед наступлением, и таким образом надежно прикрыла фланги выхода дивизии заградительным огнем.

После этого майор Фещенко собрал предназначенных для встречи дивизии людей и звериной тропой повел их в глубину леса. С ними пошла и Ирина Сергеевна. Чем дальше, тем труднее становилось идти. Под ногами захлюпала вода, а тропа причудливо запетляла среди мшистых кочек и наконец вывела к залитому водой мелколесью. Здесь Семен Сергеевич свернул с тропы вправо к поросшему редкими сосенками и можжевельником бугру.

– Вот и пришли! – сказал он врачу. – Выбирайте местечко получше и разворачивайте свой ПМП[17].

Ирине Сергеевне он предложил отдохнуть, показав на окопчик, широкая бровка и ступеньки которого были выложены жердями. Видимо, здесь не раз сиживали разведчики ПРП, поджидая товарищей «с той стороны». Но Ирине Сергеевне на месте не сиделось. Она прислонилась к обезглавленной сосне, вслушиваясь в грохот артиллерии и далекий стрекот пулеметов и стараясь в этом шуме уловить звуки движения дивизии.

Ирине Сергеевне вспомнился первый день войны, когда она вот так же стояла на опушке леса, опершись о дрожащее от грохота битвы дерево, и смотрела в сторону горевшего города, где остались ее дети. Не проходило дня с тех пор, чтобы она не подумала о своих детях, и эти воспоминания болью отдавались в ее сердце. Иногда ей казалось, что их, как и мужа, нет уже в живых. Но потом надежда снова вспыхивала в ней. Однако и это не успокаивало Ирину Сергеевну. «А где же они?.. Как живут?..» – думала она, а воображение рисовало ей Дусю и Ваню в оборванной одежонке, босых, голодных, с протянутой рукой стоящих под окном какой-нибудь избы…

– Идут!.. – радостно крикнул кто-то.

И этот крик прервал невеселые мысли Ирины Сергеевны. Ее сердце дрогнуло. Кровь прилила к лицу. И за частоколом деревьев она увидела людей. На них страшно было смотреть: мокрые, измученные, с землистыми лицами, истощенные так, что, казалось, у них остались только кожа да кости, и все раненые: у кого рука была на повязке, у кого из-под полушубка белела перевязанная грудь, кто шел с забинтованной головой, словно в чалме; легкораненые волочили под руки ослабевших, залитых кровью товарищей; были и такие, которых несли на жердяных носилках… У всех этих людей хватило сил дойти только до своих. Увидев кого-нибудь из встречающих, каждый из них с криками: «Товарищ!..», «Браток!..», «Дорогой!..» бросался к нему на шею и здесь же подле него в изнеможении спускался на землю. Больше всех радовались они при виде Ирины Сергеевны, принимая ее за медсестру.

Сдерживая слезы, она старалась успокоить этих доведенных до крайней степени изнеможения людей, вела их к санитарам и медсестрам, поила горячим чаем, кормила размоченными белыми сухарями, искала в ящике письма и, когда находила, радовалась не меньше тех, кому эти письма были адресованы.

– Спасибо, сестрица! – благодарили ее воины.

Их становилось все больше и больше на этом небольшом участке окруженной болотом земли. Легкораненые шли до деревни Колодези, где их эвакуировали в госпитали: кого в Семеновское, кого в Аксеново. Тяжелораненых несли на носилках прямо до ПРП, а там их брали санитарные автобусы и увозили во фронтовые госпитали.

– Ирина Сергеевна! – окликнул ее незнакомый голос. Ирина Сергеевна обернулась и в старике, которого несли двое раненых солдат, угадала Железнова.

– Яков Иванович! Милый вы мой!.. – бросилась она к нему и разрыдалась. Яков Иванович тоже разволновался.

– Все… благополучно… – говорил он. – Нога скоро заживет… Не волнуйтесь за меня, не надо!..

Стыдясь своих слез, Ирина Сергеевна прятала глаза, вытирала их бинтом. Она отдала Якову Ивановичу и Бойко письма и убежала, чтобы принести им чай. Когда она вернулась, около Якова Ивановича сидел Хватов, такой же худой и обросший, как и комдив.

– А мне, Ирина Сергеевна, нет писем? – спросил Хватов. Но она ничем не могла его порадовать. Ирина Сергеевна знала, что за линией фронта у него осталась беременная жена; стало тяжело на сердце, когда она увидела, как сник сразу Хватов.

Яков Иванович с жадностью читал письмо от жены и некоторые строки его повторял вслух:

– «Мало того, что Юра отнял у меня половину жизни, так еще дочь доставляет такие огорчения. Ты, наверное, знаешь, что с ней?.. Ради бога, не скрывай!..»

Дрогнули мускулы на лице Железнова…

– Что с Верушкой? – спросила Ирина Сергеевна.

– Не знаю, – глухо ответил Яков Иванович. – Надеюсь, что все в порядке. – И он устало посмотрел на Ирину Сергеевну. – Ведь она там…

– Там? – удивленно вырвалось у Валентиновой. Яков Иванович молча кивнул головой. – Что же написать Нине? Правду писать нельзя…

Она посмотрела на Хватова. Он украдкой согнутым пальцем придавил слезы в уголках глаз. Горе друга с еще большей силой всколыхнуло его печаль. Он поднялся и отошел в сторону. А из болота на холм поднимались все новые и новые люди. С остатками своего полка вышел и Карпов, а вместе с ним молоденькая разведчица Надя. Яков Иванович поднялся, по-отцовски поцеловал Надю и, крепко пожимая ее руку, сказал:

– …Вас, Надя, и Марину благодарю от лица всех нас и представляю к ордену Красного Знамени. Зачисляю вас обеих навечно в первую роту полка майора Карпова. Вы спасли тысячи жизней!

Надя чувствовала, что на нее смотрят десятки глаз, и ей стало неловко. Она была вся мокрая, подол юбки прилип к ногам, намокшие волосы вылезали из-под платка. Она застенчиво поблагодарила комдива и хотела скорее уйти. Но одной ей уйти не удалось, ее до самого ПРП провожали бойцы.

Карпов остановился возле дерева, не сводя глаз с Ирины Сергеевны. «Может быть, взглянет?» – думал он и не ошибся: она взглядом искала его. «Помнит. Не забыла!» – его потрескавшиеся губы улыбнулись, и он нерешительно пошел ей навстречу.

– Как я рад, что выздоровели… Когда я узнал о вас, то испугался и не находил себе места… – сбивчиво заговорил он. – Там я страдал от неизвестности… Скучал по вас!..

Ирине Сергеевне тоже хотелось сказать ему что-нибудь теплое, душевное, но она помнила о письме, которое лежало в ее кармане, и потому говорила не то, что думала, слова были сухие, холодные… Почувствовав это, Карпов как-то сразу стушевался.

– А вы обо мне помнили, Ирина Сергеевна? Скажите, вы обо мне помнили?.. – умоляющим голосом спросил он.

– Помнила, Петр Семенович, и вот пришла встречать… Да вы еле на ногах держитесь, вам надо ехать в госпиталь…

– Поеду, если буду знать, что вы меня навестите!

– Навещу, – мягко, с теплотой произнесла это слово Ирина Сергеевна.

Карпов поцеловал ее руку и, прошептав: «Буду ждать», пошел к Железнову. Когда его фигура скрылась за зеленью можжевельника, Ирина Сергеевна подошла к Хватову, отдала ему письмо и попросила, чтобы он сразу же передал его Карпову.

– Только не говорите, пожалуйста, что я его вам дала!

Последними, почти уже под вечер, стали выходить отряды Доброва и Тарасова. Им пришлось вести бой почти до последнего момента, прикрывая собой отходящую дивизию. Гитлеровцы за ними далеко в болота не пошли, но преследовали их всеми видами огня с дальних дистанций, штурмовали и бомбили авиацией. И сюда, в этот тихий уголок, нет-нет да и залетал шальной снаряд, то потрясала всю округу авиабомба, то тарахтел своей пушкой штурмовик. Но никто не трогался с места, ожидая, что, может быть, выйдет еще кто-нибудь. Наконец среди деревьев показалась высокая, насквозь промокшая дивчина. Из-под ее платка свисали мокрые пряди русых волос.