– Сделайте над собой усилие. Постарайтесь стать привлекательным.

– А почему я должен стараться? Я нравлюсь себе таким, каков я есть. И насилие мне понравилось, и нравится заставлять вас слушать мою болтовню. Чтобы стараться изменить себя, нужно быть недовольным своей участью, а я доволен.

– А что испытывают ваши жертвы, вам наплевать?

– Да, наплевать.

– Я так и думал: вы неспособны на сочувствие, на сопереживание. Это типично для людей, которых никто не любил в раннем детстве.

– Зачем же мне идти к психоаналитику, если вы мне все так хорошо объясняете?

– Да это азбучные истины.

– Я думаю, мои родители действительно меня не любили. Они умерли, когда мне было четыре года, и я их совсем не помню. Они оба покончили с собой, но мне кажется, что если любишь своего ребенка, нельзя так уходить из жизни. Они повесились рядом, в гостиной.

– Почему?

– Неизвестно. Они не оставили никакой записки. Мои дедушка с бабушкой так ничего и не поняли.

– Вас следовало бы пожалеть, но мне не хочется.

– И правильно. Не стоит меня жалеть.

– Насильники не внушают мне ничего, кроме отвращения.

– За всю жизнь я совершил лишь одно насилие. А вы уже делаете из меня законченного насильника?

– Вы думаете, требуется определенная квота жертв, чтобы заслужить титул насильника? Это все равно, что стать убийцей: для этого достаточно убить одного человека.

– Забавно, как все это выглядит на словах. Если вас послушать, то до нападения на эту девушку я был обыкновенным человеком, а уже через минуту стал насильником.

– И вы находите это забавным! Какой ужас!

– По крайней мере, я был исключительно верным насильником. Я больше никого не насиловал и ни разу не притронулся к другой женщине. Это был единственный сексуальный контакт за всю мою жизнь.

– Вашей жертве от этого не легче.

– Это все, что вы можете сказать?

– Меня не удивляет, что у такого сумасшедшего, как вы, нет сексуальной жизни.

– И мое воздержание не кажется вам романтичным?

– Трудно вообразить менее романтичного человека, чем вы.

– Я с вами не согласен. Но это не имеет значения. Вернемся к моей истории. Я сказал, что перестал ходить на кладбище Монмартра, так как понял, что вряд ли эта девушка придет сюда после всего, что было. Тогда я начал бродить по всему Парижу, чтобы отыскать ту, которую с каждым днем любил все больше и больше. Я методично прочесывал весь город, округ за округом, квартал за кварталом, улицу за улицей, одну станцию метро за другой. Так прошло несколько лет. Я по-прежнему тихо проживал свое наследство. Деньги я тратил только на квартирную плату и питание. Развлечения меня не интересовали; я или спал, или слонялся по Парижу.

– Полиция не проявляла к вам интереса?

– Нет. Я думаю, жертва не стала обращаться в полицию.

– Какая ошибка с ее стороны!

– И вот что парадоксально: все эти годы разыскивался не преступник, а жертва.

– А зачем вы ее искали?

– Я любил ее.

– Когда такие типы, как вы, говорят о любви, хочется блевать.

– Берегитесь! Если вы затронете любовную тему, я прочитаю вам целую лекцию о любви.

– Нет уж, увольте.

– Ладно, на этот раз прощаю. И вот десять лет назад, то есть десять лет спустя после насилия, я бродил по Двадцатому округу и на ходу жевал наивкуснейший хот-дог. И вдруг! Кого я вижу на бульваре Менильмонтан? Ее! Это была она! Я бы узнал ее среди миллиарда женщин. Сексуальное насилие, знаете ли, порождает особые интимные узы. За прошедшие десять лет она стала еще красивей и изящней, да, она стала настоящей красавицей. Когда я ее увидел, у меня чуть сердце не разорвалось, Я пошел за ней. И надо же, как мне не повезло! Я столько лет блуждал по пустыне и наконец-то отыскал женщину своей мечты, а сам в эту минуту уплетаю горячую сосиску, щедро приправленную горчицей! И вот я шел за ней и продолжал жевать.

– Надо было выбросить эту сосиску.

– Что вы! Как можно? Сразу видно, что вы никогда не пробовали хот-дога с бульвара Менильмонтан: такими хот-догами не бросаются. А потом, если бы я выкинул свой завтрак, у меня возникло бы чувство досады. И моя любовь к даме моего сердца уже не была бы столь чиста и безупречна.

– Избавьте меня от своих глубокомысленных сентенций.

– Кроме меня, никто не говорит откровенно о подобных вещах.

– Браво! И что было дальше?

– Видите, вам уже не терпится узнать продолжение! Я знал, что рано или поздно вы клюнете. Догадайтесь, что сделала моя любимая?

– Купила себе хот-дог?

– Нет! Сосисками торгуют напротив кладбища Пер-Лашез, куда она и пошла. Поскольку я отбил у нее охоту прогуливаться по кладбищу Монмартра, ей пришлось довольствоваться Пер-Лашезом. Даже после насилия у нее не пропал благородный вкус к кладбищам. На Монпарнасском кладбище слишком неуютно, и она избрала для своих прогулок Пер-Лашез – здесь было бы превосходно, если бы среди покойничков не разгуливало так много здравствующих.

– Поэтому насильнику здесь не развернуться.

– Что это за жизнь, если даже на кладбище нельзя оттянуться?

– Да, сударь, сплошные неудобства.

– Я шел за ней среди могил. И на меня нахлынули воспоминания. Она свернула в аллейку, которая поднималась вверх. Я любовался ее походкой грациозного зверька и выжидал момент, когда к ней подойти. Когда я проглотил свой хот-дог, я догнал ее. Сердце у меня громко колотилось от волнения. Я сказал: «Здравствуйте! Вы меня не узнаете?» Она вежливо извинилась и сказала, что нет, не узнает.

– Как же она могла вас не узнать? Неужели за десять лет вы так изменились?

– Не знаю. Я нечасто смотрюсь в зеркало. Но если вдуматься, в ее поведении не было ничего удивительного. Что она могла запомнить о насильнике? Во всяком случае, не его лицо. Я смотрел на нее с такой любовью, что она не заподозрила ничего дурного и улыбнулась. Ее улыбка! Я опьянел от счастья. Она спросила, где мы встречались. Я предложил ей угадать, где мы виделись, но она сказала: «Я часто бываю с мужем в самых разных местах и не могу запомнить всех людей, с которыми мы встречаемся».

– Так она вышла замуж.

– Мы немного поболтали. И, несмотря на свою застенчивость, она была очень мила со мной. Самое смешное, что я так и не знал, как ее зовут. И я не мог ее об этом спросить, потому что предложил ей угадать, кто я. В конце концов, она сказала: «Все, сдаюсь. Никак не могу вспомнить ваше имя».

– И что же вы ответили этой несчастной?

– Тексель. Текстор Тексель.

– Ну, конечно, я мог бы и сам догадаться.

– Она снова извинилась: «Ваше имя мне ни о чем не говорит». Я добавил, что я голландец. Она вежливо слушала меня, а я любовался ею.

– И вы выложили ей всю свою историю? О кошачьей бурде, о смерти вашего маленького одноклассника, о янсенизме? Вы наверняка не пощадили эту бедняжку.

– Все было совсем не так, потому что случилось чудо. Она вдруг узнала меня: «Да, я вспомнила вас, месье Тексель. Мы встречались в Амстердаме, на деловом завтраке, в ресторане. Я была там с мужем». Меня несколько покоробило, что ее мужа приглашают на деловые завтраки, но я был рад, что она так неожиданно меня «вспомнила».

– Разве она могла забыть насильника!

– Слушайте, что было дальше. Она спросила, как поживает моя жена Лив, с которой она болтала во время этого злополучного завтрака, три или четыре года назад. Не придумав ничего лучшего, я сказал, что у нее все в порядке и она вместе со мной живет в Париже.

– Настоящий водевиль!

– Тогда она пригласила меня с женой к себе на чай, на следующий день после полудня. Представляете? Моя жертва приглашает меня на чай! Я оторопел от счастья и, конечно, согласился. И, что было еще хорошо, она дала мне свой адрес. Но вот имени своего она не назвала, так как подразумевалось, что я его знаю.

– И вы пошли?

– Да, всю ночь я промаялся без сна, а на следующий день отправился к ней. Я был несказанно рад, что нашел ее, и это было самое главное. Я надеялся, что, как это часто бывает, ее имя будет указано на дверях квартиры. Но, увы, никакой таблички там не было. Я позвонил, и она открыла. Она улыбнулась, но тут же погрустнела: «А где же Лив?» Я сказал, что жене нездоровится. Моя любовь усадила меня в гостиной и вышла, чтобы приготовить чай. Как я понял, служанки у нее не было, и меня это очень устраивало: кроме нас, в квартире никого не было.