Он казался добрым, и отношение его к Магги было уважительным. Она протянула ему свою руку.

– Магдален Габриэл, – сказала она.

– Ной Леви, – ответил Он и улыбнулся на таксу. – А это ваш прелестный друг?

– Ее зовут Хекси.

– А-а, – сказал он. – Маленькая колдунья.

– Вы говорите по-немецки, мсье?

– Я родился в Берлине.

Он помолчал.

– Вы не возражаете, если я сяду?

Магги покачала головой, и он сел, на почтительном расстоянии от нее. Он посмотрел на ее чемодан.

– Вы приехали или уезжаете?

– Приехала.

– И вам негде остановиться?

– Вы угадали. Пока что негде.

Он был вежливым, внимательным, с ним было легко – человек, несколькими словами и без всякого усилия вызвавший доверие и желание быть с ним откровенной. За те десять минут, что они просидели вместе на скамейке, он понял ее затруднительное положение и предложил простое разрешение ее проблем.

– Одно дело, если вы хотите сами провести такую трудную и неприятную ночь на этой скамейке в незнакомом городе, да еще и в такую погоду – если вы, конечно, уже выбрали именно это. Но совсем другое – такса, которую вам поневоле придется втравить в это дело.

Таксы, напомнил он Магги, особенно прихотливы в том, что касается комфорта; хотя, конечно, Хекси уже постаралась найти для себя самое теплое и уютное место, какое только можно было обнаружить при сложившихся обстоятельствах. Уж кто-кто, а он-то хорошо знает такс – он вырос вместе с ними, потому что у его родителей были две такие собачки.

– Прежде чем я буду продолжать, думаю, мне следует назвать вам свой полный титул – чтобы вы не истолковали неверно мои намерения.

– У Вас есть титул?

– Я – его преподобие Ной Леви.

– Священник? – Магги была удивлена.

Он покачал головой.

– Un chantre, – сказал он. – Кантор.

Магги улыбнулась.

– Вы поете в синагоге.

– Exactement.[31]

Леви сделал паузу.

– У меня есть большая квартира в районе Оперы, с двумя пустыми спальнями. Для меня будет огромным удовольствием предложить вам и Хекси постель и крышу над головой – пока вы не найдете себе что-нибудь подходящее.

– Я не могу, – в замешательстве быстро ответила Магги.

– Я понимаю, – продолжил он сразу же, – что прекрасно воспитанная молодая барышня из хорошей швейцарской семьи, естественно, отвергает двусмысленные предложения незнакомого мужчины, но…

– Наоборот, – перебила его Магги.

– Правда?

– Что-то подсказывает мне, что могу принять его, – сказала Магги и внезапно покраснела. – Но я всегда следую своим чувствам… а я обещала себе, что впредь не буду такой импульсивной.

– Понимаю, – сказал его преподобие Леви и задумался на мгновение. – Но в данном случае, Магдален, какая у вас есть альтернатива? Конечно, нельзя оставаться здесь – вы до смерти замерзнете.

Магги закусила губу.

– Я думала, может… церковь.

Он перехватил ее взгляд.

– Нотр-Дам? – он улыбнулся. – Немножко великоват, не правда ли? Хотя я подозреваю, что ваша мама предпочла бы священника или пастора, а не кантора.

– Я не понимаю, почему вы так подумали – мы не особо набожны.

– Тогда, значит, вы пойдете со мной?

Он посмотрел на Хекси – собачка дрожала.

– Если не ради себя, то ради la petite.

Магги внимательно посмотрела на него.

– Вы так добры, – сказала она мягко.

– Просто обычный парень. Из тех, кто понимает.

И Магги провела свой первый вечер в Париже, ужиная куриной лапшой, жареной печенкой и заливной рыбой в уютной квартире иудейского кантора в доме номер 32 по бульвару Осман.

Ной Леви, как он рассказал Магги, родился в Берлине в 1925 году и провел первые тринадцать лет своей жизни в изяществе и комфорте, живя вместе с родителями, обожавшими музыку, двумя сестрами и двумя таксами – пока нацисты не стерли с лица земли всю его семью. В живых остался только юный Ной. Его прятал до конца войны бельгийский мясник-протестант. И Ной узнал, что еврей может существовать и на свиных отбивных, если нет другого выбора – и вообще много чего об искусстве выживания. У этой прелестной молодой девушки, – с ее непослушными золотистыми локонами и замечательными глазами, и странным меццо-сопрано – впереди вся жизнь, и Ной Леви был просто не в состоянии оставить ее на улице, где она подвергалась такому риску.

– Мы можем вернуться туда, если вы захотите, – сказал он за едой, – когда наступит день, и вы увидите рыбаков и торговые баржи, разгружающие свои товары по всей Франции. А потом вы увидите clochards – самых избранных и снобистских бродяг на свете. В такую погоду, как сегодня, они частенько забираются на баржи, когда нет владельцев, и спят там, и даже готовят.

– Мне кажется, я проходила мимо них вчера вечером.

Магги вспомнила чудесный аромат, который так усилил ее голод.

– Но вчера вы чувствовали себя такой беззащитной и немного нервничали, – заметил Леви. – Через день или два вы почувствуете себя совсем иначе… теперь, когда у вас есть дом, куда вы можете вернуться в любой момент, когда захотите. Вы будете чувствовать себя настоящей парижанкой.

Магги смотрела на un chantre, когда он пел свои странные звучные молитвы после ужина, когда он стелил свежие чистые простыни на кровать, которая была теперь ее кроватью. Потом пристегнул поводок к ошейнику Хекси, чтобы они все вместе могли пойти на последнюю в этот день прогулку. Она увидела, как он улыбнулся искренней снисходительной улыбкой, когда сконфуженная собачка сделала большую лужу на паркетном полу в холле перед входной дверью. Никогда еще Магги не чувствовала себя так легко и не радовалась такому гостеприимству с тех пор, как дедушка встречал ее на пороге дома в Давосе в минувшем сентябре.

И она опять подумала, что была права – уехав из Цюриха, права, что приехала в Париж. Здесь она сможет сама построить свою жизнь. Она найдет Константина Зелеева, а через него – своего отца.

Его преподобие Ной Леви был вторым добрым знаком.

Когда в свое первое утро в Париже Магги вышла из своей спальни, она увидела его преподобие Ноя Леви сидящим на крохотном узком балкончике, примыкающем к его petit salon;[32] большая чашка кофе с молоком стояла на белом крашеном металлическом столике, справа от него. На коленях его сидела Хекси и поедала щедро намазанные маслом рогалики.

– Bonjour, Maggi.

– Bonjour, Monsieur.

Какой-то момент она стояла в нерешительности. Такса завиляла хвостом в знак приветствия, но не сдвинулась с места.

– Разве мы не договорились, что вы будете звать меня Ной? – хозяин указал на второй стул за столиком. – Пожалуйста, будьте как дома. Налейте себе кофе и съешьте небольшой завтрак.

Магги протиснулась наружу и села на стул. Было холодное утро, и она была рада, что как следует оделась, прежде чем выйти из комнаты. На ней был еще один пуловер, из тех, что она захватила с собой. Но несмотря на невысокую температуру воздуха, солнце сияло, и поток людей под балконом уже спешил на работу по широкой мостовой. Магги ощущала, как от них исходит заряд жизненной силы и энергии, поднимавшийся наверх и окутывающий ее, и ей захотелось спуститься и присоединиться к ним.

– Voici Paris, – улыбнулся Ной. – И он вам уже понравился.

– Он чудесный, – Магги взяла чашку с кофе обеими руками. – Я так хорошо сегодня спала, и в тот момент, когда проснулась, я знала, где нахожусь, и была так счастлива. И я не могу поверить в свою удачу – что встретила вас.

– C'était le bon Dieu,[33] – сказал Ной. – Всемилостивейший Господь послал мне вечернюю прогулку, на которую я сам бы не отправился, по крайней мере, раньше марта.