«Несладко, видно, и ему там сидеть. Как будто знакомый голос. — Краснов взвел курки и плотнее прижался к льдине. — Где я его слышал?»

— Вы-хо-ди-и! — раздалось снова в кустах.

Сомнения унеслись коротким эхом.

«Рваный… Значит, довелось еще встретиться. Подкараулил-таки».

…1938 год. Небольшой рубленый домик с маленькими тусклыми оконцами. Здесь и милиция и прокуратура. Работников всего четверо. Дмитрий Краснов даже не удивился, когда на экстренном собрании начальник милиции объявил о том, что снова объявился убийца Рваный.

Несколько лет Дмитрий в этих краях. Два года прошло, а даже и ему видно, сколько сделано. Он наблюдал за берегом и считал: иностранные фактории и концессии прикрыли? Прикрыли! Оленеводов в колхозы объединили! Школы, красные яранги открыли! Советы утвердили! А таким, как Рваный, эти преобразования — кость в глотке.

Тогда оперуполномоченный Краснов даже не успел забежать домой, попрощаться с женой и сыном. Рваный, видимо, имел своих людей в селах, которые могли предупредить его об опасности. Сразу же после совещания Краснов велел гнать собак. Лохматые ездовые собаки споро, смешно поднимая задние лапы, мчали нарту.

— Скорей, скорей! — торопил Краснов каюра. Он боялся, чтобы не успели предупредить Рваного о его приезде. Каюр старался.

В село они приехали тогда к вечеру. Единственная улица пустынна, растянулась по берегу реки почти на километр. Пока они ехали, их сопровождал брех собак, которых, видимо, было больше, чем жителей. Быстро темнело, разгуливалась поземка.

Наконец каюр остановил нарту у большого чума. Он молча, кивком головы, показал на шкуры, заменяющие дверь, привязал собак к столбу и пошел за председателем сельсовета.

Рваного Краснов застал врасплох. Тот сидел у огня и смазывал нерповым салом части разобранного винчестера. Вороненый ствол его поблескивал при вспышках горящих головней кедрача. Рядом лежал охотничий нож в деревянных ножнах. Чуть поодаль еще не вскрытая цинковая банка с патронами.

— Встать! Руки! — Краснов поднял наган.

Краснову видеть Рваного раньше не приходилось, но узнал он его сразу. Высокий, широкой кости, лет тридцати пяти, он был страшно изуродован несколько лет назад медведем. Нос у него свернут в сторону, верхняя губа походила на заячью, правого уха не было совсем. Фамилию его забыли, зато прозвище прилипло к нему прочно и навсегда. Женщины пугали своих непослушных ребятишек Рваным, а охотники, уходя на охоту, всегда помнили неудачную встречу его со зверем.

Появление и окрик Краснова были так неожиданны, что Рваный сразу не мог понять, что от него хотят.

— Живо, живо! — торопил Краснов.

Рваный поднялся на ноги.

— Руки, руки вверх! — Краснов ногой отшвырнул нож в угол.

— Придется тебе завтра проехаться со мной в райотдел, — спокойно продолжал оперуполномоченный, когда Рваный поднял руки, — за тобой, говорят, грешки имеются, выяснить надо.

Краснов заметил, как Рваный как-то ссутулился, обмяк. Только на его изуродованном шафрановом лице упрямо выделялись скулы да растрепанные черные как смоль прямые волосы. Казалось, что перед Красновым стоит обреченный, ко всему безучастный человек. Большие сильные руки висели плетью, пальцы мелко-мелко вздрагивали.

— Зачем, однако, с тобой ехать? Уйне ехать. Надо выяснять здесь, — заговорил он вдруг быстро, путая корякские слова с русскими. — Мои двадцать тысяч олешек забирал? Забирал. Деньги не платил? Не платил.

— Олени теперь колхозные, общие, — перебил его Краснов. — А в райотделе поможешь нам найти убийцу. Наверное, не забыл, что Аккет убит?

— Я старого председателя не стрелял, — зло ответил Рваный, — я в тундре был.

— Садись. Председатель придет, подумаем, куда тебя на ночь определить. — Краснов взял лежащий на шкурах нож, собрал винчестер. — Говоришь, не стрелял? Ну что ж, проверим.

Председатель сельского Совета Аккет, один из активных коммунистов села, был убит осенью выстрелом в спину. Злоумышленник выследил возвращающегося с охоты председателя и с расстояния нескольких шагов расстрелял его из винчестера. Все поиски убийцы результатов не дали. Мстить ему мог только Рваный за раскулачивание, а он тогда скрылся в тундре.

А теперь Рваный сидел в двух шагах от Краснова. Слабые отблески от жировика играли в его узких, бегающих глазах. Только теперь Краснов заметил на щеках Рваного фиолетовые линии — символ богатства и власти у северных народов.

— Говорят, служил иностранцам, скупал у своих земляков пушнину, оленьи шкуры, спаивал их, забирал себе оленей? — Краснов почти уверовал в то, что именно Рваный мог убить Аккета. — Молчишь?

Ночью разыгралась пурга. Снежные вихри с воем носились по поселку. Ночевал Краснов в небольшой комнатушке нового председателя.

Рваного закрыли в небольшом рубленом складике, что пустовал на берегу реки. А чтобы не замерз, оставили несколько выделанных оленьих шкур. Председатель для верности назначил двух пастухов попеременно сторожить его. Ключ от замка Краснов положил себе в карман.

Проснулся оперуполномоченный от странного звона. Струя холодного со снегом воздуха заполняла комнатушку. Смрадный, удушающий запах чего-то горевшего поднимался с пола. Выхватив из-под шкур, заменяющих ему подушку, наган, Краснов кубарем свалился с нар. Коптя и сильно воняя нерповым жиром, на полу разгорался факел. Краснов кинулся в угол к окну и как раз вовремя — сноп выстрела полыхнул в окно. Дважды подряд разрядив свой наган в темный оконный проем и схватив факел, Краснов выскочил на улицу.

Ветер рвал его кухлянку и малахай. Захлебываясь от ветра и утопая в снегу, он бежал к реке. Следом за ним бежали председатель и каюр.

«Ушел… Проворонил… Почему я его не связал», — ругал себя Краснов.

Рваный действительно ушел. Дверь со склада была сорвана, ветер уволок ее далеко в кусты. Сторож с перерезанным горлом лежал здесь же в складе, второго нашли дома. Он спокойно сидел у затухающего огня, курил трубку. О случившемся пастух ничего не знал. Рваного тогда не нашли ни на второй день, ни на третий. С ним ушел один из его пастухов.

В июне пошла на нерест кета. Жители поселка вышли на берег с черпушками. Кета шла дружно, и все жители старались заготовить рыбу не только для себя, но и собакам. Увлекшись, никто не слыхал, как хлопнул выстрел. Краснов, ловивший рыбу со всеми, почувствовал, как сильно вдруг обожгло и ударило его в левую руку.

Стреляли с противоположного берега, из кустов. Примятая трава и маленькая гильза — все, что осталось от преступника. Предполагали, что стрелять мог только Рваный, который якобы поклялся убить Краснова. Говорили, что Рваный всю зиму проболел — попала-таки пуля Краснова в зимнюю ночь. Но поймать его опять не удалось. Доносились слухи, что он ушел на Чукотку, даже на Аляску. Толком же никто о нем ничего не знал.

Краснов тогда пролежал два месяца в больнице. Рука его зажила, но из милиции пришлось уйти. Работал он теперь инструктором в райкоме, а про Рваного скоро забыли. И вот он снова напомнил о себе.

…Долго, метр за метром, рассматривал Краснов берег… От холода и ветра по щекам его катилась слеза. Казалось, берег был пустынным, ничто не выдавало присутствие человека. Наконец он заметил черную точку и желтое пятно среди ветвей кедрача. Только теперь Краснов догадался, что черное пятно — вороненый ствол винчестера, а желтое — обветренное лицо Рваного. Потом он увидел белый малахай его, который сливался со снегом.

«Наблюдает, сволочь. Темноты ждать придется».

Но ждать было невыносимо. Холод залезал под теплую одежду, мерзли нос и щеки. Краснова успокаивало лишь то, что и Рваный промерз. «Стрельнуть разок. — Прикинул расстояние. — Далековато. Живого надо брать. Обойти и сзади, врасплох. Заметит… Собаки выдадут».

Собак Рваного Краснов не видел, но иногда слышал их тоскливый вой и заунывное поскуливание где-то на горе.

Сколько времени пролежал он во льдах, Краснов не знал, ему казалось — лежит целую вечность. День кончался. Солнце уже скрылось за сопкой, оставив ярко-красную полосу на горизонте. Эта полоса бледнела, растворялась в мутном небе и сходила на нет. Пробежала одна поземка, вторая, закудрявила снег у лица Краснова.