Мужчина отрицательно качает головой.

— А как в женское общежитие сейчас ломился, сторожу ножом угрожал — тоже забыл? Или еще не успел?

На этот раз никакой видимой реакции. А глаза смотрят трезво, и трусливая ненависть во взгляде трезвая.

Рат садится за стол. Там лежат шлем и широкое кепи.

— Ну вот что: до утра постарайся вспомнить все, что забыл. А нет — мы сами напомним.

Задержанного уводят в КПЗ, и я получаю наконец возможность навести справки.

— Разнорабочий второго СМУ, — поясняет Рат. — Живет здесь в общежитии. Между прочим, на восьмом километре у него тетка имеется. Помнишь бакинскую ориентировку? Похоже, он туда челночный рейс совершил. Но вещей не нашли: ни тех, ни самедовских. Или продал, или у кого-нибудь из дружков прячет. Есть там у них, в СМУ, подходящая компания. Боюсь только, не опознает его Самедова, а предъявить мы ей обязаны.

Сегодня нам достали матрацы, но и без них мы бы тоже заснули как убитые.

Утром состоялось опознание, им четко командовал Зонин. Сразу видно: чувствует себя в родной следовательской стихии.

Вдоль стены стояли трое мужчин одинакового возраста, роста. Все смуглые, на всех низко нахлобученные кепи. И все-таки э т о т чем-то явственно отличается от остальных. Наверно, выражением лица, те-то спокойны. А может быть, мне все это кажется, потому что я е г о з н а ю.

Входит Самедова, долго присматривается попеременно то к одному, то к другому. Иногда, словно за подсказкой, оглядывается на нас. Со стороны заметно: она н е у з н а л а грабителя, но д о г а д а л а с ь, кто из троих подозревается нами. Тонкая штука — опознание: здесь в равной мере опасны и укрывательство, и оговор. А от свидетелей такого типа можно ожидать и того, и другого, в зависимости от ситуации.

Наконец Самедова принимает компромиссное решение:

— Темно был, точно, не знаю. Этот похожий.

Она указывает пальцем в задержанного и тут же, будто обжегшись, отдергивает руку, повторяет:

— Темно был, точно не знаю.

Рат хмурится: уверенности такое опознание не прибавило. А тут еще полуопознанный выскакивает вперед: — Вай, клянусь аллахом, не я. Знаю, что в магазине работает, больше ее не знаю. Вай, начальник, клянусь, не я!

Зонин успокаивает его, обращается к Самедовой:

— Значит, у вас нет уверенности, что именно этот человек вечером двадцать девятого декабря ограбил вас и причинил тяжкие телесные повреждения дружиннику?

— Вай, что говорит!

Внешние данные, наличие мотоцикла с коляской, ножа, невразумительность объяснения насчет вечера двадцать девятого — сегодня на допросе Зонину он заявил, что долго выпивал с товарищами, а потом поехали к каким-то женщинам, — все это дает серьезные основания подозревать его не только в злостном хулиганстве, за что он, собственно, и задержан. Но, с другой стороны, его удивление как будто искренне. Во всяком случае, наигранным его поведение не назовешь.

Зонин вынужден повторить вопрос, и Самедова отрицательно трясет головой:

— Не знаем, не знаем.

— Объясните тогда, что вы имели в виду, когда назвали этого человека похожим на ограбившего вас?

— Похожий, да. Может, он был, может, другой. Не знаем. — И довольная своим дипломатическим ответом, улыбается следователю так же, как вчера улыбалась Рату.

Зонин занялся протоколом опознания, а нас вызвал Шахинов: с утра пораньше приехал, даром что воскресенье.

Рат все еще не может успокоиться, говорит на ходу:

— Вот проверим, с кем и где пил, и пил ли, и, главное, где мотоцикл в это время находился, посмотрим, что запоет. А ты думаешь, не он?

— Может быть, он. Может быть, нет.

— Ты как Самедова.

— При чем тут Самедова? С самого начала было ясно, что она того не запомнила. Хорошо еще, сейчас ничего определенного не сказала. Ей правда как рыбке зонтик. А расхлебывать нам.

— Не вижу оснований для уныния, — сказал Шахинов. — Самедова никогда не указывала точных примет, следовательно, не может изменить отношение к задержанному. Мы его продолжаем подозревать?

— Да, — подтвердил Рат.

— Подозрения подозрениями, а сворачивать розыск из-за одного задержанного я не позволю. До тех пор, пока его виновность не станет очевидной, розыск будет продолжаться по намеченному плану. Что у нас с мотоциклистами?

Поиск документальный опережает фактический. Мы уже знали: по учету ГАИ, числится 207 машин искомого типа, и добрые три четверти владельцев — молодежь. Но ведь это еще не все, точнее, не все. В город ежедневно приезжают на работу жители из близлежащих селений и, главным образом, из Баку. Только на стоянке химкомбината выстраиваются десятки мотоциклов, и многие из них учтены не у нас, а по месту жительства.

Шахинова информирует Мурсалов, а Рат ерзает, ему не сидится. Еще бы, ведь если задержанный ночным патрулем тот, кого мы ищем, дальнейшая возня с мотоциклистами — пустая трата времени. И вот вместо того, чтобы уделить подозреваемому максимум внимания, Шахинов занимается распределением обязанностей между оперативными группами, дотошно классифицирует мотоциклистов, обсуждает методы предстоящей проверки. В заключение Шахинов обязывает руководителей групп срочно представить ему график проверки мотоциклистов на ближайшие два дня. Как будто со вчерашнего вечера ровным счетом ничего не изменилось.

— Может быть, мне в первую очередь заняться проверкой причастности задержанного? — не выдерживает Рат.

Шахинов и глазом не моргнул, словно и вопроса никакого не было. Начальство имеет то преимущество, а может, ту уязвимость, что окончательное решение остается за ним.

— Мартышкина работа, — ворчит Рат, составляя график.

Так я и думал: комбинат достанется мне. Без крайней необходимости Рат не покажется там до тех пор, пока ранивший Кямиля не будет найден. Он, конечно, мне этого не сказал. Он сказал:

— Объект тебе хорошо известен. Действуй!

Но действовать на комбинате мне придется только послезавтра: сегодня воскресенье, а завтра первое — праздничный день.

Потом весь день до позднего вечера ушел у нас на установление алиби задержанного. Конечно, не в части злостного хулиганства: с этим все оказалось в полном соответствии с актом, составленным патрульными. К нападению же на Самедову и ранению Кямиля он не имел никакого отношения.

Зато вечером и радостное известие из больницы: кризисное состояние миновало. Сообщение это пришло как нельзя вовремя, вроде бы мы получили моральное право на хорошее новогоднее настроение. «Ну что, товарищи, уволимся на один год?» — пошутил Шахинов.

Наконец я дома, с порога радостный возглас Марфутика, имен у него больше, чем прожитых лет.

— Очень он соскучился, — сказали мне. — И я тоже.

Хлопнуло шампанское, и мы постарели еще на год. «А ты разве умрешь?» — как-то спросил меня сын. Приятно, когда хоть один человек на земле считает тебя бессмертным.

Новогодняя ночь — короткая ночь.

Весь вчерашний день, первый день Нового года, мы потратили на обход транспортных хозяйств, имеющих мотоциклы. Я работал по бакинским хозяйствам, так или иначе связанным с предприятиями «спутника». Но ни мне, ни тем, кто находился здесь, не удалось выйти на след мотоцикла, умчавшегося по бакинской магистрали вечером двадцать девятого декабря.

Теперь остаются только владельцы. Местными жителями должна заняться группа Мурсалова, остальными — мы.

— На химзаводе проверь всех: и местных, и чужих, — напутствовал меня Рат.

Управление химзавода начинает работу в девять. В пять минут десятого я вошел к начальнику отдела кадров. Маленькая комната, узкое асимметрично расположенное окно забрано металлической решеткой.