Кориш с растущим самодовольством наблюдал за тем, как Тиша день ото дня все прочнее вживается в роль, которую он ей предназначил. Она же наблюдала за тем, как все откровеннее восторгается Рашед преображением стылого замка в уютное жилище. Тиша обнаружила даже, что ей самой доставляет некоторое удовольствие радовать его. Впрочем, один только Рашед из всех, что ее окружали, и стоил таких усилий.

В конце концов Кориш перестал обращать внимание на все, что делала Тиша. Она исполняла его желания — и он почти никогда не считал нужным оценить ее старания. Рашед, напротив, не мог скрыть одобрения, которое иногда даже стирало его всегдашнюю суровую холодность. Он расспрашивал, где отыскала Тиша новый гобелен или для чего ей пригодится диковинной формы ваза, расписанная цветами. Однажды он даже похвалил узор, который она вышивала на чехле для подушки.

А однажды вечером, когда Кориш был в отлучке, Тиша бесшумно спустилась вниз и застала Рашеда в главной зале одного. О ее присутствии он даже не подозревал. На столе лежал перевязанный бечевкой сверток с материей, которую недавно заказала Тиша, и Рашед так и этак вертел сверток, пытаясь поглядеть на ткань и не оставить при этом следов своего любопытства.

На миг Тиша позабыла даже о том, какое место она отвела Рашеду в своих еще наполовину смутных планах, так была она зачарована этим странным пристрастием Рашеда к атрибутам жизни смертных. Ее очерствевшее сердце дрогнуло от давно позабытой нежности. Отсвет пламени в очаге почти оживил его бледное лицо, и Тиша залюбовалась тем, как он склоняется над столом, с мальчишеским любопытством вертя купленный ею сверток. Потом она опомнилась и одернула себя. Рашед — лишь орудие, призванное помочь ей исполнить свой план, только так о нем и надлежит думать, и никак иначе. Она не позволит мимолетным чувствам сбить ее с намеченного пути.

В следующем месяце Кориш начал приглашать в замок гостей. Вначале только лорда из соседнего поместья, а затем, когда эти визиты оказались успешными, и других лордов. Тиша видела, что он старается упрочить свое положение в обществе, подняться выше по иерархической лестнице смертных. К концу года она расширила свои занятия и на деньги, которые Кориш отдал в ее полное распоряжение, накупила книг и свитков.

Историю и различные языки она изучала самостоятельно. Лорд Кориш понимал, что Тиша увлеклась науками отнюдь не из прихоти, а для пользы дела, и потому не вмешивался в ее занятия, но и интереса к ним не проявлял и даже уходил прочь, стоило ей погрузиться с головой в какой-нибудь древний текст. Рашед, напротив, открыто одобрял ее старания и даже, к изумлению Тиши, начал учить ее математике и астрономии. Почти все ее книги были ему неинтересны, однако, судя по тому, что он обучал Тишу по памяти, он явно получил хорошее образование. Такая образованность кое-что говорила о прошлом Рашеда. Наверняка при жизни, в далеком пустынном краю, который сам он называл Суманской империей, Рашед был отнюдь не простолюдином. Страсть к наукам, которую открыла в себе Тиша, стала для нее еще одной причиной высоко оценить свою новую жизнь — если, конечно, тут применимо слово «жизнь». Сколько нового Тиша узнала, сколько увлекательного и поучительного, а ведь прежде она о таком никогда не задумывалась. Она знала только свой тесный мирок — таверна, кружки с пивом, Эдван… как глупо и как печально.

Хотя Тиша усердно изучала астрономию и иностранные языки, о других обитателях замка ей по-прежнему было известно крайне мало. Парко со временем почти разучился говорить. Частенько он ночами даже и не показывался на глаза, появляясь лишь тогда, когда был нужен Коришу. Казалось, чутье подсказывает ему, что хозяин вот-вот пожелает его видеть. Крысеныш, напротив, вечно попадался под ноги, то и дело в самую неподходящую минуту выныривая из темного угла. Несколько раз Тиша замечала, что он пристально следит за ней, но всякий раз, стоило ей это обнаружить, Крысеныш тут же принимал равнодушный вид и отворачивался. Держался он почтительно, но за этой маской скрывались недовольство и скука — и Тиша мысленно взяла это на заметку.

На второй год жизни в замке Кориш начал принимать гостей регулярно, по меньшей мере раз в месяц.

На третий год через деревню прошел караван. Едва стемнело, Тиша выскочила из дому и прежде, чем купцы закрыли на ночь свои палатки, успела купить большой отрез роскошного темно-красного бархата и моток серебряной нити. Целый месяц она тайно и усердно шила для Рашеда великолепную тунику. Она закончила работу ранним вечером и сидела в глазной зале, ожидая Рашеда. Обычно он всегда в это время спускался вниз.

— Вот, возьми, — сказала Тиша, когда он наконец появился. — Я подумала, что ты не будешь против кое-что добавить к своему скудному гардеробу.

Рашед не произнес ни слова, принимая от нее сверток, только чуть заметно, озадаченно приподнял левую бровь. Не тратя времени на возню с узлами, он разорвал веревку, развернул сверток — и увидел тунику.

Рашед быстро, почти украдкой глянул на Тишу и снова перевел взгляд на тунику. Смотрел он долго. Затем отвернулся, так ничего и не сказав, но руки его слегка дрожали, когда он бережно завернул тунику и, прижимая сверток к груди, ушел в свою комнату. Лишь много позже Тиша поняла, почему Рашед сразу не надел обновку. Он надевал новую тунику только по особым случаям, когда нужно было блеснуть нарядом перед гостями, и всякий раз при этом зорко следил, чтобы на изысканной ткани не появилось и малейшего пятнышка.

Но в тот вечер Тиша лишь с безмолвным удовлетворением наблюдала, как Рашед, неся в руках ее подарок, уходит из главной залы. Он считал себя таким непроницаемым, а между тем был для нее точно открытая книга. Она твердила себе, что сделала ему подарок лишь затем, чтобы привлечь его на свою сторону… но ведь у него был такой довольный вид!

Тиша так увлеклась, размышляя о Рашеде, что не сразу почувствовала, что за ней наблюдают. Она медленно повернула голову, хмуря брови, готовясь в который раз застичь затаившегося в углу Крысеныша… но тут же поняла, что ошиблась, как никогда еще не ошибалась.

Зрелище, которое предстало ее глазам, могло бы оттолкнуть любого, даже одного из нынешних ее сородичей, но только не Тишу. Она замерла, не в силах произнести ни слова, и, пожалуй, на миг ей даже стало страшно. Затем в ее глазах появилась такая неизбывная грусть, словно у нее по-прежнему было живое сердце, способное болеть и страдать. Слез не было — мертвые не умеют плакать. Трижды Тиша пыталась заговорить, и все безуспешно. Наконец она встала, пошла, неловко ступая, через залу. Но на полпути остановилась. И тогда лишь ее губы тронула улыбка.

У подножия лестницы стоял призрак Эдвана.

Наверное, Тиша так долго находилась в этом кошмаре, что ее не мог ужаснуть даже призрак убитого мужа. Быть может, сама смерть стала для нее настолько привычным делом, что и его вид не вызвал в ней отвращения. Она улыбнулась шире и коротко, облегченно засмеялась.

— И давно ты здесь? — спросила она.

— С… самого начала, — ответил Эдван. Звук его голоса не вполне соответствовал движениям губ, которые шевелились на почти отрубленной голове, лежавшей на плече. — И я видел… видел, что он с тобой сделал.

Улыбка Тиши поблекла.

— И ты даже не показался? Бросил меня одну?

Речь, похоже, давалась призраку с трудом, но Тиша и так без труда читала его слова по знакомым губам, теперь бледным и безжизненным.

— Ты не была одна! — возразил он почти капризно. С каждым словом речь его становилась все более внятной. — Я просто боялся показаться тебе на глаза. Я ведь остался таким, каким был в миг своей смерти.

С этими словами он повернулся всем телом, потому что не мог шевельнуть отрубленной головой, и это был единственный способ отвернуться от Тиши.

Она шагнула ближе, быстро оглядевшись по сторонам, — не следит ли кто за ними? Протянула руку, чтобы коснуться Эдвана, — но пальцы ее легко прошли сквозь его грудь, даже мимолетно не ощутив плоти. Глаза Эдвана были закрыты, но сейчас он их открыл.