Сидя за столом красного дерева в директорском кабинете банка, Кристофер Уинн смотрел в лица членам попечительского совета церкви. Шестеро мужчин. «Шестеро против одного», – подумал он, переводя взгляд с одного солидно одетого толстосума на другого. Лютер Калвин, председатель, восседал в массивном кресле прямо напротив него. Словно театральный софит, солнце целилось в окно лучом, играя отблесками на лоснящихся черных волосах Калвина, подчеркивая суровые складки по бокам тонкогубого рта.

Калвин откашлялся и металлическим голосом, вызвавшим у Кристофера ассоциации с визгом пилы, вгрызающейся в древесину, произнес:

– Графиня ди Фанфани проявила исключительное великодушие.

– Но деньги она пока не выдала, – напомнил румяный Фаррелл, непомерно раздутый в талии.

«Его дочь Фанчон будет такой же, как он, когда станет старше», – ни к месту подумал Кристофер.

– Не будьте пессимистом, Фаррелл, – ядовито укорил его Калвин. – Нет сомнений, что мы с легкостью сможем выполнить ее условия.

– Я согласен с Фарреллом в том, что задача серьезная – собрать сто тысяч долларов с людей, которые в наши дни привыкли что-то получать за свои деньги. Мало кто из них считает духовные вопросы существенными, – вздохнул сухопарый человек с озабоченным взглядом.

– Мы здесь для того и собрались, чтобы придумать, как достичь цели. Нужен самый лучший, самый эффективный метод. – Калвин наклонился вперед. Его агатовые глаза были совершенно неподвижны и смотрели с предельным вниманием, когда он осведомился: – Мистер Уинн, какие у вас соображения на этот счет?

Кристофер кожей ощутил ненависть этого человека. Сью была права, когда предупредила о приближении шторма. «Настало время жечь мосты», – сказал он себе. Ему ужасно не хотелось устраивать шумную ссору, но он намеревался твердо отстаивать свои убеждения.

– Разрабатывать план предстоит вам, джентльмены, и только вам. Позволю себе напомнить о соглашении, заключенном, когда я пришел в нашу церковь. Мне надлежало посвящать все свое время проповедям и личному общению с прихожанами, помогать им в пору невзгод, поддерживать их веру, делать все для того, чтобы церковь стала духовной силой в нашем городе. Финансовые вопросы не входили в мою компетенцию.

Лицо Лютера Калвина посуровело. Он побарабанил пальцами по столу и спросил:

– Не хотите ли вы сказать, мистер Уинн, что сейчас, когда нам представился шанс существенно увеличить финансовую мощь нашей церкви на полмиллиона долларов, вы отказываетесь нам помогать?

Шесть пар враждебных глаз прожигали Кристофера взглядами.

– Мистер Калвин, уважаемые члены совета, я хочу сказать, что не приму участия в погоне за деньгами. Я не могу одновременно заниматься этим и должным образом выполнять свои обязанности. Для подготовки проповеди, которая принесет благо, коснувшись жизненно важных проблем, требуются силы, время, энергия. Часы, которые уйдут на работу над увеличением фондов, я намерен посвятить моим прихожанам. Вы удивились бы, узнав, сколько людей приходят ко мне за советом и сочувствием. Моя задача – помочь этим мятущимся душам найти дорогу если не к миру и безмятежности, то, по крайней мере, к надежде.

Калвин откинулся на спинку кресла.

– Неужели вы не понимаете, мистер Уинн, что люди будут жертвовать деньги более охотно, если их попросит об этом столь популярный проповедник?

Возмущение заставило Кристофера вскочить на ноги.

– Если наши прихожане хотят, чтобы церковь продолжала работать, если их заботят духовные вопросы, они окажут финансовую поддержку вне зависимости от того, кто попросит у них деньги! – Он чувствовал запах дыма от сгорающих мостов. Теперь, когда пожар уже занялся, можно было подлить еще больше масла в огонь. – И это не все. Я категорически против призывов с кафедры жертвовать деньги. Многие из тех, кто нуждается в помощи, в Слове Божьем, в исцелении духа, не ходят в церковь только потому, что им отвратителен вид постоянно навязываемой тарелки для сбора пожертвований.

Лютер Калвин, слушавший с каменным лицом, процедил сквозь зубы:

– И вы еще называете себя религиозным лидером?

Кристофер сжал спинку стула с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Религиозным лидером? Это зависит от того, как вы определяете данное понятие, мистер Калвин. Если вы подразумеваете, что я веду паству по широкой дороге веры, помогая каждому обнаружить, понять и оценить божественную силу в его собственной душе, то я – религиозный лидер. Я стал священником Объединенной церкви Гарстона, поскольку глубоко убежден, что все конфессии достойны уважения, они – единое целое, а мои усилия должны посвящаться тому, чтобы превратить церковь – саму атмосферу в – ее стенах – в духовный оплот. Если я займусь бизнесом этой организации, у меня не останется ни времени ни сил на выполнение своей главной задачи. Поймите, я не умаляю потребность церкви в деньгах – я лишь отстаиваю свою позицию, не желая подвергаться давлению чисто деловых проблем. Надеюсь, я достаточно ясно изложил свое мнение, джентльмены. До свидания.

Под осуждающими взглядами Кристофер вышел из кабинета. Пересек отделанное мрамором и бронзой фойе банка, не обращая внимания на дружеские приветствия узнавших его клерков и вкладчиков. Заметил отражение своего бледного, сосредоточенного лица, проходя мимо зеркала в ажурной раме, и покачал головой: «Да, победители так не выглядят». «Что дальше? – думал он, шагая по главной улице. – Сосредоточиться на предстоящей проповеди я сейчас не смогу. Надо побродить и хорошенько все обдумать», – и направился через поле, подальше от городской суеты – на открытом пространстве и мыслям просторнее. Свернув на тенистую аллею, он снял шляпу и сделал глубокий вдох. Аллея тянулась вдоль реки, блестевшей, как отполированный щит крестоносца. Там рос болиголов, в воде отражались пестрые осенние клены. Мирная красота, окружавшая Кристофера, успокоила натянутые нервы. Теперь он мог как следует все обдумать.

Что заставило графиню ослабить завязки на толстом кошельке – завязки, которые всегда были туго затянуты? В памяти мгновенно всплыли слова, произнесенные Витторией ди Фанфани: «Не отчаивайся, Луиджи. Мы еще уговорим его. Для этого есть много способов». Кристофер остановился. Неужели она готова потратить сто тысяч долларов только для того, чтобы затащить его на оперную сцену? Чушь… Но раньше она не выказывала ни малейшего интереса к общественному благу, а теперь, зная о его отношении к церковным финансам, не решила ли, что он уйдет в отставку, отказавшись выполнить условие ее пожертвования? Невероятно, и все же… Он медленно побрел дальше, размышляя, взвешивая, сомневаясь. Знает ли зять графини о ее стратегии? Хью Рэндолф держался от церкви на расстоянии – даже после того, как подарил колокола в память о своей матери. Почему? Рэндолф наверняка верит в силу, которая сильнее его самого. В нее верят все. Некоторые называют ее провидением, другие высшим разумом, иные удачей, кто-то бесконечностью, но истинное имя ее – Бог. Возможно, теперь, когда его дочь приехала в Гарстон, он… Его дочь! В памяти Кристофера возник образ Джин Рэндолф в желто-черном родстере на перекрестке. Он тогда понял, что девушка испугана, – по расширившимся зрачкам блестящих черных глаз, по дрожанию нежных губ… А как отчаянно она пыталась изобразить высокомерное презрение! Эта встреча вызвала у него тогда целую гамму чувств. Гнев из-за ее преступной беспечности, волнение при виде ее красоты, дикое желание крепко прижать ее к себе и держать, пока она не успокоится… И еще она говорила, что ненавидит мужчин, которые, «прикрываясь саном священника, охмуряют глупых, сентиментальных женщин». Слово-то какое – «охмуряют»! Улыбка оживила его задумчивый взгляд. Что за абсурдное обвинение! Женщины, которым он проповедовал, ни глупостью, ни сентиментальностью не отличались, они ему нравились, но… если бы только Джин знала, какие маневры ему приходится предпринимать, чтобы избежать их чрезмерно навязчивого внимания. Конечно, он обожает теннис и гольф, но нельзя же тратить все свободное время на занятие этими двумя видами спорта в обществе своих прихожанок, а пить чай галлонами он просто физически не способен… С недавних пор Сью Калвин постоянно ставит на стол в его кабинете свежие цветы. Очень красивые цветы – розовые и красные гвоздики, хризантемы, розы, львиный зев, – но всегда, глядя на них, он ощущает неуютное, тревожное чувство.