Она стояла и выла в толпе таких же воющих женщин, провожавших взглядами уползающий по двум стальным лентам поезд, оставляющий после себя лишь пустоту, в которой каждой из них суждено было похоронить свою надежду и свою любовь.

Севилья

Художник корпел над портретом с тщанием обделенного талантом академика, после каждого мазка подолгу всматриваясь в позировавшего ему Джерарда.

Они находились во внутреннем дворике дома Массагуэров в Севилье. Джерард сидел на стуле с высокой спинкой, закинув ногу на ногу и положив руки на колени. Художник – его звали Камилло Альварес – устроился напротив него. Они оба молчали.

Джерард считал Альвареса третьесортным мазилой, и каждый раз, когда его взгляд случайно падал на полотно, он невольно морщился. На портрете Альвареса он был похож на деревянного болвана с выпученными глазами. Точно так же этот художник изобразил и Франко.

На том, чтобы заказать Альваресу портрет, настояла Мариса, а с тех пор как умер Альфонсо, Джерард просто не мог ей ни в чем отказать. Она так и не оправилась от этой страшной трагедии. Поскольку сегодня была пятница, она обязательно поедет на кладбище, чтобы положить на могилу сына свежие цветы. А потом весь вечер проплачет. И за субботу и воскресенье раз пять – семь сходит в церковь.

Воспоминания о смерти мальчика черной тенью вползли в душу Джерарда, еще более углубив недавно появившиеся у него возле уголков рта морщины.

Художник осторожно покашлял.

– Вас что-то смущает? – спросил Джерард.

– Ваше лицо, сеньор Массагуэр.

– Что?

– Выражение лица. Вы – я извиняюсь – начинаете хмуриться.

Джерард заставил себя расслабиться.

– Так лучше?

– Теперь глаза. Не надо смотреть так мрачно. Будьте любезны, поднимите чуть-чуть взгляд.

Джерард подчинился. То, что неподвижное сидение на стуле превратится для него в настоящую пытку, он понимал с самого начала. Уставясь невидящими глазами на фонтан, Джерард стал думать о человеке, который этой осенью все чаще и чаще занимал его мысли. Мерседес Эдуард. Его дочь. «Моя дочь» – так в последнее время он называл ее, чувствуя, как при этих словах начинает учащенно биться сердце.

Его ребенок.

С тех пор как не стало Альфонсо, Джерарда постоянно преследовала навязчивая идея, что, возможно, и Мерседес тоже умерла. Но она не умерла. Она была жива. И доказательство тому лежало у него в кармане.

Это было донесение, полученное от националистской шпионской сети в Каталонии. Собрать информацию о Мерседес Эдуард он несколько недель назад поручил одному полковнику разведслужбы, поставив ему за это ящик шотландского виски. И вот вчера пришел ответ.

Джерард посоветовал полковнику начать с Сан-Люка, не зная, что Мерседес не появлялась там с осени 1936 года. Однако, несмотря на это, шпики быстро сели ей на хвост. Каталония была буквально нашпигована всевозможными информаторами и агентами, и действовали они очень умело. В донесении, аккуратно напечатанном на нескольких страницах, содержалась масса бесценной информации. Были здесь и весьма неприятные откровения.

Джерард вспомнил об их давнем разговоре в ресторанчике «Лас-Юкас». Вспомнил, как по-детски честно заявила ему Мерседес, что будет с оружием в руках защищать Республику. А ведь он предупреждал ее тогда. Он недвусмысленно ее предупреждал. Но разве ж ее переубедишь! Вот уж действительно – его семя! Как сказала, так и сделала. Такая же упорная, как и он сам.

В 1936 году она вступила в ряды ополченцев и бок о бок с городскими оборванцами, кондукторшами автобусов и работягами принимала участие в боевых действиях в Арагоне.

Она с оружием в руках сражалась против генералиссимуса. Скоро начнутся массовые чистки, и ходят слухи, что Франко собирается посадить в тюрьму или казнить каждого, кто осмелился поднять на него руку.

Только за одно это преступление Мерседес ожидали лагеря или расстрел. Но в отчете из Каталонии имелась и более серьезная информация. Гораздо более серьезная.

Утверждалось, что под Гранадосом она застрелила раненого военнопленного. В голову, в упор. На глазах у многочисленных свидетелей. Некто Хуан Рамон Рамирес, переметнувшийся к националистам, заявил, что лично видел, как Мерседес Эдуард совершила это убийство.

За такое вполне могли и повесить. Совершенно бесстрастно Джерард рассудил, что после окончания войны военному трибуналу Франко потребуется множество свидетельств злодеяний «красных», дабы хоть как-то оправдать зверства самих националистов. И подобного рода заявления – не важно, являются они правдивыми или нет – не останутся без внимания. А при необходимости свидетели всегда найдутся. Месть генералиссимуса будет беспощадной.

И надо же было Джерарду самому привлечь внимание националистской разведки к Мерседес!

Альварес снова покашлял.

– Прошу прощения, сеньор Массагуэр..

– Что еще? – рявкнул Джерард.

– Лицо…

Джерард вновь придал своему лицу спокойное выражение.

Конечно же, они понятия не имели, кто была эта девушка. Вернее, он так считал. И с 1937 года она уже не принимала активного участия в боевых операциях, хотя и помогала по-прежнему Республике – работала санитаркой в больнице Саградо Корасон, переименованной на революционный манер в лазарет имени В.И.Ленина.

Но окончательно добила Джерарда информация о том, что Мерседес только что вышла замуж.

«Вышла замуж» – разумеется, в соответствии с состряпанным на скорую руку свидетельством, выданным республиканскими бюрократами, которое после войны гроша ломаного не будет стоить. Но что действительно испугало Массагуэра, так это то, что она выбрала себе в мужья иностранца, американского добровольца по имени Шон Майкл О'Киф.

При мысли о Шоне О'Кифе Джерард начинал испытывать мучительную боль в сердце. Информация об этом человеке была крайне скудной. Двадцать восемь лет. Шахтер из Западной Виргинии. Адрес неизвестен. Авторами отчета он характеризовался как убежденный большевик и храбрый боец. В интернациональных бригадах О'Кифу было присвоено звание капитана.

Интербригады уже не принимали участия в боях, и в следующем месяце иностранные добровольцы должны были быть отправлены по домам.

А это значило, что Мерседес, его единственный ребенок, его плоть и кровь, его будущее, очень скоро могла покинуть Испанию вместе со своим новоиспеченным мужем-американцем.

От такой перспективы Джерард пришел в ужас. Если она уплывет на другой край света, прежде чем он разыщет ее, она, возможно, будет потеряна для него навсегда! И в то же время, если она останется в Испании, ее ждет смерть.

Альварес вытащил из кармана жилетки серебряные часы и посмотрел на циферблат.

– С вашего позволения, сеньор Массагуэр, сеанс окончен.

– Прекрасно.

Джерард встал и подошел к холсту. Портрет был почти закончен. Отвратительная работа! Он знал, что после смерти сына сильно постарел, что его лицо стало более обрюзгшим и печальным, что его когда-то густые волосы начали редеть и их уже тронула седина. Но ведь не до такой же степени! Нет, этот опухший урод с окаменевшим взглядом не похож на него!

Сделав несколько нейтральных замечаний, он оставил художника собирать краски и кисти.

Джерард прошел в свой кабинет и сел к столу. Что же ему делать с Мерседес? Как же ее уберечь? Прежде всего необходимо прибыть в Каталонию с авангардом войск и постараться быстро ее отыскать. Сделать все возможное, чтобы оградить ее от любой опасности. У него было влияние, и, что особенно важно, у него были деньги. Так что сделать он мог немало.

Особенно если ему удастся заранее подготовить почву.

Он снова развернул страницы отчета и принялся их изучать. В документе имелась также и информация о Франческе и Кончите Эдуард. Кузнец, как и предполагал Джерард, с самого начала активно помогал республиканцам. Он занимал должность директора военного завода в Жероне и, без сомнения, как только его схватят, будет расстрелян. Для человека с его прошлым пощады быть не могло.