— … который вселяет чувство… комфорта и… спокойствия, — говорит Банни и замечает резную маску из черных волосков, которой прикрыта вагина Памелы, — ему кажется, что у нее на лобке вырезаны не то череп и кости, не то что-то еще. Банни на мгновение закрывает глаза и представляет себе вагину Авриль Лавинь, и по щекам у него текут слезы.

— Что-нибудь не так? — спрашивает Памела.

— День выдался тяжелый, — отвечает Банни и вытирает лицо тыльной стороной ладони.

— У меня есть предчувствие относительно вас, — говорит она вполне миролюбивым голосом.

— Да?

— Думаю, все станет намного хуже.

— Я знаю, — кивает он и вдруг в самом деле отчетливо это осознает. — Это-то меня и пугает. Памела подталкивает бедра еще ближе к нему.

— Вам нравятся вагины, Банни? Раздается мягкий всасывающий звук — это губы Банни раскрываются от изумления. Он чувствует, как на бешеной кинематографической скорости отматываются назад годы.

— Да, — отвечает он.

— Очень?

— Я их просто обожаю. С души Банни спадает тяжелый душевный груз — жизнь стремительно раскручивается в обратную сторону.

— Обожаете всем сердцем?

— Обожаю больше всего на свете. Больше, чем саму жизнь. Памела снова меняет положение бедер.

— А моя щелка вам нравится? — спрашивает она и окунает длинный извивающийся палец себе во влагалище.

— Да. Она ужасно мне нравится, — отвечает Банни тихо и без прикрас. Памела немного хмурится.

— Вы ведь не станете мне лгать, правда, Банни? — спрашивает она, и ее левая рука вращается у входа во влагалище подобно розовой морской звезде с ампутированным лучом. — Ни за что. Говорю правду, только правду и ничего кроме правды. Провалиться мне на этом месте! Памела вынимает палец, и он весь так и сверкает, когда она подзывает им Банни к себе. — Ну так возьми же ее, — доносится откуда-то из глубины ее груди. Банни соскальзывает с кресла, падает на четвереньки и ползет по ковру ее аккуратненького домика неловко и неуверенно, будто младенец, — в кулаке зажат тюбик крема, в трусах — чертова ракета, а позади — шлейф из расплесканных слез.

Квазар — это далекий объект, расположенный за пределами нашей галактики, который на фотографиях очень похож на звезду, но в его спектре есть красное смещение, которое бывает только у сильно отдаленных от нас космических тел. Отличительные черты квазаров — это их чрезвычайно компактная структура и то, что они удаляются от Земли со скоростью, близкой к скорости света. Банни-младший думает о том, что квазары — самые яркие объекты во Вселенной, и подтягивает колени к груди. Мальчику кажется, что, если он будет все время сидеть здесь, в “пунто” на Мичинг-роуд, мама в конце концов его найдет — и стоит ему об этом подумать, как в воздухе слышится движение и до него доносится запах маминого крема для рук. Банни-младший ощущает у себя на лбу легкое прикосновение ее руки, чувствует, как она проводит по его профилю указательным пальцем: сначала по лбу, потом между сонных глаз, вдоль носа, а на губах палец замирает, и это похоже на мамин поцелуй. Банни-младший слышит голос — то ли его собственный, то ли мамин, он не уверен, чей именно, — и голос этот говорит: “Самый… яркий… объект… во… Вселенной… это… ты”, и воздух мягко обхватывает его со всех сторон.

— Столица Китая? Банни-младший просыпается от запаха крема для рук и удаляющегося трепета маминых пальцев. Отец сидит рядом, он тяжело дышит и весь будто кипит: пиджака на нем нет, рубашка расстегнута, а всегда опрятно залакированная челка бешено раскидана по всей голове. В уголках его губ собралась белая пена, нос похож на маленький раздавленный помидор, а глаза искрятся дикой радостью. Банни-младший садится ровнее и хватается за воздух у себя перед лицом. — Мамочка? — произносит он. — Мама? — Чего? — не понимает Банни. Мальчик трет сонные глаза кулаками, чтобы проснуться. — Пекин, — говорит он. Банни изображает указательными пальцами две победные пушки.

— А Монголии? Мальчик открывает и закрывает коробочки памяти, но он еще слишком сонный, и ответ находится не сразу.

— Ну же! Время пошло! — подбадривает его Банни, неистово расчесывая перед зеркалом волосы.

— Улан-Батор, — наконец отвечает мальчик. — А раньше — Урга. Банни перестает причесываться и почему-то изображает монстра Франкеншейна, а потом делает вид, как будто у него из ушей бьет током.

— Улан-Ба… как? — радостно выкрикивает он.

— Улан-Батор, пап, — отвечает Банни-младший. Банни громко и заразительно хохочет, бьет себя по бедрам, наклоняется к сыну, хватает его за голову и в довершение ударяет по макушке костяшками пальцев.

— Мой сын — чертов гений! Да тебя по телеку надо показывать! — орет Банни, поворачивает ключ в замке зажигания и выруливает на дорогу. Его встречает рев сигнальных гудков.

— Черт возьми, — восклицает он, ухватившись за ширинку. — Как же приятно снова двинуться в путь!

— Ты в этот раз что-то долго, пап, — говорит мальчик.

— Что?

— Тебя очень долго не было. Банни сворачивает на Брайтон-роуд.

— Да, понимаю, но, если ты хочешь путешествовать вместе со мной, главное, чему тебе надо научиться, это терпение. Это первый и основополагающий закон продавца, Банни. Терпение. Банни дает полный газ и обгоняет темно-красную бетономешалку.

— Это как у чертовых зулусских воинов в Африке или где там, — говорит он.

— В Натале, — говорит мальчик.

— Что?

— Это в ЮАР.

— Да, и хрен бы с ним, неважно. Важно то, что если зулусскому воину надо пронзить копьем антилопу, или зебру, или кого-нибудь такого, он не станет нестись через кусты, топая сапогами, и надеяться, что антилопа останется стоять, где стояла. Правильно? Ему понадобится проявить то, что в нашей профессии называется хитрость. Хитрость и…

— Терпение, — завершает фразу отца Банни-младший и сжимает губы в улыбку. Банни принимается кулаком отбивать у себя на груди торжественный марш, и его лицо приобретает сосредоточенное выражение.

— Ты становишься со своей добычей одним целым… Приближаешься к ней очень медленно, крадучись, и потом… Хрясь!.. Вонзаешь копье прямо ей в сердце! Для пущего драматического эффекта Банни ударяет по приборной доске, после чего поворачивается к мальчику.

— Ну чего ты все время болтаешь ногами?

— Ты забыл галстук, пап. Банни подносит руку к горлу.

— Вот черт, — растерянно произносит он.

— Ты его оставил в том последнем доме, — говорит мальчик. Банни игриво толкает сына в плечо.

— Да ладно тебе, Кролик, покажи мне хоть одного зулусского воина, который носил бы чертов галстук! “Пунто” движется вдоль берега на запад, и мальчик наблюдает за тем, как солнце, опускаясь за горизонт, окрашивает море сначала в золотисто-желтый, потом в золотисто-розовый, а потом в какой-то неземной синий цвет.

— Ты не хочешь за ним вернуться?

— Вот уж нет, у меня этих галстуков целый хренов чемодан!

— Его тебе мама подарила, — говорит Банни-младший. Банни чешет в затылке и поворачивается к сыну.

— Слушай, сынок, это серьезное дело. Очень серьезное и важное. Это один из тех моментов в жизни, когда тебе нужно послушать меня внимательно и, хоть ты и маленький, постараться это себе уяснить. В профессии продавца есть еще один закон, о котором я тебе пока не говорил. И этот закон — вообще самое главное, что есть в нашей профессии. Он даже главнее, чем закон о терпении. Любой уважающий себя продавец скажет тебе то же самое. Ну так как, хочешь узнать, что это за закон?

— Хочу, пап.

— Перестань болтать ногами, и тогда я тебе расскажу.

— Ладно, пап.

— Никогда не возвращайся. Понятно? Никогда, ни за что в жизни не возвращайся. Хочешь знать почему?

— Да, — говорит Банни-младший, и тут по всему побережью зажигаются фонари, и мальчику кажется, что в этом есть что-то мистическое и грандиозное. Банни с самым серьезным видом смотрит на сына.

— Они могут отменить заказ.