— Это Пудель, — объявляет мальчик.

— Сам вижу, — говорит Банни и открывает окно. Пудель опускает два пальца в нагрудный карман рубашки, достает оттуда небольшой листок, вырванный из блокнота, и протягивает его Банни.

— Подарок тебе от меня. Живет в Ньюхейвене. — Пудель произносит это, почти не раскрывая рта, и проводит отполированным ногтем себе по скуле. Затем он облизывает губы и добавляет: — Сладкая, как черт знает что! Банни выразительно переводит взгляд на сына, а потом — обратно на Пуделя, который задумчиво постукивает пальцем по шелушащейся и воспаленной правой ноздре.

— А, точно, — спохватывается Пудель. Он слегка приседает и говорит мальчику: — Привет, Кролик. Классные очки!

— Привет, — отзывается Банни-младший.

— В школу сегодня не пошел? — спрашивает Пудель, зажимает между зубами “мэйфер ультра-лайт” и прикуривает. Мальчик мотает головой.

— Повезло, — говорит Пудель. Потом он поворачивается к Банни, и лицо его самым выразительным образом вытягивается в такое скользкое и волчье выражение, что Банни кажется, будто он слышит, как под кожей у Пуделя перемещаются кости.

— Очень сговорчивый клиент, — произносит Пудель театральным шепотом, кивая на бумажку с адресом в руках у Банни, после чего наклоняется, просунув голову в окно, и Банни чувствует у себя над ухом его горячее возбужденное дыхание. — Поможет тебе пережить утрату. Банни безучастно смотрит на Пуделя и чувствует, как подергивается нерв под правым глазом. Пудель напрягается, и на верхней губе у него появляются капельки пота. Он пытается улыбнуться, но ничего не выходит — он весь как-то оцепенел.

— Извини, Бан, я не подумал. Банни вытягивает руку в окно и щиплет Пуделя за выбритую и ухоженную щеку.

— Ты засранец, Пудель, ты в курсе?

Пудель глуповато улыбается и затягивается сигаретой, и его рука лишь едва заметно дрожит.

— А… Да, вообще-то в курсе. Банни мягко похлопывает Пуделя по щеке — еще чуть-чуть, и это можно было бы назвать поглаживанием.

— Но я все равно тебя люблю, — говорит он.

— И я тебя люблю, — отвечает Пудель.

— А теперь вали, на хрен, — говорит Банни и поднимает стекло. Банни комкает листок бумаги, который дал ему Пудель, и бросает его на пол под ноги Банни-младшему. Пудель стоит на тротуаре и, насмешливо улыбаясь, машет им вслед, после чего игриво трахает воздух, и под тканью его джинсов отчетливо проступает изогнутый член. Банни выжимает газ и сломя голову выруливает в поток машин на Вестерн-роуд.

— Смешной он, да, пап? — говорит Банни-младший.

— Пудель — чертов идиот, вот что я тебе скажу, — отвечает Банни.

— А что мы теперь будем делать, пап? Но Банни толком не слышит вопроса, потому что вдруг, совершенно неожиданно его охватывает чувство, выходящее далеко за пределы всего, что он когда-либо испытывал. Осознание того, что он вот так легко скомкал “подарок” Пуделя и отбросил его в сторону, наполняет Банни уверенностью в том, что отныне он держит свою жизнь под контролем. И еще он замечает — и такого с ним тоже раньше никогда не было, — что его переполняет добродетель. Через весь организм пробегает короткая волна эйфории, внутренности наливаются любовью, он сворачивает влево на Аделаид-кресчент и едет дальше прямо в сторону моря.

— Я контролирую свои желания, — тихо сам себе говорит Банни.

— Я тоже, пап, — подхватывает Банни-младший. Они проезжают по величественному изгибу Аделаид-кресчент вдоль узких домов эпохи Регентства и молча наблюдают за тем, как на лужайке отец бросает маленькому сыну фрисби, а мама тем временем расстилает на траве клетчатый плед, а потом склоняется над плетеной корзинкой для пикника. Ох, думает Банни.

— А что мы теперь будем делать, пап? — повторяет вопрос Банни-младший.

— Теперь мы натрясем себе немного денег с денежного дерева, вот что, — отзывается Банни. Банни-младший снимает очки и морщит лицо.

— Что? — переспрашивает он.

— Настрижем немного капусты, — поясняет Банни. Мальчик в ответ улыбается, но улыбка выглядит так, как будто бы свалилась с детского лица, разбилась вдребезги и рассыпалась по земле, а потом ее собрали, склеили как попало, и получилась такая улыбка-зигзаг, улыбка-пила, испорченная кривая улыбочка. Банни это замечает, но, кроме того, видит еще и взгляд недоумения на лице у сына, полнейшее отсутствие понимания того, о чем идет речь, огромный мультипликационный знак вопроса, висящий у мальчика над головой, — и тогда Банни думает: “Господи боже, да этот парень вообще ни во что не врубается. И что, черт возьми, случилось с его улыбкой?”

— Мы кое-что продадим, — разъясняет Банни раздраженно.

— Ты в этом мастер, да, пап? — говорит мальчик, при этом он елозит на сиденье и раскручивает за дужку очки, будто это пропеллер. Банни наклоняется к нему поближе и произносит слова, от которых остается лишь замереть в изумленном почтении:

— Кролик, мне в этом деле просто нет равных!

— Все считают, что ты самый лучший, правда, пап? — говорит мальчик. Банни слышит его, но в этот момент они проезжают мимо автобусной остановки с рекламой новой линии белья от Кайли Миноуг под названием “С любовью от Кайли”, которая продается в магазине “Selfridges”, и Банни пытается припомнить, что там такое говорил Пудель про Кайли и интернет, но все напрасно, ничего не вспоминается. Зато он чувствует, как кровь шумным стремительным потоком ударяет во все его конечности, и пальцы, обхватившие руль, так и пульсируют. Он смотрит на сына.

— Да я даже велосипед барракуде смогу продать! — говорит Банни, и мальчик смеется. — Нет… Нет. Я смогу продать ей два велосипеда!

Мальчик смотрит на отца, видит, с какой легкостью тот выезжает из потока машин и въезжает обратно, держась одной рукой за руль, высунув локоть в окно, а еще у него такое потрясающее чувство юмора, и он умеет всех вокруг очаровать — даже совершенно незнакомых людей, и улыбка у него мирового класса, а какие очки, скрывающие пол-лица! А галстук с мультяшными кроликами и замечательная начесанная челка, и сигареты, а вдобавок ко всему этому — еще и чемоданчик с образцами! — Ты самый классный, пап! — радостно кричит Банни-младший. Банни запрокидывает голову и кричит в ответ: — Черт возьми, Кролик, я смогу ей продать целый гараж велосипедов! Сказав это, Банни смеется и вспоминает, что именно говорил Пудель про Кайли Миноуг, — он рассказывал, как читал в каком-то блоге, что Кайли в постели — это просто, мать ее, настоящая зажигалка и что нет вообще ничего такого, что она отказалась бы делать! Пудель тогда еще употребил слово “ненасытная”. Банни смотрит на скомканную бумажку, которая валяется под ногами у Банни-младшего, широко улыбается, резко отводит взгляд в сторону, выразительно переключает передачи и прибавляет газу. — Тебе еще многому надо научиться, — говорит он. — Я знаю, пап, — отзывается мальчик.

— Ну, слушай, Кролик. Если подойти к дубу, или гребаному вязу, или чему-нибудь такому — ну, знаешь, к одной из этих здоровенных хреновин, таких, с толстыми стволами, огромными корнями, которые вросли глубоко в землю, и с большущими ветками, покрытыми листьями, ну, ты понял — короче, если подойти к такому вот дереву и как следует его потрясти — что будет?

Банни как можно медленнее ведет “пунто” по кварталу Велборн в Портслейде и сверяется со списком покупателей, который дал ему Джеффри. Башни квартала отбрасывают длинные темные тени, Банни наклоняется пониже и, задрав голову, пытается через лобовое стекло отыскать квартиру с нужным номером.

— Не знаю, пап, — отвечает Банни-младший, внимательно слушая, запоминая информацию и утешая себя тем, что наверняка со временем он сможет понять, что хочет сказать ему папа.

— Конечно же, ничего не будет! — говорит Банни и потихоньку останавливает “пунто”. — Стой ты там хоть до второго пришествия и тряси себе это дерево, все равно ничего не будет — ну, разве что у тебя руки устанут. Правильно?

Внимание мальчика на мгновение отвлекают трое молодых людей с сигаретами, усевшиеся на спинку деревянной скамейки. Они все похожи друг на друга, в одинаковых просторных джинсах и огромных кроссовках, и из темной глубины их капюшонов светятся огоньки сигарет — Банни-младший возвращает на нос очки и вжимается поглубже в кресло.