Интересна чисто «детская» (линейная) логика ученых му-жей: во всех республиках есть свои Академии. Значит и суверенной РСФСР нужна своя Академия. Так можно было рассуждать в начале пути, когда республиканские Академии только организовывались, т.е. в 20-х годах. Тогда АН СССР действительно могла стать неким консультационным координирующим центром для республиканских Академий. Но когда уже существовала АН СССР, а 95% ее учреждений было на территории России, то сама постановка вопроса об организации АН РСФСР выглядела бессмысленной.
Столь же простодушно – наивными оказались и резоны суверенизации российской науки. (РАН, мол, будет заниматься только проблемами России, как будто АН СССР занималась проблемами Союза).
На самом деле региональная научная элита отчетливо видела свои интересы в другом: она играла на противоречиях центра и территорий, обозначившихся в самом начале 90-х годов, и надеялась получать деньги сразу из двух карманов: союзного (на капитальное строительство) и республиканского (на сами научные исследования). Академик Е.И. Чазов, например, бесхитростно заметил, что на собрании их Отделения сказали: у Союза денег нет, они есть у России, вот и пойдем туда.
Как ни грустно признать, но придется: те, кто уже в октябре 1991 года ратовал за создание РАН, руководствовались отнюдь не интересами науки, они на мутной волне противостояния Союза и республик, отыгрывали свои личные интересы: одни карьерные, другие финансовые. И не скрывали: раз Союз ослаб, значит под его крылом Академии наук делать нечего.
С жуткой откровенностью их позицию выразил член – корреспондент А.В. Яблоков: Академию втянули в политические игры. Пример: Указ М.С. Горбачева «О статусе Академии наук СССР». Он означал, что Академия была с потрохами запродана недееспособному Союзу. И далее: “Указ означал конец надежды для России сформировать собственную Академию наук. И совершенно правильным (?-С.Р.) было решение Верховного Совета России создать Российскую Академию незамедлительно” [587].
Почему, собственно говоря, мы сегодня столь негативно оцениваем позицию ученых по суверенизации российской науки, ведь жизнь показала, что СССР действительно распался, и те, кто ратовал за создание РАН еще в 1989 – 1991 годах оказались правы?
Нет, не правы. Они уподобили себя врачам, сознательно нарушившим клятву Гиппократа, которые сидя у постели больного, не лечили его, а еще при живом человеке цинично обсуждали свои выгоды от его смерти. Ученые втянулись в политические игры и пошли на поводу у тех, кто вел свою личную игру, сознательно ослабляя и без того трещавший союзный центр.
Если бы еще в 1989 г. на откровенно деструктивное послание В.И. Воротникова и А.В. Власова руководство Академии наук СССР сказало свое твердое НЕТ, то не исключено, что это притормозило бы процесс распада Союза, а если бы и нет, то в истории, по крайней мере, сохранилось бы совсем другое лицо нашего высшего ученого сообщества. Президиум АН СССР уже в 1989 году проявил избыточное политическое послушание и поплатился за это, по крайней мере тем, что получил в наследство Российскую Академию с явно раздутым и интеллектуально разубоженным составом. Часть, т.е. РАН, оказалась больше целого (АН СССР). И это – достойная награда за несвойственные науке политические альянсы.
Вернемся, однако, в октябрь 1991 года. Еще до подписания «беловежских соглашений» решение о создании АН РСФСР было принято. В Оргкомитет учредителей новой Академии входили многие представители «большой» Академии наук. Возглавлял его Ю.С. Осипов. Уже в начале 1991 г. он величался “ака-демиком – координатором создания РАН”.
Еще раз повторю, ибо это крайне важно, – еще до беловежского оформления развала СССР академики 10 октября 1991 г. додумались до следующего: сохранить АН СССР, возвратив ей название Российская Академия Наук, а аппетиты региональных отделений удовлетворить созданием Фонда фундаментальных исследований. Еще существовал Союз ССР, а АН СССР уже не было!
В тот же день с поста президента АН СССР ушел Г.И. Марчук. Он заявил в своем прощальном слове, что начался “процесс разрушения нашего научного потенциала как целостной системы”, наука уже начала хиреть, а члены Академии занимаясь демонтажем пусть и устаревших, но сложившихся структур, губят не просто науку, губят ученых – их отлучают от живого дела [588].
21 ноября 1991 г. (до Беловежской Пущи!) президент Б.Н. Ельцин подписал Указ об организации Российской Академии наук. Пункт 1 этого Указа гласил: “восстановить РАН как высшее научное учреждение России” [589]. Это, конечно, сознательное лукавство, ибо до 1917 года понятию Россия более соответствовало то, что позднее стало называться СССР, а у современной России вообще нет достоверного образа в дореволюционных временах. Поэтому “восстанавливать” было нечего.
3 – 6 декабря 1991 г. прошли-таки выборы неофитов РАН. Участвовало 1738 кандидатов. Претендентами на звание российских академиков были: члены – корреспонденты АН СССР, просто доктора технических наук (по секции инженерных (? – С.Р.) наук) – это главным образом министерские чиновники да директора предприятий. Некоторые из них входили в оргкомитет РАН и, само собой, могли влиять на подбор нужных выборщиков [590].
17 декабря 1991 г. начало работу первое Общее собрание РАН. Утвердили Временный (он действует по сей день – С.Р.) Устав; избрали президента, им стал главный активист по созданию РАН Ю.С. Осипов.
Как видим, члены Академии наук и на этот раз проявили избыточное послушание: АН СССР была развалена еще при номинальном существовании СССР. Но даже не это главное. Процесс научного сепаратизма уже в 1990 году набрал столь внушительные обороты, что случись чудо и СССР сохранился бы как единое государство, АН РСФСР была бы непременно создана, что внесло бы в организацию нашей науки полный хаос и неразбериху. В нашем обществе, как это ни грустно, так и не прижилось пока понятие культуры как системы мотиваций и приоритетов, а на арене повседневности действует другое ее понимание как системы властных амбиций и тщеславных вожделений.
Именно эти потаенные качества наших ученых легализовались при организации множества новых академий. Теперь они есть на все вкусы. У их истоков стояли люди, для которых общественная активность заменяла занятия наукой. Уж чем-чем, а активностью эти деятели были наделены сверх всякой меры. Именно они возглавили в 1988 – 1990-х годах поход за демократизацию, именно они стали основными возбудителями общест-венного мнения, когда оно потребовало коренного переустройства научного сообщества, именно самые деятельностные представители научного балласта убедили власть в том, что нам не хватает… Академий наук.
Потеряв науку, мы обрели Академии самого невероятного профиля, и не удовлетворившие свои научные амбиции деятели, теперь с удовольствием именуют себя «академиками» – один естественных, другой гуманитарных, третий инженерных наук. А многие члены главной Академии смотрят на них с плохо скрываемым презрением.
Одним словом, не полноценная работа, а привычный чи-сто советский ее заменитель – активность стала нормой научной жизни. Большевизм перелицевался в демократию, а вся его атрибутика осталась на месте. Более того, демократизированная посткоммунистическая наука стала еще более советской, чем она была ранее, ибо по-прежнему научный климат определяет чиновничество, а деятельностный балласт мертвой хваткой держит за горло подлинную науку, и без того дышащую на ладан.
Напомню, что в 1994 г. в России было уже 56 академий [591]. Сейчас, само собой, значительно больше. Причем не стоит забывать, что каждая такого рода академия под свои проекты урывает средства не только от спонсоров, но и из скудного бюджета РАН, ибо во главе многих академий – новоделов стоят не просто члены РАН, но близкие к ее руководству, а значит имеющие доступ к распределению средств.
