Он стал перемещать ее на себе, вверх, вниз, вперед, назад. Тело ее становилось все тяжелее, напряжение внутри росло, а вместе с ним росло и то ощущение…

Поставленный актерский голос Стива, сейчас немного хриплый, открытым текстом говорил о том, что она чувствует, что чувствует он и что он делает с ее телом. Потом ее залила горячая темная волна, все вокруг распалось на части, она услышала свой крик. А он оставался внутри нее, все такой же напряженный и твердый. Он тянул ее на себя. Кристиан без сил упала на его мощную грудь, гордая собой.

Через некоторое время он оторвался от нее, качаясь на спине среди пузырящейся воды. Член его, все еще твердый и напряженный, вставал над водой.

— Возьми меня в рот. Вот умница. Дам тебе передышку для первого раза.

Он направлял движения ее головы, губ и языка. Блаженно вытягивался, извивался на ступенях бассейна.

— О-о-о, молодец… продолжай, продолжай, бэби.

Знаешь три самых распространенных вида лжи? «Я позвоню тебе завтра», «твой чек придет по почте» и «я не кончу тебе в рот». Ну так вот, я никогда не вру.

Он крепко прижал ее голову к себе, откинулся на мокрых ступенях и излился в нее мощными струями, с волчьим воем.

Прошел час. А может быть, два. Или три. Кристиан достигла высшей степени нервного возбуждения. Она была вне себя. Она словно наблюдала за двумя незнакомцами в момент совокупления. Сквозь горячий пар она видела их в огромном зеркале, тянувшемся во всю стену. Два незнакомца, гладкие, загорелые, с прямыми волосами и карими глазами. Тела отсвечивают золотом в приглушенном свете джакузи. Как будто издалека видела она изгиб спины Стива, его плечи, его коричневые руки на своей груди. Эти незнакомцы казались ей прекрасными.

— Ты совсем не в моем вкусе, — неожиданно пробормотал Стив. — Вот Изабель — совсем другое дело.

Я люблю титьки и пышный зад. У тебя нет ни того, ни другого. Ты как мальчишка. Все равно что я бы трахался со своим братом. Или с самим собой… Вот потеха!

— Мы похожи не только внешне, — размышлял Стив позже, когда небо порозовело и стали отчетливо видны пики гор, что бывает одно короткое мгновение за весь день, пока не поднимутся в воздух клубы пыли и газов. — Мы оба хотим оставаться свободными. Нам не нужны никакие узы. Мы можем послать весь мир на хрен.

Ты ведь не любила своего мужа?

— Нет, никогда.

— Любовь — это великий убийца. Любовь — это путы на ногах. В ней можно так крепко увязнуть… Только посмотри на Изабель. Бедняга. Я могу посочувствовать даже Уиттэкеру. Но не сильно. Твердолобый янки!

К тому же он меня всегда ненавидел.

— Вообще-то я любила одного человека…

— Ну, конечно, любила — того старикана, что оставил тебе денежки. Но с ним ты была в полной безопасности. Никто ведь не живет вечно.

— Да нет, это не то.

Кристиан не могла припомнить, чтобы она рассказывала ему об Эрнесте Уэкслере. Что еще, интересно, она ему наговорила? Однако сейчас она чувствовала себя слишком усталой, чтобы тревожиться или спорить по этому поводу.

— Если кого-то любишь, значит, ты уже не свободен.

Любовь — это тюрьма. Лучше искать не любовь, а любовника номер один.

Кристиан потом не смогла точно припомнить, так ли он говорил или все перепуталось в ее затуманенном мозгу.

Яркий луч солнца упал на смятую постель. Кристиан казалось, будто она плывет в глубоком темном колодце.

А в ушах звучали слова: «Ищи номер один… Всегда ищи номер один».

Это напоминало премьеры тридцатых годов, золотого века Голливуда. Мощные прожекторы освещали площадь перед Китайским кинотеатром Граумана на бульваре Голливуд. С улицы ко входу в кинотеатр вела красная ковровая дорожка, огороженная веревочными заграждениями, за которыми толпились тысячи любителей кино. Кричали, приветственно махали руками. Фотокорреспонденты и просто фотографы, яростно расталкивая зевак, стремились занять место поудобнее, чтобы видеть вереницу автомобилей, из которых высаживались знаменитости.

Подъехал белый лимузин, уткнулся носом в тротуар, словно Моби Дик[3], и толпа разом стихла. Инстинктивно поклонники сразу поняли, что это тот самый автомобиль, которого они ждали. Все затаили дыхание. В следующий момент толпа снова разразилась дружными приветствиями — из машины вышел Стив Романо, красивый до умопомрачения в белом фраке с белым галстуком-бабочкой поверх черной шелковой рубашки, ослепительно улыбающийся зрителям. Вот он повернулся к машине, с небрежным изяществом протянул длинную сильную руку и едва заметным движением подтолкнул в свет прожекторов ту, которую все ждали с таким нетерпением, пытаясь решить главную загадку сегодняшнего дня — в чем будет одета Изабель? Знаменитость номер один…

Изабель слегка покачнулась на высоких каблуках.

Стив подхватил ее под локоть, поддержал. После минутной благоговейной тишины толпа разразилась бурными аплодисментами.

Изабель выглядела поистине внушительно — она решила, что нет никакого смысла скрывать очевидное — и в то же время величественно. Пышные черные кудри схвачены серебристой лентой, лицо обрамлено мягкими тонкими завитками. Платье было специально сшито для этого случая знаменитой мадам Ла Ветта, которая создавала роскошные туалеты на один раз для самых шикарных заказчиков. Платье из легчайшей черной тафты волнами спускалось до самой земли. Его глубокий вырез приковывал внимание к пышной груди Изабель, которая теперь вызывала почти благоговейное восхищение.

Они стояли рядом, рука в руке, ослепительно улыбаясь. Прекрасная пара. Стив наклонился к Изабель и запечатлел на ее губах нежный поцелуй. Фотографы буквально обезумели. Потребовали повторить. Стив повиновался. В угоду поклонникам Изабель устроила небольшое представление — прикрыла глаза, изображая легкий обморок, начала обмахиваться руками. Публика безумствовала. Изабель завоевала себе славу всенародной звезды.

Людям казалось, что она такая же, как они. Одна из них.

Доброжелательная, земная, настоящая, любит окружающих ее людей. Они платили ей еще большей любовью и всеми силами старались это показать. Группа молоденьких девушек с длинными прямыми волосами подняла вверх плакат, украшенный орнаментом из маргариток:

«Мы с тобой до конца, Иза!» Толпа поддержала их одобрительными возгласами.

В зрительном зале Изабель сидела между Арран, воздушно-прекрасной в дымчато-голубом шифоне, и Кристиан, темной и загадочной на фоне огненно-красного шелка. Арран прилетела на премьеру фильма и собиралась остаться до рождения близнецов. По другую сторону от Арран сидел Бад Иверс. Стив Романо устроился рядом с Кристиан. Последнее время пресса часто связывала их имена. Внешне они казались хорошей парой. А кроме того, в их отношениях публика видела что-то скандальное, приятно щекочущее нервы. Подумать только — зачал близнецов с одной из сестер, а теперь завел роман с другой! Притом что сестры, по всей видимости, продолжают оставаться в дружеских отношениях между собой.

Может быть, они его делят? С другой стороны, чего еще можно ожидать! Это же Голливуд.

Все пятеро смотрели фильм с разными чувствами.

Бад Иверс — в основном с гордостью, которая, однако, временами сменялась раздражением по поводу неудачного кадра или сожалением об упущенных возможностях.

Арран и Кристиан, забыв и об Изабель, и о Стиве, затаив дыхание, следили за перипетиями фильма, мучениями Марии, ее отца, за фанатичным бандитом Энрико Диасом.

Стив Романо рассматривал себя во всех подробностях, отвлеченно, как на медицинском осмотре, замечая каждый штрих, каждый нюанс в своей игре и внешности.

Может быть, вот эту едва заметную складочку под подбородком следует убрать, и лучше раньше, чем позже?

Одно, во всяком случае, не вызывает сомнений — он больше никогда не будет сниматься в паре с Изабель.

Слишком часто она его переигрывает.

Изабель же с трудом узнавала себя на экране. В знаменитой теперь сцене драки на мокрой траве мексиканских джунглей действовала какая-то другая, незнакомая Изабель — худая, разъяренная сверх всякой меры. Сейчас она пыталась восстановить в памяти свои чувства в тот момент, когда кусала, царапала его, била коленом в живот. В конце фильма, когда полицейские ударами прикладов свалили Энрико на землю, Мария склоняется над ним, легонько касаясь пальцами его окровавленной груди. Смотрит на отца и не узнает его. Изабель же в этот момент смотрела на себя и думала: неужели это и в самом деле я?