Какое-то смятенье случилось в воздухе. Ну словно пробежала рябь. И в зале стало мрачнее и тяжелей дышать.

Глаза у Анны в испуге округлились. Она увидела то, чего другие не заметили: все в зале сделались иными, чем миг назад. Вся публика — актеры, журналисты и прочие — вдруг оказались в одеждах странных, но таких знакомых ей. В хитонах, туниках, сандалиях разбитых, в плащах мешко-подобных, накидках с капюшонами.

— Что ты сказал, урод?! — ревел взбешенный Станин. — Как разговариваешь с римским легатом?! На колени! Падай! Иль я тебя сейчас…

И Станий от бедра рванул из ножен меч. Тот блеснул, как фотовспышка, и в грудь нацелился Обулову.

— Не надо! — закричала Анна.

— Молчи, блудница! Не мешай! — Станий-младший на Анну не посмотрел. Его свинцовый взгляд жег Обулова как кислотой.

Обулов попятился, но на лице его не появилось страха.

— Любимец женщин!.. Сейчас я так устрою, что жен щинам не будет за что тебя любить. Иди сюда, иди, развратник, — Станий медленно сам шел на Обулова. И неожиданно в руке Обулова блеснуло лезвие меча. Блеснуло усмешкой злою.

— Это я урод? — усмешка полоснула и по лицу Об лова. — А ты давно смотрелся в зеркало, красавчик? Сейчас я из легата сделаю легашку! И Обулов бесстрашно бросился вперед.

Зал ахнул. Сталь зазвенела о сталь.

А в голове у Анны хулиганский голос с блатными интонациями замурлыкал песню, которая ей показалась знакомой и в сердце отозвалась тоскою:

Смешная песенка из детства.

Ей пел ее отец. Не Минарефф. Другой. Ей или Анечке?..

Станий и Обулов сражались на смерть. Рычали, скрипели зубами, пытались один другого ударить кулаками. Но главное — мечи. Сыпя искры, звеня с такой свирепостью, что у Анны при каждом их ударе дергалась щека, мечи без шуток стремились к крови. В конце концов короткий меч Обулова был выбит, а сам Обулов повалился на пол. Станий бросился к нему и, наступив ногой на грудь, приставил острие меча Обулову под подбородок.

— Ну что, любимец женщин? — хрипел он, тяжело дыша. — Ты понял все? Еще вопросы есть?.. Проси пощады!

Обулов и не пытался сбросить ногу легата. Он, казлось, смирился с тем, что произошло. Но после этих слов воскликнул:

— Пощады? Просить? Мне у тебя?.. Катись ты знаешь, куда, легашка!

— Проси пощады!

— Нет!

Глубоко вздохнув, легат сказал, как что-то сам обыкновенное:

— Ну, ладно. Тогда тебе конец. Из зала не выдержал Корнелий и закричал:

— Имейте совесть! Станий ухмыльнулся:

— Я ее имею два раза в сутки. А иногда и чаще!

И совершенно равнодушно Станий-младший резанул мечом Обулова по горлу. Кровь хлынула на сцену. В зале закричали. Анна осела на пол без чувств.

…Она очнулась в каюте, из которой ушла в банкетный зал. Очнулась все на том же диване.

Станий-младший листал журналы у зеркального столика.

Увидев это, Анна глаза прикрыла и постаралась вздохнуть неслышно.

Она не хотела верить, что все, свершившееся на сцене, было правдой. И пока она старалась не верить, ей казалось, что ничего и не случилось…

Трижды грохнув в дверь кулаком, в каюту вошел высоченный легионер в тяжелом вооруженье, протиснувшийся только боком, поскольку прямо, плечами в дверь не проходил.

Станий отшвырнул журнал, поднялся.

Приставив ногу, стукнув об пол копьем, солдат простуженно прогавкал:

— Он здесь! Он прибыл!

И Анна от голоса легионера с пульсирующей болью, со смятым рассудком поняла, что — правда все! Обулов убит. А на корабль прибыл Вар-Равван…

Вар-Равван и Сабина шли по коридору под те же звуки из-за стен. Под стоны, треск огня, отчаянные крики, под пение какое-то и эхо взрывов. Светлее в коридоре не становилось. Вар-Равван и Сабина друг друга различали с трудом и шли на ощупь.

Вдруг Сабина прошептал с тревогой:

— Смотрите, свет!

Действительно, вдали вдоль пола коридора протянулась, как призрак, полоска света. Золотистого… Они пошли быстрей и вскоре уткнулись в дверь, которая размерами напоминала ворота. То есть, от стены к стене. Из-под нее-то и выползал тот золотистый свет.

Сабина надавил, дверь поддалась и стала приоткрываться. Но юноша тотчас же руку с нее убрал. Ты что? — Вар-Равван улыбнулся. — Боишься? Нет. Но опыт научил меня, что не в любую открытую дверь следует входить. Как не любой улыбке можно верить.

Вар-Равван посмотрел на дверь:

— Я думаю иначе. Коль ты встречаешь на пути пре-граду — преодолей ее. Реку переплыви, на гору вскараб- кайся, а через пропасть сделай мост. Ну хотя бы дерево сруби, чтобы оно упало своей верхушкой на далекий край… А если встретил дверь — открой ее, войди и там уже суди о том, что ждет тебя за дверью. Все очень просто! Мир прост вообще, когда не держишь зла на него…

Сабина пожал плечами и присел:

— Сказать по правде, я с вами не совсем согласен Так может рассуждать лишь тот, кто в жизни, в людях толком не разобрался! Но… вы слышите? Какой-то аромат исходит из-под двери.

— Со мной ты не согласен… Ты! Который считае себя моим учеником… Печально, но я уже привык тому, что меня никто не понимает. И прежде всех — мои ученики. Вы так горазды повторять мои слова! Но повторяя, вы меняете их смысл. А это хуже, чем если бы вс вы молчали… Я привык, привык! Господи, как больно этого в груди…

— Вы запах узнаёте? — спросил Сабина.

Он вроде бы не слышал того, что говорил с досадой Вар-Равван.

Сабина пробовал под дверь подсунуть пальцы. Н получалось. Слишком щель узка.

— Запах? — Вар-Равван опустился на корточки. — Знакомый запах. Так пахнет степь весной, на утро после ночного ливня. Так пахнет степь к востоку от Ерашалаима. Тюльпаны там так выстилают плавные холмы, что степь походит на ковер бескрайний. Раскинувшийся от горизонта до горизонта. И хочется лежать на нем с открытыми глазами и в небо смотреть, смотреть. В небо из голубого шелка.

Сабина помрачнел:

— И вот когда лежишь так, я помню это хорошо, то можешь услышать звуки издалека. А если ухом припадешь к земле, то можно расслышать шаги за мно госотен стадий… И топот уставших лошадей с солдатами услышишь раньше, чем их увидит кружащий в небе коршун!

— Да, это так, — Вар-Равван задумался. Помолчав, Сабина спросил:

— Вы что-то вспомнили?

— Мне почему-то кажется, что это запах не утра вообще, а именно того… ты понимаешь? того последнего, безоблачного утра!.. И правильно ты все сказал. Мы топот копыт услышали задолго до того, как всадники набухли на горизонте. Они смешными казались издали! Симеон еще сказал, что они похожи на бараньи шарики. И сам смеялся. Надо же такое придумать! Бараньи шарики… Нет, это были солдаты. Это были люди, которым никогда и ничего не суждено понять.

— И что вы сделали?

— Мы?.. Симеон и Франий, и все другие стали говорить, что надо поторопиться, бежать, искать какое-нибудь укрытье.

— Вы не побежали?

Вар-Равван усмехнулся:

— Ты понимаешь, когда тебя загнали в угол, лезть на стену глупо. Смеяться будут. А зачем мне это?.. Я им сказал: бегите, прячьтесь. Я останусь… Да, да! Поверь мне, это тот самый запах.

Сабина встал. И посмотрел на дверь в раздумье. Потом спросил:

— Ну, то есть, вы знаете, что ждет вас там, за дверью?

— Да, знаю.

— Мне кажется, я тоже…

Поднялся и Вар-Равван:

— Конечно, догадаться нетрудно… Но почему тогда ты мне не предлагаешь вернуться?

— Я предлагал уже. И даже просил!

— Но это было еще до двери.

Угольки в глазах Сабины пылали тем огнем, который Вар-Равван в них и подозревал.

— Я предлагал, когда все было еще неясно!