— Нет, все было ясно с самого начала, — не согласился задумчиво Вар-Равван. — Все было ясно, когда я только спускался с Лысой Горы!.. А раньше чуть или попозже, так это ничего по сути не меняет.
— Но все равно, в начале коридора вам было можно вернуться! Не зря же меня послали к вам.
Вар-Равван пристально посмотрел на юношу:
— Ты хочешь сказать, что сейчас уже не предлагаешь возвращаться?
— Нет.
— Почему?
— Не знаю… Наверно потому, что сам бы не вернулся. И не вернусь… Хоть даже вы пойдете назад.
Тихонько рассмеявшись, Вар-Равван спросил:
— А если я и в самом деле пойду назад, что станешь делать? Стоять у двери до скончанья дней?
Сабина замотал лохматой головой:
— Нет, стоять не буду. Войну туда и всем скажу, что я — Вар-Равван.
— Войдешь туда и скажешь? Красиво!.. Но знаешь ли ты отважный юноша, что за красоту приходится платить кровавой платой? У красоты один закон — отдай ей жизнь! Всю. До последнего дыханья. Иной цены она не признает… Ты умереть готов? Не завтра, не когда-нибудь. Не где-то. А прямо сейчас, за этой дверью. Готов?
Огонь в глазах Сабины побелел. Потрескавшиеся губы шевельнулись:
— Да… Готов.
— Под именем чужим?.. Никто ведь не узнает, что это ты пошел навстречу солдатам, что это ты распят на перевернутом кресте! — голос Вар-Раввана рвался от гнева.
Сабина отпрянул:
— Но почему на перевернутом?
Вар-Равван рассмеялся зло:
— Каждый должен понимать, кто он такой, и для чего он совершает свои поступки… Крест должен быть один. Стоящий нормально. Один!.. Если таких крестов вдруг станет много, все потеряет смысл. Все жертвы ока жутся напрасны. И в том числе твоя… Ты знаешь, сколько погибло вар-равванов, чтоб Вар-Равван был жив?! Ты знаешь, сколько часов провел я, оплакивая их?.. Ты думаешь, я не понимал, что уходя от пастухов, которые меня предупреждали о погоне, я оставляю их на смерть? А сколько вдов осталось в деревнях, когда мужчины отказывались указать, куда направился я? А кто растил сирот, родителей которых закапывали в землю живьем?.. Все это надо взвалить себе на плечи, на сердце, в душу, если хочешь назваться Вар-Равваном!.. Ну, что молчишь?
Сабина насупился.
А запах трав струился из-под двери. И свет из-под нее, казалось, ярче стал.
Вар-Равван вздохнул:
— Давай поступим так… Ты отправляешься сейчас назад… Когда-то давно ты сделал уже то, что сам хотел. Меня с тобою не было тогда! Как я жалел… Поэтому сегодня ты должен выполнить, что я скажу. Не спорь!
— Но я…
— Не спорь! — Вар-Равван был неумолим. Теперь уже его глаза блистали неустрашимо. — Ты сделаешь, что я сказал! Пойми, я первым спустился с Лысой Горы, и я последним должен войти вот в эту дверь. Я! И никто другой… А ты… Иди. Стань Вар-Равваном… Вар-Равван обязан жить.
Вар-Равван закрыл глаза. В раздумье. На мгновенье. Но этого вполне хватило Сабине надавить плечом на дверь. Дверь приоткрылась. Сабина шагнул в нее и растворился в золотистом свете, в густом, пьянящем аромате трав.
— Жить должен настоящий Вар-Равван! — услышал Дикообразцев бросившийся следом.
— Сабина! Стой! Вернись!
Дверь стремительно закрылась. Беззвучно. Со стороны казалось, она незаперта. Но Дикообразцев напрасно бился о нее, напрасно стучал, пытался открыть. Звук от ударов был почти неслышен. Обессилев от бессмысленных попыток, Дикообразцев сполз спиною по двери и долго так сидел, кусая губы. У ног его сгущался и сгущался туман. Ластящимися, подлыми клубами. …За дверью веселилось солнце! Вот было где ему раздолье! Ни облака на небе, ни деревца в степи. Как скатертью кровавой степь покрывали тюльпаны. От горизонта к горизонту… Кто так говорил?
Какая, впрочем, разница!
Сабина улыбнулся. Хоть он не помнил, кто так сказал красиво, но все равно ведь — чудесно же! Утро словно праздник. Костер потрескивал, но в этом свете солнца его огонь языческий был бледен смертельною болезнью. Сабина лежал ногами к костру, закинув руки за голову и любовался шелком неба. Сейчас он ни о чем не думал.
Ни о погоне близкой, ни о том, что совершил ошибку, когда пришел так близко к Ершалаиму. И что теперь ему, пожалуй, не вырваться из той петли, которую стягивали вокруг него римляне. Его предали. Без сомненья. Иначе весть о том, что здесь, в селении Гумир, он очень нужен, что ждут его, а римляне об этом не знают, до него просто не дошла б. Но кто-то весть принес. Издалека. И он отправился в Гумир, хотя предчувствовал ловушку. Однако у таких предчувствий есть и другая сторона. Когда на сердце свернется ледяная змейка предчувствия опасности, весь мир становится роднее, и прелесть его воспринимается всем телом и всей душою. Поэтому и здесь, неподалеку от Гумира, в двух днях ходьбы от дикого Ершалаима, Сабина с особой радостью смотрел вокруг. Обложенный со всех сторон засадами.
— Я слышу конский топот! — воскликнул Симеон.
Сутулый, он так вскочил с земли, что словно распрямилея, расправил плечи, стал стройным. Страх и не плечи расправляет…
— Я тоже! — откликнулся Зелей, но продолж лежать, прижавшись ухом к придавленным цветам.
— Ты слышишь, Вар-Равван, погоня! — это уже был голос Петра, могучего верзилы с до корки красной обветренным лицом. — Нам надо уходить!
— И лучше поторопиться, — без паники и рассуд тельно сказал Сиким.
Сабина улыбался небу.
— Вар-Равван, очнись же!
— Ты разве нас не слышишь?!
— Приди в себя, учитель!
— Решай же, Вар-Равван!
Над ним склонились перекошенные лица. Глаза см трели испуганно, с надеждой, с непониманьем. И тут Сабине стало ясно, что Вар-Равваном называ его. Его! Что все вопросы — к нему. Что это он и должен решить, ответить, сказать хоть что-то.
Сабина сел и осмотрелся. Щелка небес все также безмятежны. И степь кровава. И аромат тюльпанов дурманит голову.
— Вон, вон они!!! — вскочил на ноги Зелей и указал на запад.
На горизонте, как почки на деревьях, набухали фигурки всадников. Примерно, двадцать. Пока они казались лишь точками. Но без сомненья, то были всадники. Римляне.
Сабина встал.
— Что будем делать? — у Франия слезился левый глаз.
— Бежать на юг, я знаю там овраг. В его откосах есть пещеры, — Зелей дрожал и не мог сдержаться. — Нас не найдут в них.
Симеон расхохотался, и все взглянули на него с испугом. А он, давясь безумным смехом, выдавливал:
— Они… они… похожи… на ба…бараньи… шарики!
Его словам никто не улыбнулся.
Петр прорычал:
— Заткнись, придурок! Эти шарики сейчас прика тятся и сделают из нас одну большую коровью лепешку!
Заткнись! Иначе я тебе сейчас…
— Не ссорьтесь, — тихо проговорил Сабина. Все посмотрели на него.
— У вас нет времени на ссоры.
— Ты прав, учитель! — Петр исподлобья смотрел на Симеона, которому никак не удавалось справиться со смехом.
Сабина встал меж ними и сказал Петру:
— Не обижай его. Он успокоится. Франий со страхом в голосе сообщил:
— Они как будто едут прямо к нам! Неужто заметили?
— Что делать, Вар-Равван?
— Скажи, учитель!
— У нас есть палки, два меча. Вокруг полно камней…
Мы будем защищаться! — и Петр, подняв кулак, с угро зой потряс им в воздухе.
Зелей насупился:
— Ты с ума сошел! Сопротивляться римлянам? Всех убьют на месте!.. А если мы сдадимся, то будет надежда сбежать от них. Неправда ли, учитель?
Петр резко повернулся к нему.
От гнева лицо Петра вскипело малиновыми пятнами:
— Что ты сказал?! Сдаваться римлянам, имея мечи?!.. Да никогда!.. Ах, подлый трус! Не ты ли предал нас?.. Но знай, что если ты побежишь сдаваться, я пер вым рассеку тебя мечом. Напополам! А после брошусь на первого же римлянина, который приблизится к учите лю. И пусть меня убьют, пусть разорвут на части, но хотя бы ухо солдату отрублю! Я…
Не дав Петру договорить, Сиким сказал:
— Мне кажется, что лучше всего для нас, пока не поздно, рассыпаться, поодиночке разбежаться и спрятаться, кто где сумеет. Ведь степь — не караван-сарай, где вечно все заняты углы. Здесь места хватит для всех. И так скорее мы спасем учителя. Ведь римляне за каждым не поскачут. Сабина согласился:
