— И еще одно, — прервал молчание Джеймс Хауден. Он поднялся из кресла и подошел к окну, выходящему на Парламентский холм. — Адриан Несбитсон должен уйти.

— Нет! — Ричардсон энергично затряс головой. — Может быть, позднее, но только не сейчас. Если вы сейчас уберете Несбитсона, то какую бы причину мы ни назвали, его отстранение воспримут как следствие раскола в кабинете. А хуже этого для нас ничего и быть не может.

— Я опасался, что вы именно так и скажете, — признался Хауден. — Беда в том, что он совершенно бесполезен. Ладно, уж если нет другого выхода, как-нибудь обойдемся.

— Думаете, вам удастся держать его в руках?

— Надеюсь, — премьер-министр потер свой длинный крючковатый нос. — Сдается мне, он чего-то хочет. Можно этим воспользоваться, чтобы с ним поторговаться.

— Я бы не стал на него очень нажимать, — с сомнением в голосе произнес Ричардсон. — Не забывайте, что старик знаменит своей прямотой и упрямством.

— Хорошо, запомню ваш совет, — улыбнулся Хауден. — Есть еще вопросы?

— Да, — отрывисто бросил партийный функционер. — И довольно много. Но прежде всего давайте обсудим расклад по времени. Полагаю, что на такую крупную акцию мы должны получить мандат от народа. Во многих отношениях осенние выборы будут для нас наилучшей возможностью.

— Так долго мы ждать не можем, — решительно возразил Хауден. — Придется решать весной.

— А точнее?

— Я думаю распустить парламент сразу после визита королевы, тогда выборы проведем в мае.

Ричардсон кивнул:

— Может получиться.

— Должно получиться.

— Что вы намерены предпринять после встречи в Вашингтоне?

Премьер-министр задумался.

— Хотел бы информировать парламент, скажем, недели через три.

— Вот тогда все и начнется, — усмехнулся Ричардсон.

— Думаю, вы правы. — На губах Хаудена мелькнула ответная улыбка. — К тому же это даст народу время привыкнуть до выборов к идее союзного акта.

— Если удастся заполучить королеву, это нам здорово поможет, — сказал Ричардсон. — Она побывала бы у нас в промежутке между обнародованием предложений и выборами.

— Мне тоже так подумалось, — согласился Хауден. — Она будет символом всего того, что мы сохраним за собой, и убедит людей по обе стороны границы, что мы не собираемся расставаться с нашей национальной самобытностью и самостоятельностью.

— Надеюсь, до выборов никакого соглашения подписано не будет?

— Нет. Им придется понять, что фактически все будет решаться на выборах. Но все переговоры мы завершим заблаговременно, с тем чтобы потом не терять времени. Время — наиважнейший для нас фактор.

— Как всегда, — согласился Ричардсон. Наступила пауза, потом он задумчиво продолжил:

— Значит, три недели до того, как все это выйдет наружу, потом четырнадцать недель до выборов. Немного, но, может быть, в этом есть и свои преимущества. Завершить все дело до тех пор, пока раскол не обрел широкие масштабы. — В его голосе зазвучали деловитые интонации. — Вот что я думаю.

Хауден вернулся от окна в свое кресло. Откинувшись на спинку, он сложил кончики пальцев и приготовился слушать.

— Все — я особо подчеркиваю, абсолютно все — зависит только от одного — доверия. — продолжил Ричардсон. — От полного доверия к одному-единственному человеку — к вам. По всей стране и на всех уровнях. Не будет такого доверия — мы проиграли. Если же мы его завоюем — можем победить. — Он умолк, тщательно обдумывая слова, и после недолгой паузы продолжил:

— Союзный акт.., кстати, по-моему, название надо менять.., в союзе такого рода, что вы предлагаете, нет ничего ужасного. В конце концов мы шли к этому на протяжении полувека, и в какой-то степени было бы неразумно от него отказываться. Но оппозиция приложит все силы, чтобы представить такой союз оскорбительным, и, думается, едва ли их можно за это осуждать. Впервые за долгие годы они заимеют настоящую проблему, за которую, конечно, уцепятся зубами и когтями, и Дейтц со своей компанией не преминут выжать из нее все, что смогут. Будут бросаться такими словами, как “предательство” и “продались”, а уж вас точно назовут Иудой.

— Меня и раньше обзывали по-всякому, а я тем не менее все еще здесь, не так ли?

— Весь фокус в том, чтобы остаться, — без улыбки ответил Ричардсон. — Нам совершенно необходимо так однозначно укрепить ваш образ в общественном мнении, чтобы народ испытывал к вам абсолютное доверие и был убежден, что все, что бы вы ни предлагали, ему во благо.

— Сейчас, считаете, нам до этого еще далеко?

— Самоуспокоение ни мне, ни вам пользы не принесет, — отрезал Ричардсон, и премьер-министр покраснел, но промолчал. Брайан же продолжал как ни в чем не бывало:

— Наш последний частный опрос общественного мнения свидетельствует, что по сравнению с тем же периодом прошлого года популярность правительства — и ваша тоже — упала на четыре процента. Ваша позиция слабее всего на Западе. К счастью, сдвиги, как видите, не очень существенные, но все же тенденция очевидна. Мы способны преодолеть эту тенденцию, но лишь при одном условии — если будем работать изо всех сил и, главное, быстро.

— Какие у вас предложения?

— Послезавтра я представлю вам список — причем длинный. В основном, правда, предложения будут сводиться к тому, что вам придется на время расстаться со всем этим, — Ричардсон обвел рукой кабинет, — покататься по стране: выступления перед публикой, освещение поездки в прессе, подключим и телевидение повсюду, где удастся заполучить эфирное время. Начать поездку надо бы как можно скорее — сразу после вашего возвращения из Вашингтона.

— Но вы не забыли, что парламент возобновляет работу менее чем через две недели?

— Отнюдь. В какие-то дни вам придется бывать одновременно в двух местах. — Здесь Ричардсон позволил себе подобие улыбки. — Надеюсь, вы не утратили умения высыпаться в самолетах.

— Вы, таким образом, предусматриваете, что часть этой поездки должна состояться перед обнародованием предложений в парламенте?

— Да. Если будем действовать быстро, мы это устроим. Я бы хотел в максимально возможной степени подготовить страну к тому, что ее ожидает, и в этом смысле ваши речи приобретают особую важность. Думается, нам следует подыскать для подготовки текстов новых людей, людей по-настоящему высшего класса, которые помогут вам выступать подобно Черчиллю, Рузвельту и Билли Грэму[24]; вместе взятым.

— Ладно. Теперь все?

— На данный момент все. — подтвердил Ричардсон. — Ах да! Кроме одной, боюсь, неприятной штуки. Небольшой скандальчик в Ванкувере из области иммиграции.

— Опять! — раздраженно воскликнул Хауден.

— Там обнаружился судовой заяц без гражданства, который хочет остаться в Канаде. Печать, похоже, уцепилась за это дело. Думаю, нам лучше уладить его как можно скорее. — Ричардсон изложил премьер-министру подробности сообщений, появившихся в дневных выпусках газет.

В какой-то момент Хауден решил было выбросить инцидент из головы. В конце концов есть пределы круга вопросов, которые должны решаться при личном вмешательстве премьер-министра, да еще в такое время, когда у него выше головы других важных дел… Но тут он напомнил себе о своем намерении решить вопрос с Харви Уоррендером.., о своей убежденности в том, что порой незначительные на первый взгляд эпизоды, бывает, обретают чрезвычайную важность.

— Вчера я говорил с Харви Уоррендером.

— Как же, как же, наслышан, — сухо ответил Ричардсон.

— Хотелось бы быть справедливым, — Хауден все еще вел мысленный спор сам с собой. — Кое-что из сказанного Харви не лишено смысла — в частности, об отказе в разрешении на въезд в страну. Вот тот случай, о котором вы мне рассказывали — ну, о депортированной женщине. Она же, оказывается, держала бордель в Гонконге, да к тому же венерическая больная.

— Так ведь газеты не станут этого печатать, даже если мы снабдим их такой информацией, — раздраженно возразил Ричардсон. — Люди поэтому знают одно — правительство, это жестокосердное чудовище, выкинуло вон из страны мать и дитя. Сами понимаете, как оппозиция сыграла на этом. Столько слез в парламенте пролили, хоть галоши надевай.