— Эй, кто-нибудь… организуйте заграждение метров на пятнадцать вокруг всего дома. И никого не пропускай.

Желтая лента с надписью «ПОЛИЦЕЙСКОЕ ЗАГРАЖДЕНИЕ. ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН», рулон с которой имелся в любой полицейской машине, была быстро растянута от дерева к дереву, от одного фонарного столба к другому, образовав видимость границы между сыщиками и быстро увеличивавшейся толпой зевак и журналистов.

Стоявший на коленях рядом с Дойлом Загаки окликнул Эйнсли:

— Эй, да он весь в крови! Нож и перчатки тоже!

— О, только не это! — простонал Эйнсли, понимая, что случилось самое страшное. Быстро совладав с эмоциями, он отдал распоряжение двоим патрульным: — Разденьте задержанного до нижнего белья. Носки и ботинки тоже снимите. Не кладите одежду на землю и старайтесь не смазать пятен крови. Как можно скорее упакуйте все в пластиковые пакеты, особенно нож и перчатки… Будьте начеку! Он зверски силен и очень опасен.

Нужно было раздеть Дойла, чтобы сохранить кровавые пятна на его рубашке и джинсах в их нынешнем виде. Если анализ на ДНК подтвердит, что это кровь жертв, в суде такую улику невозможно будет оспорить.

— Вы уже были внутри? — спросил лейтенант Ньюболд, подъехавший пару минут назад вместе с Дионом Джакобо.

— Нет, сэр. Я только туда собираюсь.

— Мы пойдем с тобой, хорошо?

— Конечно.

Но сначала Эйнсли подошел к одному из патрульных, который прибыл сюда в числе первых, и сказал:

— Пойдете с нами в дом, будьте начеку.

В сторону Загаки он только бросил зло:

— А вам оставаться на месте. Чтобы ни шагу отсюда!

Предводительствуемая Эйнсли четверка направилась к дому.

Черный ход оказался не заперт. Вероятно, именно этим путем Дойл и выбрался наружу. За дверью находился темный коридор. Эйнсли включил свет, и они пошли дальше, попав из коридора в холл с отделанными деревянными панелями стенами. Здесь перед ними открылась широкая, устланная ковровой дорожкой мраморная лестница с перилами. На нижней ее ступеньке сидел мальчишка, на вид лет двенадцати. Глаза его были уставлены в одну точку, все тело била крупная дрожь.

Эйнсли присел на одно колено рядом с ним, обнял за плечо и как можно мягче спросил:

— Ты Айвен?.. Это он позвонил по 911, — пояснил он остальным.

Мальчик едва заметно кивнул.

— Скажи нам, пожалуйста, где…

Айвен весь сжался, но сумел повернуться всем телом и посмотреть вверх вдоль лестницы. Дрожать он стал после этого заметно сильнее.

— Извините, сержант, но у него шок, — вмешался патрульный полицейский. — Мне знакомы симптомы. Его нужно отправить в больницу.

— Вы не могли бы отнести его на руках?

— Разумеется.

— «Скорую» вызвали, — сказал Эйнсли. — Она должна быть уже здесь. Если они повезут парнишку в больницу «Джексон мемориал», поезжайте с ним и доложите по радио, где будете находиться. Ни при каких обстоятельствах не оставляйте его. Позже мы должны с ним побеседовать. Вам все ясно?

— Так точно, сержант. Пойдем-ка, Айвен. — Полисмен приподнял мальчика и подхватил на руки. По дороге к выходу из дома он приговаривал: — Ничего, ничего… Все будет хорошо, сынок. Ты только держись за меня покрепче.

Эйнсли, Ньюболд и Джакобо поднялись по лестнице на второй этаж. Уже с лестничной площадки они прямо перед собой увидели открытую дверь, а за ней — ярко освещенную комнату. Они замерли на пороге, созерцая представшую их глазам картину.

Дион Джакобо, ветеран, повидавший на своем веку много убийств, издал звук, словно подавился воздухом, закашлялся, а потом смог только вымолвить:

— Боже мой! Господи Всемогущий!

Как и подумал Эйнсли в тот момент, когда увидел окровавленную одежду Дойла, это было точным повторением предыдущих серийных убийств. В этот раз жертвой стала пожилая негритянская супружеская пара. Единственное отличие заключалось в том, что Дойл творил свое жуткое дело в спешке и не так методично, как прежде, поскольку услышал, должно быть, звук полицейских сирен.

Он связал несчастных, заткнул им рты и усадил лицом друг к другу. Оба трупа носили следы жестоких побоев, особенно досталось лицам. У женщины была вывернута и сломана рука; правый глаз мужчины вытек, проколотый чем-то острым. Ножевые раны здесь оказались не столь многочисленными, но более глубокими. По всему чувствовалось, убийца знал, как мало у него времени.

Эйнсли стоял, будто громом пораженный, стараясь подавить рвавшийся наружу звериный вой. Он уже понимал, что, сколько будет жив, никогда не забудет этой ужасающей сцены и сокрушительного чувства собственной вины. Он стоял так, наверное, целую минуту, когда его вернул к реальности голос Ньюболда:

— Что с тобой, Малколм?

— Со мной?.. Все в порядке.

— Я догадываюсь, о чем ты думаешь, — сказал Ньюболд с участием, — и я не допущу, чтобы ты все валил на себя. Впрочем, это мы обсудим отдельно, а сейчас не хочешь ли отправиться домой и поспать? Ты совершенно измотан. Дион возьмет пока это дело на себя.

Эйнсли помотал головой.

— Нет, лейтенант. Спасибо, но я сам займусь этим делом, хотя буду признателен, если Дион останется и поможет мне.

Он по привычке потянулся к своей рации, чтобы сделать стандартный набор вызовов.

Домой Эйнсли добрался во втором часу ночи. Он успел позвонить Карен, и она ждала его, сидя в бледно-зеленой ночной сорочке. Едва увидев мужа, она протянула к нему руки и крепко обняла. Потом отстранилась, посмотрела на него снизу вверх и погладила по щеке.

— Что-то очень страшное, да? — спросила она.

— Страшнее некуда. — Он медленно опустил голову.

— О, милый, сколько же еще ты сможешь выносить это?

— Если будет так, как сегодня, то недолго, — со вздохом ответил Эйнсли.

Она опять прижалась к нему.

— Как хорошо, что ты дома. Хочешь поговорить?

— Не сейчас… Завтра, быть может.

— Тогда отправляйся прямо в постель, а я тебе кое-что принесу…

Этим «кое-чем» был с детства любимый фруктовый напиток. Выпив бокал до дна, он откинулся на подушку, а Карен сказала:

— Вот так. Это поможет тебе заснуть.

— И не видеть кошмаров?

— Об этом я позабочусь. — Карен улеглась с ним рядом.

Малколм спал крепко и без сновидений, а к Карен сон никак не шел. Она лежала и думала. Долго ли, размышляла она, смогут они еще выдержать такую жизнь? Рано или поздно Малколму придется окончательно сделать выбор между домом, семьей и демоном своей работы. Подобно столь многим женам сыщиков, прошлым и нынешним, Карен не верила в возможность счастливой супружеской жизни в сочетании с работой мужа.

На следующий день к этой истории был дописан анекдотичный постскриптум.

Случилось так, что рядом с Темпоунами в Бэй-Хайтс жила профессиональная фотожурналистка, работавшая на несколько агентств. Вот почему она так быстро оказалась у дома и сумела сделать снимок во время ареста Дойла.

На фото можно было увидеть Дойла, лежащего ничком и словно бы сопротивляющегося, и детектива Дана Загаки, который защелкивает у него на запястьях наручники. Распространенный по каналам «Ассошиэйтед Пресс» снимок попал во все основные газеты страны с таким сопроводительным текстом:

Элрою Дойлу предъявили обвинение в предумышленном убийстве Кингсли и Нелли Темпоунов и поместили в тюрьму округа Дейд. В соответствии с законом, в соседнем с тюрьмой здании окружного суда была проведена краткая встреча обвинения с защитой по поводу меры пресечения. Никаких заявлений со стороны Дойла здесь не требовалось; он должен был либо признать свою вину, либо объявить о своей невиновности на предварительном слушании две-три недели спустя. Во время встречи адвокат чисто формально обратился с просьбой выпустить обвиняемого под залог, которая так же формально была сразу отклонена.