— Ну, конечно! У нас хранятся вещи из дома ваших родителей. Теперь-то я вспомнил, — сказал Якоун.

— Столько всего проходит через склад, удивительно, что ты хоть что-то помнишь.

— Да, но ведь это было громкое дело. Все упаковали в коробки, и сыщики заверили меня, что со временем просмотрят их содержимое… — Он снова бросил взгляд на дисплей. — Но, насколько я помню, никто этим так и не занялся.

— Ты случайно не знаешь почему? — полюбопытствовала Синтия.

— Как я понял, тогда все были слишком заняты. За вероятными серийными преступниками велось круглосуточное наблюдение. Людей не хватало. Поэтому до ваших коробок ни у кого не дошли руки. А потом убийцу схватили, и в них вроде как вообще отпала всякая надобность.

— Значит, я могу забрать свои коробки? — спросила Синтия, просиял улыбкой. — В них ведь преимущественно бумаги из архива моих родителей.

— Думаю, что да. Мне и самому очень хотелось бы освободить место. Пойдемте взглянем на них, — предложил Якоун, запоминая номера на экране и поднимаясь.

— Если здесь кто потеряется, мы вызываем поисковую партию, — пошутил Якоун.

Они оказались в той части огромного хранилища, где ящики, коробки, связки и пакеты громоздились штабелями от пола до потолка. Проходы между штабелями были узки и сплетались в род лабиринта. Однако все было пронумеровано.

— Любую единицу хранения можно отыскать в считанные минуты, — похвалился Якоун. И действительно он почти сразу остановился и сказал: — А вот и коробки из дома ваших родителей.

Два штабеля, отметила про себя Синтия, дюжина коробок-контенейров, а может, больше. Все крест-накрест перетянуты лентой с надписью ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Почти сразу на самом верху она заметила коробку, на которой из-под казенной желтой клейкой ленты отчетливо просвечивала синяя. Нашла! Свою именную ленту она ни с чем бы не спутала.

Теперь нужно как-то ухитриться завладеть этой коробкой.

— Стало быть, я могу все это забрать? — Она небрежным кивком указала на штабеля. — Если нужно, могу оставить расписку.

— Простите, но это не так просто, — покачал головой Якоун, — хотя и не сложно. Чтобы выдать вам ваше имущество, мне нужен запрос за подписью тех, кто передал эти вещдоки на хранение.

— И кто же это был?

— У меня в компьютере значится сержант Брюмастер. Но подписать может и Малколм Эйнсли — он ведь командовал тем спецподразделением. Или лейтенант Ньюболд. Любой из них, вы же знаете всех троих.

Синтия призадумалась. Она-то надеялась, что поможет ее высокий пост… А что до упомянутого трио, то ей придется серьезно поразмыслить, прежде чем обратиться к одному из них.

По пути к выходу из хранилища, словно бы в порядке легкой болтовни, она спросила:

— И долго тебе приходится держать у себя все это барахло?

— В том-то и беда, что слишком долго, — привычно пожаловался Якоун. — Это моя самая большая проблема.

— Сколько лет самому старому вещдоку?

— Честное слово, не знаю. Но кое-что провалялось здесь уже двадцать лет и даже больше.

Якоун еще отвечал на ее вопрос, но Синтия уже приняла решение. Она не будет просить подписать для нее этот запрос. Проще всего было бы подкатиться с этим к Брюмастеру, но даже он может оказаться излишне любопытным. Ньюболд непременно захочет узнать мнение двух других. А Эйнсли… этот мыслит творчески, поймет, что здесь не все чисто.

К тому же, если коробки не трогать, они скорее всего так и пропылятся на складе лет двадцать или даже больше. Что ж, она рискнет и оставит все, включая опаснейший набор улик, в покое. На ближайшее время.

А на будущее, причем, если подумать, не такое уж далекое, она имела особый план.

Синтия всерьез намеревалась стать следующим мэром Майами.

Карлссон, нынешний мэр города, уже объявил, что по окончании срока полномочий, то есть через два года, переизбираться не будет. Узнав об этом, Синтия решила, что должна стать его преемницей. Конечно, у нее будут соперники. Один, если не оба других городских комиссара выставят свои кандидатуры. Но Синтия расценивала свои шансы в борьбе с ними как весьма высокие. Женщина в наши дни может быть избрана куда угодно. Наступили времена, когда даже мужчинам перестало нравиться мужское засилье в коридорах власти. Глядя на представителей сильного пола на самой вершине могущества, включая и Овальный кабинет Белого дома, люди все чаще задаются вопросом: неужели это лучшее, что у нас нашлось?

Став мэром, Синтия получит по сути неограниченную власть над полицейским управлением города. Она будет решать, кому быть начальником полиции, и определять все перемещения в руководстве правоохранительных органов. Это автоматически даст ей совершенно иной уровень полномочий, и тогда в один прекрасный день она сможет забрать все эти коробки — включая и ту самую — без малейших затруднений.

Так что пусть пока все остается, как есть.

— Спасибо за помощь Уэйд, — сказала она Якоуну на прощанье.

В те три с половиной месяца, которые прошли затем до дня казни Элроя Дойла, Синтия жила под бременем все нараставшего беспокойства. Время тянулось мучительно медленно. Причина ее тревоги состояла в том, что только со смертью Дойла на электрическом стуле у нее могла появиться твердая уверенность, что дела о всех шести приписываемых ему двойных убийствах будут окончательно закрыты. Что с того, что Дойла приговорили к смерти только за убийство Темпоунов? Никто из тех, чье мнение могло иметь значение, не сомневался, что все остальные жертвы пали от его же руки, не исключая Густава и Эленор Эрнст.

Итак, кому же было известно, что одного из серийных убийств Дойл не совершал?

Синтия задала себе этот вопрос, когда однажды вечером сидела дома одна. Ответ был прост: она сама, Патрик Дженсен и колумбиец. И все. Только трое.

Хотя нет, четверо, спохватилась она. Был ведь еще сам Дойл. Впрочем, его можно не считать. Что бы он сейчас ни заявил, ему никто не поверит. На следствии он отрицал абсолютно все, даже ничего не значившие пустяки, даже очевидные вещи. Например, свое присутствие в доме Темпоунов, где он был взят с поличным при множестве свидетелей.

И вот еще что: на казнь шел не невинно осужденный, Дойл был несомненно виновен в остальных убийствах и заслужил высшую меру. И если уж ему судьба умереть на электрическом стуле, то почему бы не оказать Синтии и Патрику любезность и не уйти в мир иной с небольшим дополнительным грузом чужого греха? Право жаль, что не будет случая сказать ему за это спасибо!

Но поскользнуться можно, как говорится, и на ровном месте. И потому Синтия ждала в напряженном нетерпении. Скорее бы свершилась казнь, а там начнется для нее новая жизнь.

Синтия возобновила регулярные свидания с Патриком Дженсеном — на людях и в постели, а в последние недели их встречи стали еще более частыми. Инстинктивно она понимала, что это неразумно, но порой она готова была лезть на стенку от одиночества, а ни с кем другим она не могла до такой степени быть самой собой. Она понимала, что их так сближает. Два сапога пара! Вся дальнейшая судьба каждого из них зависела от другого.

Отчасти поэтому Синтия решила, что Патрик Дженсен должен быть вместе с ней при казни в тюрьме штата Флорида. Ее собственное присутствие считалось если не необходимым, то естественным по двум причинам: как единственной близкой родственницы двух из жертв Элроя Дойла и как городского комиссара. Когда она поделилась своим планом с Патриком, тот немедленно согласился.

— Мы с тобой кровно заинтересованы в том, чтобы лично убедиться в его смерти. И потом, я же смогу вставить этот эпизод в свою книгу.

Синтия позвонила начальнику тюрьмы. Уговорить его было нелегко — очередь желающих была расписана на три года вперед, — но ей он в итоге пошел навстречу. Дженсена включили в список.

Временами Синтию очень беспокоили случавшиеся с Патриком приступы глубокой депрессии. Он всегда был склонен к ненужным философствованиям, что она считала свойством профессии писателя. Но теперь философия его окрасилась в фатально мрачные тона. Однажды в разговоре с ней он с тоскливой распевностью прочитал строчки из Роберта Фроста: