– Господин Берти ждет вас.

Итальянец стоял в проеме дверей.

– Бон джорно! – радостно воскликнул Роман Юрьевич и, осклабившись улыбкой, вошел с протянутой навстречу рукой.

Женщина закрыла дверь за Шленским, и из-за двери понеслись звуки плохой английской речи: то с итальянским акцентом, то с отечественным. Но ненадолго: дверь снова открылась, и Роман Юрьевич быстро пошел обратно к лифту.

– Господин Берти слышал много хороших слов о вас и хотел бы узнать о ходе работы над финальным шоу. – В отсутствие Романа Юрьевича разговор шел на родных языках, через переводчицу.

– Работа идет нормально, – ответил Шленский. – Надеюсь, результат понравится господину Берти.

– О’кей, – выслушав переводчицу, сказал итальянец и снова перешел на родной язык.

– Господин Берти надеется, что в программе шоу найдется место для показа его работы, – перевела женщина.

– А что выпускает фирма господина Берти? – поинтересовался Шленский.

Этот бестактный вопрос женщина переводить не стала, а быстро ответила сама:

– Белье. Нижнее белье.

Итальянец закивал головой и радостно опробовал звучание иностранного слова:

– Бель-е!

В апартаменты, пригнанные Р.Ю., стаей овечек уже входили девушки.

– Я должен подумать, – уклончиво ответил Шленский.

– О’кей, – сказал господин Берти и что-то крикнул по-итальянски.

Из соседней комнаты появился молодой человек. Увидев девушек, произнес интернациональное «о-о!», нежно пододвинул за талию стоявшую с краю Лаврушину, улыбнулся Деветьярову и вышел из номера.

– Господин Никколо Берти! – радостно представил итальянца Роман Юрьевич.

Он выглядел добрым Дедушкой Морозом.

– There are our beauty…

– О, how pretty… – сказал господин Берти, разглядывая их с тем выражением удовольствия на лице, какое бывает у человека, прикупившего нечто изящное.

Молодой итальянец вернулся с огромным полиэтиленовым мешком и по знаку господина Берти вывалил из него на ковер с полсотни разноцветных ночных рубашек.

– Это презент, – перевела женщина. Господин Берти ободряющим жестом указал на кучу своего товара внизу. – Это ваше, – перевела женщина.

Через несколько секунд восемь девушек с радостным визгом ползали по ковру у их ног.

Выпитое за ночь подействовало по-разному. Шленский был тих и печален, Деветьяров – мрачен и зол.

– «Зо-олушки», – передразнивал он. – «Бал во дворце-е-е…» Шмары!

Он пнул ногой стул, и тот повалился набок.

– Не буянь, – сказал Шленский.

– Ага! – крикнул Деветьяров. – Тебе лишь бы все тихо. «Я поду-умаю». Дипломат! «Не буянь»… А я буду буянить! – Он попытался свалить пинком кресло, но оно лишь отъехало по ковру. – Я русский. Мне обидно! – выкрикнул Деветьяров.

– Ну да, а я еврей, – сказал Шленский.

– Ты – еврей, – согласился Деветьяров.

– И мне – не обидно? – спросил Шленский.

– Прости. Я не о том. – Деветьяров нежно похлопал друга по шее и налил. – За дружбу народов!

Шленский сделал кулаком «рот фронт».

– …Кроме итальянского! – закончил Деветьяров.

– При чем тут итальянец? – взвился Шленский. – Что ты пристал к итальянцу!

– Сука! – крикнул Деветьяров. – Он смеялся, пока они ползали!

– Правильно смеялся! – закричал и Шленский. – Что ему, плакать, что ли? Это нам надо плакать… А!.. – Он махнул рукой. – Давай!

Они выпили, не чокаясь.

– Еще раз вступишься за итальянца – я тебя ударю, – предупредил Деветьяров, подчищая ложкой остатки баклажанной икры из банки. – Понял?

– Понял, – сказал Шленский. – Не скреби так, башка болит.

– Извини, – сказал Деветьяров. – Я хлебушком…

– Девчат жалко, – вдруг сказал Шленский.

– Что-о? – спросил Деветьяров. – Кого?

– Девчат.

– Они шмары, – отрезал Деветьяров.

– Они несчастные, – сказал Шленский. – Они бедные маленькие «совки».

– Леня, – Деветьяров снова налил, – извини, но рано или поздно кто-нибудь все равно скажет тебе правду, и лучше, если это буду я. Они – шмары. А ты – дурак.

– Сам дурак, – сказал Шленский.

– Не-е, я не дурак, – возразил Деветьяров. – Я подлец. А дурак – ты.

Шленский печально махнул рукой.

– И я готов это доказать! – настаивал Деветьяров. – Вот, например: ты до сих пор не трахнул Кузнецову.

– Чего?

Деветьяров приподнял бутылку:

– Допивать будем?

– Не хочу, – ответил Шленский.

– Ой, – удивился Деветьяров. – Надо же, завязал!.. – И, влив остатки в стакан, поднялся. – Тост! – объявил он. – За успех шоу «Мисс шмара – 88»!

Деветьяров опорожнил стакан и сообщил:

– Занавес! Па-аклон!

И, поклонившись, рухнул на пол.

На завтраке Деветьяров сидел бледный, но мужественный. Шленский был помят и неприступен. Девушки из-за столов осторожно поглядывали в их сторону.

– Андрей Николаевич! – окликнула наконец Лаврушина. – А оладьи – можно?

– Хоть все, – не поворачивая головы, ответил Деветьяров.

– Приятного аппетита! – проходя к своему столику, хором, как октябрята, поздоровались Стеценко и Шефер, но шутка не прошла.

– Ты ешь, – посоветовал другу Деветьяров. Одна щека у Шленского закаменела от тревожно-вопросительных взглядов Кузнецовой.

– Я не хочу, – ответил он.

– А кто хочет-то? – философски сказал Деветьяров. – Надо! – И он намазал оладыш джемом. – Слушай, ну посмотри на нее, – попросил он через несколько секунд. – А то она изгипнотизировалась вся.

– Отстань, а? – попросил Шленский.

– Усложняешь, – констатировал Деветьяров. – А с ними надо проще. Ты ж видел, как они на карачках ползали… Живи рефлексами.

– Слушай, сэнсэй, – поднял глаза Шленский. – Ты мне надоел.

– Так ведь и ты мне, – просто ответил Деветьяров.

Сбоку раздался радостный визг Весниной, тут же повторенный другими финалистками. Проследив тревожный взгляд Деветьярова себе за спину, Шленский повернул голову.

В зал в сопровождении Евы Сергеевны входило с полтора десятка мужиков самых цветущих лет. Через несколько секунд столы, за которыми сидели девушки, были пусты. Их смех и щебет раздавались за спиной Шленского.

– Кто это? – поскучнев, спросил Деветьяров.

– Фотографы, сэнсэй, – ответил Шленский, исподволь глядя, как по-хозяйски обнимает Кузнецову какой-то бородатый малый.

– Конец малине, – печально сказал Деветьяров. – Накрылась личная жизнь.

– Еще раз «Прощание», – сказал Шленский. – Начали!

Деветьяров нажал на клавишу магнитолы.

Шли последние дни подготовки. Число за числом вычеркивалось синим фломастером на календаре, висевшем в номере у Шленского, и все меньше их оставалось до обведенной красным кружочком цифры «17». Девушки репетировали свои выходы, пропадали у косметолога и модельера; давал интервью Роман Юрьевич, и финалистки махали ручками в телекамеры из-за окон автобуса; Ева Сергеевна и Саша Жукова выходили из такси возле Хаммеровского центра, где жил господин Берти; поил членов жюри Роман Юрьевич… И вот однажды на календаре осталось только два незачеркнутых числа – 15 и 16.

– Леонид Михайлович?

Шленский захлопнул дверь своего номера и обернулся:

– Лена?

– У вас есть сейчас несколько минут?

– Есть, – ответил Шленский.

Из деветьяровского номера бесшумно выскользнула Оля Шефер и, увидев Шленского и Лену, остановилась как вкопанная.

– Я заходила узнать насчет завтрашнего прогона, – быстро объяснила она, хотя Шленский ни о чем ее не спрашивал.

– В одиннадцать часов, – сказал Шленский.

– Я знаю, – не совсем логично ответила Оля, стрельнув глазами в сторону Кузнецовой. – Ну, я пойду.

– До завтра, – сказал Шленский.