– По городкам, – ответил Сидор Петрович.

– Останусь жив – исключу из рядов, – сказал Козлов.

– Петрович, – сказал профорг Иваныч, колыхая на бегу большим животом, – я больше не могу.

– Беги, – коротко ответил Петрович. – Сейчас второе дыхание придет.

– Не придет, – сказал Иваныч. – Сейчас упаду и умру.

– Упадешь – умрешь, – согласился Вовчиков папаша.

Позади с железякой наперевес топотал Артюхин.

Они свернули за угол, влетели через подворотню во двор и замерли, прижавшись к стене. В наступившей тишине часто и шумно дышал толстяк.

– Иваныч, – сказал парторг, – кончай дышать.

Иваныч знаками показал, что не может.

В подворотне, приближаясь, раздался характерный металлический стук, потом, уже совсем вблизи, стих.

– Эй, – произнес голос Артюхина. – Приговоренные, вы где?

Джон О’Богги, холеный и уверенный в себе мужчина лучших лет, посидев для конспирации на детской площадке, встал и проходными дворами отправился домой, но у первого же угла остолбенел. За углом, отражаясь в окнах первого этажа, стояли, прижавшись к стене, трое в пиджаках и с напряженными лицами.

Джон быстро оглянулся – и похолодел: сзади в подворотню медленно входил детина со стояком наперевес.

Джон был профессионал – и понял все. Спружинившись, он метнулся в боковой проходной двор, оттуда – в дверь черного хода и в полной тьме, царившей в подъезде, бесшумно бросился вверх по лестнице.

Через секунду оттуда донесся грохот, сдавленный крик агента и грязный английский мат.

Джон О’Богги сидел с искаженным от боли лицом, держась за разбитую ногу вывихнутой рукой: в лестнице, по которой он бежал, не оказалось двух ступенек.

Джон дополз до третьего этажа и затаился. Было тихо. «Оторвался», – понял О’Богги и на всякий случай проверил в кармане баллончик с нервно-паралитическим газом.

Через минуту внизу раздался дикий крик и звон стекла. О’Богги осторожно выглянул в пыльное окошко: тот, что со стояком, гнал по улице тех, что стояли в подворотне.

– Боже, ну и нравы у них в КГБ! – прошептал Джон.

В номере люкс третий час шло совещание. Председательствовал маленький, но внушительный господин по имени Вахтанг, Гиви Сандалия и товарищи по несчастью присутствовали.

– Это были люди Касымова, – сказал торговец сливами.

– Касымов – узбек, – отметил маленький Вахтанг. – Ты узбеков видел?

Торговец сливами кивнул.

– У узбеков – какие лица? – спросил Вахтанг.

– Набрал местных, чтобы на него не подумали, – сглотнув, ответил торговец сливами.

– А старуха? – спросил Гиви Сандалия. Он сидел мрачнее тучи.

– Старуха была не узбек, – поделился наблюдением торговец персиками.

– Это не Касымов, – сказал Вахтанг.

– Может, «Махачкала»? – предположил торговец сливами.

– «Махачкала» может, – согласился Вахтанг. – Но…

– Набрал местных, чтобы на него не подумали, – предупредил вопрос торговец сливами.

– «Махачкала» не будет набирать местных, – сказал Гиви Сандалия. – «Махачкале» своих девать некуда.

– Вахтанг, это таксисты! – сказал вдруг торговец персиками. – Мамой клянусь, таксисты!

– А старуха? – спросил Гиви Сандалия.

– Старуха – диспетчер, – подумав, ответил торговец персиками.

– Сколько мы даем таксистам? – повернулся Вахтанг к торговцу персиками.

– Полкуска в день, – ответил тот и вдруг хлопнул себя по лбу: – Они хотели целый!

– Ясно, – сказал маленький Вахтанг. – Давид, какой таксопарк на нас работает?

Джон О’Богги поставил чемоданчик на запыленный подоконник лестничной клетки и открыл его. Пара неуловимых манипуляций – и чемоданчик превратился в гримерный столик с реквизитом. Агент «Минотавр» всмотрелся в свое лицо и, вынув из ящичка седые усы щеточкой, приложил их к губам…

Вскоре из подъезда вышел старичок – с палочкой, со щеточкой усов, в ветеранских колодках.

Под козырьком подъезда Джон О’Богги (а это, конечно, был он) остановился, неторопливо вынул из кармана пачку дешевых сигарет, закурил, аккуратно выбросил спичку в урну, несколько раз затянулся и шагнул из-под козырька. И козырек обвалился на то место, где только что стоял агент «Минотавр».

Джон О’Богги икнул и выронил изо рта сигарету.

Диспетчер аэропорта «Внуково» поперхнулся кофе и выпучил глаза на экран.

– Эй! – сказал он. – Это чей самолет?

– Где? – спросил сосед.

– Да вот.

Сосед посмотрел на экран и ответил:

– А черт его знает.

– Слюшай, аэропорт, – с акцентом раздалось в динамике. – Дай полосу, да?

– Вы кто? – возмутился диспетчер. – Какой борт?

– Какой борт? – в свою очередь возмутился голос. – Это не шлюпка. Это – самолет!

– Какой рейс? – закричал диспетчер.

Коллеги утирали холодный пот, кто-то потихоньку доставал валидол, кто-то смотрел в небо, пытаясь разглядеть нарушителя.

– Ответьте: откуда рейс? – кричал диспетчер. – Откуда?

– От верблюда, – отозвался голос. – Слюшай, надоел, давай полосу, да?

Диспетчер обреченно посмотрел на собравшихся.

– Давай четвертую, – сказал начальник смены.

Самолет пробежал по полосе и остановился. Из него навстречу остолбеневшему наряду милиции начали один за другим спускаться по трапу грузины – в одинаковых свитерах и кепках. Под свитерами, помимо хорошей мускулатуры, легко угадывались очертания бронежилетов; в руках сверкали лучшие образцы автоматического оружия. Шедший последним бережно нес на плече маленький зенитный комплекс.

– Дорогой, – сказал он, обращаясь к капитану милиции, – где тут у вас такси?

Капитана милиции чуть не хватил удар.

– Следуйте за мной, – осипшим голосом сказал он.

– Нет, – ответил прилетевший и, вынув пару долларовых бумажек, засунул их в карман кителя. – Лучше ты за мной…

Тут на открывшего рот капитана чуть не наехал автобус «Интурист», но водитель проиграл на клаксоне «Сулико» – и капитан успел отскочить в сторону. Из автобуса высунулась довольная физиономия торговца сливами:

– Заходи скорей, генацвале! Вахтанг ждет.

Через минуту клаксон еще раз исполнил «Сулико», и автобус тронулся. За ним ехала машина милицейского сопровождения.

На стоянке аэропорта, глядя на все это, стоял, покрываясь испариной, сивоусый таксист.

Сидор Петрович, профорг Иваныч и парторг Козлов предсмертной трусцой бежали по тротуару. В десяти шагах позади, тяжело волоча стояк и обливаясь потом, двигался Артюхин.

– Брось железку! – хрипел Вовчиков папаня.

Артюхин напрягся и молча прибавил шагу.

– Брось, поговорим, как люди!

Артюхин не отвечал, экономя силы для решающего броска, но тут из-за поворота навстречу им вытекла красно-белая река спартаковских фанатов.

Захлестнув переулок, река отрезала убегавших от преследователя, и троица тут же влилась в спартаковские ряды. Профорг Иваныч, втянув голову в плечи, дрожащей рукой махал над головой красно-белым шарфиком; Вовчиков отец, натянув на лицо спартаковскую шапочку, не своим голосом орал «Спартак – чемпион!»; парторг Козлов шел на четвереньках.

Артюхин не ожидал от врагов такого коварства. Но замешательство было секундным: гегемон шумно выдохнул и, размахивая железякой, врезался в спартаковские ряды.

Из них тут же в панике вылетела искомая троица, и Артюхин, засветив на ходу паре фанатов, погнал ее дальше. Но пришедшие в себя спартаковцы успели рассмотреть его синий с красным тренировочный костюм и взвыли:

– ЦСКА-а-а! Кони!..

И красно-белая лавина понеслась на поиски врагов.

Милиционер, стоявший в дверях райкома КПСС, увидев бегущих прямо на него, от удивления забыв про рацию и пистолет, по-бабьи растопырил руки поперек входа.

– Свои-и! – на бегу кричал парторг Козлов. – Свои-и!

Не сбавляя скорости, они внесли милиционера внутрь.