Сержант Комаров лихо объехал на мотоцикле с прицепом лежащих на земле смертников, остановился возле Телегина и Рудакова.

— Привез? — запотирал возбужденно руки лейтенант Рудаков.

— Так точно! — отрапортовал сержант, расстилая на траве кусок брезента, расставляя бутылки с водкой, стаканы.

— А закусь?

— Только вобла и яйца вареные, — извлек сержант из коляски мотоцикла сверток с едой.

— А что за труба там у тебя торчит из коляски?

— Патрубок к душегубке изготовили.

— Может, поставим, пустим в дело? Пока мы выпьем, закусим, они у нас окочурятся, — предложил Рудаков.

— Овчинка выделки не стоит, — отмахнулся Телегин, разливая водку по | стаканам. — Да и подойдет ли патрубок? Кривуля замысловатая...

— Кажись, не подойдет, — сказал шофер. — Не тот угол у флянца.

— Нагреешь в гараже автогеном, подогнешь.

Выпили не торопясь, занюхивая воблой. Комаров уловил что-то непонятное в расположении лежащих на траве смертников. Почему они разбиты на две группы?

— Не в одну яму што ли их? — рвал он зубами рыбу.

— Да, не в одну. Ты будешь помогать Рудакову. А я один справлюсь, без помощника, — наполнил еще по полстакана Антон Телегин.

— Мне все равно.

Рудаков подошел к своей группе обреченных:

— Кто желает на тот свет первым, добровольно?

— Што я узе буду за это иметь? — поинтересовался насмешливо Штырцкобер.

— Стакан водки! — ответил Рудаков.

— Но я узе не пью.

— Значит, не сговоримся.

Придорогин вскочил бодро:

— Я хочу быть первым! Чапаев завсегда впереди!

Сержант Комаров поднес Придорогину стакан с водкой:

— Пожалуйста, Василий Ваныч! Выпейте на здоровье. Чапай без чарки — не Чапай!

Придорогин опрокинул водку залпом, в один глоток, поглядел на стакан сокрушенно:

— Мошенники! Стаканы стали делать маленькими. При царе стаканы были в два раза боле!

— Пошли! — толкнул Рудаков пистолетом Придорогина к провалу, ощупывая свой карман, где были запасные патроны.

Комаров помогал Рудакову подгонять Чапаева, ибо он рвался в сторону, выкрикивая:

— Где моя бурка? Пропил Петька бурку! Анка-стерва пулемет на базаре продала. Конь в колхозе издох. И на кой хрен такая жисть нужна?

Партина Ухватова страстно агитировала лежащих рядом смертников:

— Товарищи, не падайте духом! Не роняйте человеческого достоинства! Мы все должны умереть с одним возгласом: «Да здравствует родной и любимый товарищ Сталин!»

В ответ послышалось:

— Я узе не хочу поганить свой язык такими непотребными выражениями.

— Пошел он в жопу, твой Сталин!

— С нами Ленин, зачем нам Сталин?

— Неужели и Ленина расстреляют!

— Если Чапаева расстреливают, почему не расстрелять Ленина?

Телегин пихнул сапогом Порошина:

— Вставай, ты у меня будешь первым.

Антон подвел Порошина к шурфу, воспользовался тем, что Рудаков и Комаров возятся со скандальным Чапаевым:

— Слушай меня внимательно, Аркаша. И голову не поворачивай, стой ко мне затылком. Я выстрелю как бы мимо, ну, в крайнем случае, царапну или ухо продырявлю пулей. Ты с выстрелом падай в шахту без боязни. Там не так уж глубоко. И соломы я бросил туда две копны. Ночью я вернусь и вызволю тебя. Понял?

— Да, понял. Но ты, Антон, и друга бы моего спас...

— Какого друга, Аркаша?

— Мишку Гейнемана.

— С кой стати я буду спасать этого порхатого жида? — выстрелил Телегин, разорвав Порошину пулей левую ушную раковину.

Аркадий Иванович упал в шурф, скручиваясь на лету в калачик. Телегин негодовал: нахал этот Порошин! О Гераське не вспомнил, начал просить за какого-то жалкого еврея. Просил бы уж тогда за Штырцкобера. Тот хоть мужик веселый, с юмором. Почему люди так неразборчивы?

Рудаков и Комаров так и не смогли поставить Придорогина к провалу, А когда он бросился на них с шилом, вытащенным из кармана, пристрелили его, взяли за руки и за ноги, сбросили в шурф.

— Вот хам, стакан водки выманил и обманул. Не Чапаев, а жулик, — бухтел сержант Комаров.

У них и следующая фигура оказалась трудной. Рудаков поднял Партину Ухватову, а она отбивалась, вопила:

— Товарищи красноармейцы! Напишите письмо товарищу Сталину! В НКВД пробрались враги народа, вредители, троцкисты! Они уничтожают коммунистов и честных людей! Товарищи красноармейцы! Неужели среди вас нет преданных комсомольцев? Сообщите товарищу Сталину о том, что видели! Да здравствует партия большевиков! Да здравствует советская власть! Да здравствует товарищ Сталин!

Антон Телегин во время этих воплей инструктировал подведенного к шурфу Гераську:

— Не бойся, Герась. Шахта мелкая. Внизу много сена. Я прострелю ухо твое лопухастое. А ты упади сам туда. Там тебя ждет Порошин. Живой он там. Ты все уловил? И не трясись, как лист осиновый. Я стреляю!

Телегин выстрелил, пробил Гераське пулей ухо, а он стоял и не падал. Кровь залила ему всю шею, плечо. Фарида завыла, смотря издали на Гераську, на его кровь. Пытался подняться на ноги отец Никодим. И громче выстрелов звучали крики:

— Изверги!

— Кровопийцы! Людоеды!

Телегин ударил Гераську коленом под зад, столкнул его в шурф. Рудаков и Комаров били Партину Ухватову рукоятками револьверов. Они свалили ее, стреляли ей в грудь, в живот, а она орала:

— Да здравствует товарищ Сталин!

Партина Ухватова оказалась настолько брыкучей, что едва не столкнула в шахту Рудакова. Хорошо, что подоспел на помощь красноармеец. Он пригвоздил Партину штыком к земле, а после столкнул в шурф. Рудаков смущенно отпырхивался, дозаряжая пистолет. У Телегина приговоренные к смерти не сопротивлялись. Они вставали, сами подходили к шахте, покойно ждали выстрела в затылок. И Телегин без всякой жалости расстрелял водовоза Ахмета, Рудницкого, Пушкова и Гейнемана.

Гейнеман встал боком, повернул голову, посмотрел на Телегина пристально:

— Зачем вы мараете кровью свои руки, свою душу?

— А мне нравится расстреливать вас, коммунистов.

— Вы уверены, что я коммунист?

— Ты еще хуже, ты — еврей!

— Тогда все понятно, — вздохнул и закрыл глаза Гейнеман.

— Что тебе понятно?

— Все! Но не понимаю, как у вас поднялась рука на Порошина и Гераську. Мне ведь известно, что они ваши родственники, друзья.

— А я в них не стрелял. Они живы!

— Тогда мне легче будет умереть. Спасибо за добрую весть.

Телегин выстрелил Гейнеману в висок и вторым выстрелом добавил пулю в спину. А с американцем Майклом получилось что-то не совсем понятное. Телегин не уразумел, не уловил — успел ли он его пристрелить? Показалось, что он мотнул голову в сторону при выстреле. Отвлекала возня у шахты Рудакова. Там почти все еще были живы. А у Телегина остался один Ленин. Антон устроил для себя перекур.

Да, у лейтенанта Рудакова, которому помогал сержант Комаров и красноармеец, дело двигалось плохо. Встали безропотно к шурфу, понимая бесполезность сопротивления, только Голубицкий, Калмыков и Макаров. Фарида взбунтовалась, не согласилась на выстрел в затылок.

— Стреляйте в лицо! — повернулась она к Рудакову, обжигая его гордым и презрительным взглядом.

— Срежь эту башкирку засраную, — попросил Комаров красноармейца.

— А в стакан пляснете? Награда будя?

— Стреляй, нальем! Ты у нас — молодец!

Красноармеец опрокинул Фариду в шахту выстрелом с пяти шагов. Она и падала, будто хотела взлететь: взмахнула руками, подняла лицо к небу, скатывалась в провал замедленно, как по дуге. Последние слова священника Никодима услышал и Телегин:

— Господи, прости их! Не ведают, что творят!

Святой отец тоже принял пулю, не отворачиваясь от палачей. Рудаков выстрелил ему в лоб. В живых после ликвидации Никодима остались только Штырцкобер и Ленин. Телегин предложил Рудакову:

— Давай поставим их вместе.

— Волоки своего Ленина к моей шахте, — согласился Рудаков.

— Вставай! — поднял с травы штыком красноармеец и Штырцкобера.

Портной Штырцкобер не был евреем цивилизованного мира, он не был и евреем-прохиндеем, человеком без родины. Еврей-прохиндей продаст любого друга за десять тысяч, за сто тысяч — любую страну, а за миллион доберется босиком до северного полюса, хотя бы в желудке белого медведя. Штырцкобер не лез в политику, как Гейнеман, не рвался к высотам культуры и науки, не стремился к большой наживе. Он просто хотел жить спокойно, чтобы его не замечали. Как закройщик и портной он зарабатывал прилично, приносил людям радость. Вся семья его погибла во время погромов. Штырцкобера спас от смерти батька Махно, который бить евреев своим хлопцам не позволял. Около года пробыл Штырцкобер у махновцев, но сбежал от них вовремя. Однако от судьбы не уйдешь...