Если бы Коровин выстрелил, то и работницы сберкассы, и пришедшие девушки, наверно, подняли бы руки, подчинились грабителям. Но Гришка понял, что он не может выстрелить ни в кассиршу, ни в этих комсомолок. Держиморда не имел возможности ни подобрать пистолет, ни оглушить девиц кулаком. Бутылка шампанского от удара о пистолет разбилась, в руке спортивной девицы грозно сверкало зубьями толстое стеклянное горлышко. Комсомолочка уже нацеливалась, чтобы пырнуть своим оружием бандита.

— Бей их, хватай! — завизжала кассирша, метнув массивную мраморную чернильницу в Коровина.

— Стреляй! — ревел Держиморда.

— Бежим! — бросился Гришка к выходу.

Держиморда с трудом вырвался из рук девушек, которые вцепились в него, как собаки в затравленного медведя. И Коровин, и Держиморда кинулись в переулочек, ведущий к трамвайной линии. Кассирши и подружки их бежали за грабителями дружной кучкой, бросив открытой сберкассу. Вероятно, шок лишает людей способности мыслить здраво.

Груня вошла в сберкассу, спокойно взяла вещмешок с деньгами:

— Теперь-то я Гераську выкуплю, — подумала она, выходя с добычей на пустынную улочку.

Похитительница свернула неторопливо за угол сберкассы и вскоре вышла в полосу соснового бора-парка, зеленеющего на сотню гектаров в черте города. Минут через тридцать Груня присела на скамейку, закрыла глаза. И не было у нее ни волнения, ни беспокойства, будто бы все так и должно было произойти. Она мечтала освободить Гераську, купить себе два новых платья, туфли, зимнее пальто с лисьим воротником, валенки. И дом нуждается в ремонте, крыша трухлявая, протекает. Можно и корову снова приобрести, пару поросят откормить, гусей завести, овечек. Остальные деньги придется отдать Гришке, чтобы он, болезный, не пытался боле грабить сберкассы. Опасное ведь это дело, милиция на автомашинах и на мотоциклах шастает, с оружием.

Груня не слышала, как сзади, по траве, к ней кто-то подошел. Она увидела у виска круглый черный ствол пистолета. Правда, ствол целился как бы мимо, высовывался, задевая прядки волос. Вот и пришло возмездие за глупость. Зачем она взяла этот вещмешок с деньгами? И не будет ни туфель, ни новых валенок, ни зимнего пальто с меховым воротником. И сгинет Гераська в тюрьме.

Участница ограбления уронила с колен вещмешок с деньгами, подняла руки:

— Сдаюсь без сопротивления. Можно сказать, добровольно.

Ствол пистолета рос и рос, превращался в трость. Груня оглянулась, не опуская рук, и увидела Трубочиста.

— Добрый день, мадмуазель! — приподнял он шляпу. — Позвольте присесть рядом с вами? Какая чудная погода! Не так ли?

— Ох, напугалась я, — опустила руки Груня, надергивая подолишко платья на свои острые коленки.

— Да, понимаю. У вас, Груня, есть основания для испуга.

— Что вы имеете в виду?

— Вещмешок с деньгами из ограбленной сберкассы. Да, да, Груня не отпихивайте его своей прекрасной ножкой.

— Вы за мной следили, подсматривали? Как вам, Трубочист, не стыдно?

— Я не подсматривал за вами, милая Груня. Я ведь мог и случайно проходить мимо. Однако случайности не было. И возле ограбленной сберкассы я не проходил.

— Как же вы узнали, что я взяла деньги?

— Эти деньги, Груня, подарил вам я, ваш покорный слуга — Трубочист.

— Вас там не было, я не видела вас.

— Но все, что произошло, устроил я, Грунечка.

— Вы главарь шайки?

— В некотором роде, но в моей компании в основном — колдуньи, маги, чародеи. Сберкассы мы не грабим.

— А как же попал в банду вашу Гриша Коровин? Он ить не колдун.

— Григорий Коровин не из моей ватаги. Он даже не знает, что я нахожусь в этом паршивом городе.

— Ничего не пойму. Вы волшебник?

— Да, мадмуазель.

— Не называйте меня так, пожалуйста. Неприятно.

— Ах, да! Вас так называл один официант в вагоне-ресторане. И один шаловливый лейтенант. Личности не очень приятные.

— Я вас боюсь.

— Напрасно, Груня. Я ваш ангел-хранитель.

— Что же мне теперь делать? Пойти в энкеведу, сдать мешок с деньгами? Или выбросить его?

— Не советую совершать эти глупости. Государство, которое вы ограбили, украло у вас больше. В тысячу раз больше! Вам этого по юности не понять. Возьмите свой мешок с деньгами и уходите. Не задерживайтесь особо в этом чудном бору.

— Почему?

— Минут через двадцать здесь будет наряд милиции с розыскной собакой. И позвольте мне взять одну пачку этих презренных ассигнаций.

Груня закрыла на секунду глаза, представляя, как лает и рвется на поводке овчарка, бегут за ней милиционеры с наганами в руках. Когда глаза открылись, Трубочиста уже не было. Он исчез, как наваждение. Но в песке у скамейки остались следы от его ботинок, углубления от его трости. Груня вскочила с беседки, подняла вещмешок с деньгами и побежала, оглядываясь, к трамвайной остановке. Вещмешок она завернула снятой с себя на бегу вязаной кофтой. А позади уже слышались крики и лай собаки. Но могучие бронзоствольные сосны укрывали Груню от преследователей. Она вскочила на подножку трамвая и вышла на кольце, направилась к Манефе. Груня не могла прийти с деньгами к Антону Телегину, не хотела встречаться и с его сестрой Верочкой.

Манефа вышла на лай своего пса, но Груню не узнала:

— Чо тебе надобно, дева? — куталась она в цветастый красно-черный платок с кистями.

— Мне надо Гришку Коровина.

— Нету здеся такого. И не было никогдась. Обмишурилась ты, дочь моя. Я живу одиноко.

— Тетя Манефа, вы меня не узнали? Вы меня забыли? Я же Груня.

— Какая такая Груня?

— Мы у вас были с дядей Серафимом. Давно, правда.

— Ну, ладно, проходи. Прощупаем тя, што за птица.

А сама зыркала хитро по сторонам, нет ли хвоста? В кухне Манефа стукнула клюкой по крышке подпола, откинула крышку с кольцом, замаскированную тряпичном половичком.

— Вылазяйте, добры молодцы. До вас красна девица, пава, приплыла. Из погреба вылезли Держиморда и Гришка Коровин. У Гришки был синяк под глазом от удара в сберкассе мраморной чернильницей. У Держиморды правая кисть кроваво перевязана, порезало разбившейся о пистолет бутылкой шампанского. Разбойнички были явно не в себе после позорного бегства из не ограбленной ими сберкассы.

— Ты зачем приперлась, дура? — недовольно спросил Гришка.

— Пойдем в горницу, Гриша. Мне с тобой поговорить надобно с глазу на глаз, без твоего дружка, — прижимала к животу Груня мешок с деньгами, обернутый кофтой.

— У меня нет от него секрету, Грунька.

— А у меня есть, Гриша.

— Ну, ладноть, пошли.

В горнице стоял круглый стол, накрытый льняной скатертью. Груня вывалила на скатерть из вещмешка пачки денег, подбоченилась гордо. Мол, полюбуйся богатством. Вы, разбойнички, не могли сберкассу ограбить, пушками размахивали, с бабами и девками дрались. И еле-еле ноги унесли. А я вот — завладела деньгами.

У Гришки губа отвисла:

— Ты где это цапнула?

— В сберкассе, из которой вы утекли.

— Как тебе удалось?

Груне не хотелось быть обычной девчонкой. Хорошо ходить по этой земле магом, как Трубочист. Или колдуньей, какой была Фроська Меркульева. Они загадочны, к ним — уважение.

— Я колдунья, Гриша. Заколдовала я сберкассу, унесла денежки.

— Ну и дела! Прямо — сказка! — трогал подбитый глаз Гришка.

— Тебе деньги нужны, Гриша?

— Знамо, нужны. На днях мы уйдем.

— Куда уйдете?

— Сначала в казачью станицу Зверинку, под город Курган, к деду Кузьме. А после проводят нас на Васюганьи болота. Укроют нас там староверы.

— Я возьму себе, Гриша, тыщ пять, дабы Гераську из тюрьмы выкупить. А остальные деньги дарю тебе.

— Я не откажусь, Груня. Спасибо.

— Не надо мне твое спасибо, Гриша. Деньги я тебе даю с условием.

— С каким условием? Ежли надо стрелять, Гераську из-под конвою ослобонять, не пойду. Охрана там железная. Не выйдет ничего, Груня.

— Стрелять я тебя не заставлю, Гриша.

— Што же я должон сотворить?

— Ты на мне должен жениться, Гриша.