— Не ходи, Груня. Не разрешат свидания тебе, — отговаривал Антон.

— Вам не разрешат, а мне позволят, — вышла Груня на улицу.

Дежурный по НКВД лейтенант Рудаков встретил Груню приветливо. Девочка, похожая на ромашку, ему понравилась. Понял он сразу и то, что она слишком наивна, если не глуповата.

— Как вас зовут, миленькая?

— Груня.

— Какое прелестное имя! Я всю жизнь мечтал жениться на девушке, которую зовут Груней. А кого вы хотели бы увидеть? Майора Федорова?

— Братика своего — Гераську Ермошкина.

— А сколько ему лет? Годика два-три? Вам какой нужен детсад?

— Мне не детсад нужен, а НКВД. Мой братик у вас — Гераська.

— Мда, правильно. Имеется в списке такой: Ермошкин Герасим Иванович. Бандит, захвачен с оружием в руках. Приговорен к высшей мере наказания. Приговор в исполнение пока еще не приведен. Заявление на помилование направлено в Москву, дедушке Калинину. Возможно, помилуют, не огорчайтесь.

— Я хочу с ним встретиться, — не обращала внимания Груня на игривый тон бойкого лейтенанта.

— Как вы это представляете, мадмуазель?

— Приведите его, и вообще он невиновный, надо его отпустить...

Рудаков продолжал игру:

— Если честно, я сочувствую вашему братику. Иногда думаю: не отпустить ли его домой? Да, Груня, у нас учет плохой. Если он исчезнет, никто и не заметит. Однако надзирателям требуется положить на лапу!

— Вы шутите, наверно? — заколебалась сбитая с толку Груня.

Лейтенант зашептал, как заговорщик, забавляясь от безделья:

— Я не шучу, Груня. Завтра — воскресенье. Могу выпустить его ночью. Но повторяю еще раз: охранникам надо сунуть взятку.

Груня извлекла из-под лифчика деньги, которые ей дал в Москве Завенягин: сто двадцать рублей.

— Вот, больше у меня нету.

Рудаков подержал в руках красные тридцатки, посмотрел через них на свет, бросил обратно:

— Мало, Груня. За устройство побега требуется три тысячи рублей.

— Где ж я такие бешеные деньги добуду? — воскликнула Груня.

— А это уж не мое дело. Но, по-моему, деньги всегда можно достать.

— Как достать?

— Можно, например, ограбить сберкассу или продать свое юное тело...

Груня поняла, что лейтенант скоморошничает, насмешничает над ее простотой. Как можно веселиться, хихикать, когда мальчишке угрожает смерть? Неужели у этих типов не осталось ничего человеческого? Груня была готова превратиться в кобру и ужалить лейтенанта смертельно. Можно, наверное, ведь и над ним посмеяться, поиздеваться, заманить его в западню, похитить у него пистолет. Надо разыграть дурочку... Груня сунула голову в окошечко:

— А вы не подскажете?

— Что вам подсказать?

— Ну, это... где бы продать... Я согласна, тело свое — за три тысячи.

Рудаков продолжал глумиться над девчонкой:

— Мадмуазель, у вас нет тела на три тысячи рублей.

— Я согласная на меньшую сумму.

— А что, если я ее трахну? — озорно подумал Рудаков. — Девочка вполне даже привлекательная, милая. Сама ведь по глупости напрашивается.

Груня играла свою роль гениально:

— Дайте мне ваш телефон, я позвоню вам. Мы договоримся, я назову место встречи.

Лейтенант Рудаков первый раз в жизни совершил глупость, поверил простушке, дал ей номера своих телефонов. Груня вышла из крепости НКВД, не имея никакого конкретного плана действий. Но она знала в Челябинске один конспиративный адрес подружки Эсера. В челябинском шанхае были не только землянки, но и добротные дома частников. В одном из них жила тетка Манефа, которая принимала и воров, и тех, кто знал Серафима Телегина. Если туда заманить лейтенанта, он живым не выйдет. Груня была в этом ужасном гнезде всего один раз, еще совсем девочкой, ученицей первого класса. И с тех далеких пор она испытывала к этому вертепу отвращение. Но из НКВД Груня пошла не к Антону Телегину, а к тетке Манефе. Пошла без какой-либо цели. Но что-то ее как бы подталкивало.

За добротным домом тетки Манефы Груня наблюдала издали около часа. Там лаял мохнатый кобель, высовывая лапы и голову через оградку палисадника. И вдруг из калитки вышли два здоровяка, направляясь в сторону городского центра. Одного из них Груня видела впервые. А второго узнала сразу — это был Гриша Коровин. В сапогах, в голубой косоворотке, в кепочке — он выглядел празднично, на беглеца не походил. Сердечко у Груни заколотилось часто-часто. Она сидела на лавочке возле придорожного колодца. Коровин с дружком должны были пройти рядом, мимо нее. Когда они поравнялись со скамейкой, Груня вскочила, бросилась на шею Коровину:

— Гриша, Гришенька, ты живой?

— Ты изоткуда, Грунька? — отдирал девчонку от себя Коровин.

— Я тебя люблю, Гриша! — обливалась слезами она.

— Ну и люби на здоровье, — оттопырил губы Гришка. — Я тебя тоже люблю и Гераську твоего люблю, бабку твою люблю. Люди-то мы свои!

— Гераську к расстрелу приговорили, Гриша.

— Знаю, Груня. Но поделать ничего не можно.

— Гриша, я могу заманить в ловушку лейтенанта с пистолетом, он облизывается на меня.

— На кой он мне, Грунька, сдался? Я мокрые дела не терплю.

— А ты наган у него отбери и напади на энкеведу, ослобони Гераську.

— Дура ты, Грунька. Гераську не вытащить оттуль. Так што не нужон нам твой лейтенант.

Дружок Григория Коровина, а это был Держиморда, предложением Груни заинтересовался:

— Он с наганом, говоришь? Мильтон? Али охвицер из красноармейцев?

— Из энкеведы он, милиционер.

— Заведи его на кладбище вечером, — согласился Держиморда.

— Нет, хватит крови, — отвел Гришка Груню в сторону.

— Гриша, я тебя люблю. Я без тебя жить не могу, — голосом плакальщицы причитала Груня.

— Чо энто ты любовь, Грунька, выдумала? Не до этого сейчас. Какая уж там любовь? Абы кости унести. Ты нам не мешай. Мы на дело пошли. У кого ты обитаешься?

— У Антона Телегина.

— Вот и дуй к нему, Грунька. Я найду тебя сам, прощевай!

Григорий Коровин и Держиморда зашагали по своему делу. А у Груни сердце заполыхало ревностью. Какое у них может быть еще дело? Пошли, наверно, к девкам-зазнобам? И никакого внимания у Гришки к любви чистой, верной, вечной. Бабник окаянный! Жена его Леночка в нагревательный колодец бросилась с горя, а он с какой-то башкиркой в банде блудничал. Башкирка в тюрьме сидит, а он к вертихвосткам с дружком идет. Разве можно такого любить? Ему глаза надо выцарапать, кислотой серной в мурло плеснуть!

— Я его выведу на чистую воду! Посмотрим, на какое он двинулся дело с противным дружком, — пошла Груня крадучись вслед за Гришкой и Держимордой.

Они не заметили слежки. Держиморда и Коровин шли грабить сберкассу. У Держиморды был пистолет, но без единого патрона. И у Коровина в барабане револьвера таился всего один выстрел. Патронов достать пока не могли. В сберкассу бандиты вошли за минуту до обеденного перерыва, когда вышел последний посетитель. Груня прилипла к большому стеклу в окне сберкассы, наблюдая, что там происходит. Мол, сейчас целоваться начнут с молоденькими кассиршами. Грабители выхватили оружие, целясь в работниц сберкассы:

— Руки вверх! Не двигаться! Деньги в мешок! Быстро, быстро! Открыть сейф!

Кассирша перепуганно открыла сейф, начала складывать пачки денег в поданный Держимордой вещмешок. И в это время в сберкассу вошли четыре девушки с букетом цветов, поднырнув под веревочку с табличкой «Закрыто».

— Анна Ивановна! С днем рождения! — произнесла весело девушка с букетом. Другая извлекла из сумки бутылку шампанского.

Сначала вошедшие девушки не поняли, что сберкассу грабят.

— Что это? Кого вы в перерыв обслуживаете? По блату?

— Грабят нас, девки! — пропищала жалобно кассирша.

— Руки вверх! В угол — марш! Стреляю в упор! — рыкнул Держиморда, толкнув девушку с букетом цветов. Другая дивчина извернулась и ударила Держиморду бутылкой шампанского по руке с пистолетом. Бандюга выронил свой беспатронный револьвер, отскочил в сторону, крича:

— Стреляй, Гришка! Стреляй!