Дня два Артак Рштуни был весел и со всеми шутил. Вечером второго дня, после ужина, он знаком дал понять сидевшему рядом с ним Гедеону, что просит его остаться. Легким наклонением головы Гедеон выразил согласие. Княгиня Аршалуйс, госпожа Эстер, Анаит и Астхик удалились, встревоженные и взволнованные.

Когда зять с тестем остались одни, Артак, ухмыльнувшись, взял чашу с вином и, пристально глядя на Гедеона, произнес:

– А теперь выпьем за здравие «орла»!

– «Козла»! – поправил Гедеон.

– «Орла»! – настаивал Артак, впиваясь в Гедеона глазами.

– «Козла!» – поправил Гедеон. Артак опустил чашу.

– Хорошо, пусть будет «козел». Дай-ка мне ответ за этого «козла»: войска владетеля Рштуника ты выводишь против самого владетеля Рштуника? Ты о скольких это головах, а?

– На плечах – одна.

– Слетит она с плеч!

– Не слетит! Убьешь, и то не слетит!

У Артака от злобы перехватило дыхание… Он поднялся, медленно подошел к Гедеону и, став прямо перед ним, прошипел, глядя сверху вниз:

– Не убью, нет! Пока не заставлю тебя целовать мне ноги, – не будет тебе смерти.

Наступило молчание. Мстительный и злопамятный нахарар обдумывал, как ему сломить упорное сопротивление Гедеона.

– Ну, а дальше? – спросил он своего тестя.

– Что дальше? – переспросил упрямец, ничем не показывая, как на него подействовало оскорбление.

– Не будет ничего дальше! Скажи: «Отрекаюсь от своей веры»!

– Не отрекаюсь!

– Почему?

– Я стою за народ мой, борюсь за народ мой! И пусть псы едят твоего Азкерта вместе с твоим Васаком.

Артак Рштуни побелел от гнева. Он начал бить Гедеона кулаком по лицу, повторяя при каждом ударе:

– Стоишь?! Стоишь?! Стоишь?!.

– Стою! – глухо и хрипло повторял Гедеон при каждом ударе. – Стою! Стою!..

Он не менял позы, даже не смотрел на потерявшего голову от ярости оскорбителя. Изо рта и поса Гедеона лилась кровь, но он не уступал. Артак начал задыхаться и перестал бить. За дверью слышались рыдания жены и дочерей избиваемого.

Артак Рштуни кликнул дворецкого и велел позвать палача. В ожидании его прихода он снова опустился в свое кресло и с улыбкой рассматривал окровавленное лицо Гедеона; он улыбался как после какой-нибудь забавной шутки…

Вошел палач – скопец с бабьим лицом.

– Проводи сепуха! – распорядился Артак Рштуни. Затем деловито прибавил: – Кстати, украсишь ему заодно руки и ноги!

Палач внимательным и наметанным взглядом окинул Гедеона и затем оглянулся на Артака Рштуни, как бы молчаливо спрашивая что-то. Тот ответил ему утвердительным кивком.

Палач подступил к Гедеону – и вдруг со страшной силой прозвучала оглушительная пощечина. Гедеон содрогнулся, но не отвел лица. Палач повторил удар еще раз и еще раз…

За дверью послышалось рыдание Астхик и молящий возглас:

– Князь!..

Артак Рштуни сделал знак палачу увести Гедеона.

Палач схватил Гедеона за руку и поволок к двери. Дворецкий откинул занавес и смиренно склонился перед нахараром.

Домашние, толпившиеся за дверью, с ужасом отшатнулись, увидев залитого кровью Гедеона и злобно ухмыляющегося палача, который продолжал тащить старика за собой. Но еще ужаснее выглядело смеющееся и одновременно разъяренное лицо Артака Рштуни, освещенное дрожащим светом светильника.

– Господи! Господи!.. – с ужасом воскликнула жена Гедеона.

Остальные молчали, онемев от ужаса. Артак Рштуни направился к выходу. Анаит метнулась за ним. Княгиня Аршалуйс схватила ее за руку.

– Анаит, не делай этого!

– Оставь! – повелительно сказала Анаит и, вырвав руку. догнала Артака.

– Князь! – громко и насюччиво окликнула она.

– Ну?! – угрожающе обернувшись к ней, спросил Артак Рштуни.

– Князь, есть же бог у нас, есть же справедливость!..

Артак Рштуни вернулся назад. Палач остановил Гедеона.

– Князь! – вновь воскликнула Анаит. – Есть ведь бог, есть справедливость!..

Артак Рштуни, не отвечая, смерил ее взглядом с головы до ног, как бы определяя, куда нанести удар, сбил ее с ног и начал топтать. Напрасно пытались домашние оттащить Анаит: он продолжал беспощадно избивать и топтать ее ногами Окровавленная Анаит стонала под ударами, которые все усиливались, но, не умолкая, выкрикивала, все больше повышая голос:

– Не смей!.. Не смей!.. – И еще яростнее, с угрозой: – Не смей!..

Внезапно она умолкла, потеряв сознание. Домашние с плачем кинулись в ноги Артаку Рштуни, моля его прекратить избиение. Он остановился, оглядел всех со злобной улыбкой, взглянул на Анаит и приказал дворецкому:

– Зови помощника палача!

Дворецкий выбежал. Эстер, Астхик и княгиня Аршалуйс на коленях умоляли Артака пощадить Анаит, тщетно стараясь привести ее в сознание. Но нахарар хранил каменное молчание. Вбежал помощник палача и по знаку нахарара уволок бесчувственную Анаит. Сестры и мать с громкими рыданиями выбежали на террасу. Оглянувшись, Артак Рштуни гаркнул на них, чтоб они тотчас же вошли в комнаты, а сам спустился в подземную темницу, куда поволокли Гедеона и Анаит. Захлопнулась маленькая дверь. Женщины с плачем вернулись в зал, но Эстер не плакала. Подняв взор к небесам, она начала вслух молиться. Остальные со слезами внимали ей, опустившись на колени.

Полуночный осенний ветер, жалобно воя, носился по черным холмам. Языки пламени колебались над костром в Арташатском лагере, посылая вверх клубы удушливого дыма.

Саак находился во власти необычного волнения. Аракэл, Сероб, Зарэ, дед Абраам, Оваким, Маркос, Вараж, Ованес-Карапет, Погос да и остальные ополченцы также выглядели взволнованными и раздраженными.

Осень наводила тоску. В лагере собрались землепашцы и люди иных занятий, оставив на произвол судьбы родные места и семьи. Но дело не двигалось вперед. Со всех концов страны поступали тревожные вести. А марзпан продолжал оставаться во главе власти; разнеслись слухи, что он тайно оказывает почести заключенным персам; нахарары заняли безразлично выжидательное положение… Что же должно было последовать за всем этим? По-видимому, ничего доброго…

– Слепнет глаз у меня… – бормотал Саак, – слепнет глаз! Не доведется мне увидеть свободу!.. Э-э, Спарапет говорил: «Нет теперь ни князя, ни простолюдина». Полно, так ли это? Есть они! Есть и князь, есть и простолюдин! Вот двигается Азкерт, чтоб стереть с лица земли страну Армянскую… Вы скажете: как можно стереть страну Армянскую, ведь вот она, страна Армянская! – он ударил кулаком по земле. – Пропитана земля эта потом и кровью наших дедов. Страна Армянская – вот этот народ, вот эта душа! – он кулаком ударил себя в грудь. – Сможет Азкерт уничтожить нашу страну Армянскую? Сможет. Сможет и сотрет… если мы не удержим ее зубами!

– Удержим, братец Саак, удержим! – отозвались воины, собравшиеся у костра Саака.

– Удержим!.. – гневно повторил Саак. -Как же! Жди, чтоб ее удержал марзпан, удержали князья наши!.. Вот так всегда и бывает; только покажут тебе какую-нибудь правду – глядь, она и обернулась неправдой! Нет настоящей правды на свете… Образа человеческого не оставил мне перс… глаз мне выколол… И что это хотел он растоптать – голову мою, глаза мои или мою землю?!. Нет! Он душу хотел мне растоптать, душу! Душу народа армянского растоптать хотят! Душа наша у них в плену. Душу народа армянского освободить надо!

– Перс Деншапух! – грозя кулаком в сторону города, повысил голос Саак. – Ты хочешь душу армянского народа растоптать? Смотри ты у меня!

Среди крестьян пробежал шепот!

– Попадет он в беду…

– Попал уже раз, ему не впервые!

Какое-то пятно отделилось от темной громады погруженного во мрак города и, быстро увеличиваясь, приближалось к лагерю. Вскоре стало видно: спотыкаясь, бежит какой-то челоЕсх. Вот он остановился, тяжело дыша, и крикнул:

– Кто здесь христиане? Помогите!

Это был старший тюремщик, сильно взволнованный, видимо, совершенно растерявшийся от страха.

– В чем дело, тюремный ангел, убыло острожников у тебя? – спросил его один из сидевших у костра.