Затем, уже как старший военачальник, Атом не допускающим возражения тоном приказал Зсхраку – Выведи отряд из лагеря. Выступаем немедленно! На миг задумавшись, Зохрак поручил одному ис стоявших у дверей воинов:

– Приведите сепуха Давида!

Вошел Давид; лицо его было искажено яростью.

– Что, еще не успокоился – сурово спросчл Зохрак. – Ты мне скажи, воин ты или нет?

– Воин народа моего!.. – глухо ответил Давид.

– Будешь сражаться против изменников, за народ?

– А кто сказал, что мой Спарапет – изменник?.. – с возмущением выкрикнул Давид, но, видя, что Зохрак вперил в него угрожающий взгляд, оч с полными слез глазами вытянул шею и крикнул:

– На, руби! Не пойду я против моего Спарапета! Атом шагнул к нему и негромко, простым, но страшным голосом приказал:

– Выведи отряд!

Сепух вздрогнул, взглянул на мрачное лицо Егишэ, на доспехи Дестрик, на всех присутствовавших, и взял себя в руки.

– Слушаю! – громко ответил он и повернулся к выходу, Зохрак последовал за ним. По дороге в лагерь он искоса взглянул на Давида и с усмешкой спросил:

– Опомнился? Понимаешь теперь или же еще не понимаешь? Давид быстро повернулся в седле и воскликнул:

– Хоть убей меня, князь, а я вывожу отряд, чтобы подчинялся он только тебе и супруге моего Спарапета Других военачальников я над собой не признаю!

Зохрак понял, что это означало: Давид продолжал свое, никакие доводы переубедить его не могли. Зохрак счел за лучшее пока с ним не спорить, но зорко следить за его действиями.

В замке также царила обычная предотъездная суматоха, усиленная тревожным настроением обитателей.

Наступил рассвет. Перед замком выстроились отряды Атома и Хорена. Обитатели замка высыпали на площадь. Прискакавший отряд из полка Мамиконяьов, под начальством сепуха Давида, выстроился в стороне, ожидая распоряжений.

Из замка вышли Атом с Егишэ и Хореном. Атом испытующим взглядом окинул отряд Мамиконяна. Егишэ перекрестил воинов. Но различны были чувства, господствовавшие в этот миг на обоих концах площади: на одном конце стоял военачальник, непреклонная воля которого требовала подчинения, на другом-воины Мамиконяна, враждебно относящиеся к чужому и еще не знакомому им начальнику.

Они пристально и настороженно изучали Атома, отмечая его красоту, его волевую мужественную осанку. Они пытались выказать. пренебрежение к самозванному командиру, но невольно подтянулись, когда на них остановился полный ледяного спокойствия взгляд Атома.

У ворот сбились конные и вооруженные крестьяне и крестьянки; видно было, что они собираются присоединиться к выступающему отряду.

Внезапно всеобщее внимание приковала к себе группа женщин во главе со Старшей госпожой, вышедшая из ворот замка. Счорбный вид матери Спарапета внушал благоговейный трепет. За Старшей госпожой следовали госпожа Дестрик и княгиня Шушаник, уже снарядившиеся в дорогу. Глубокое впечатление произвело на толпу появление Анаит, Астхик и Югабер с остальными прислужницами, одетых также в воинские доспехи. Вид женщин, по-мужски вооруженных, отражал то совершенно новое душевное состояние, которое переживали все в замке с момента появления Атома. Все переменилось в замке, быть может, – и во всей стране…

Внушала почтение гордая осанка супруги Спарапета. Неловко чувствовала себя в доспехах одна лишь Анаит. Из-под тяжелого шлема глаза ее с тоской смотрели вдаль, избегая встречаться взглядом с кем бы то ни было. Астхик держалась смело и выглядела веселой, свободно чувствовали себя в доспехах и прислужницы, среди которых была и неразлучная с супругой Спарапета Югабер.

Взгляд Атома упал на группу конных вооруженных крестьян, которые пристально смотоели на стоявших в строю воинов. Погос отделился от этой группы и обратился к Атому:

– Мы готовы, князь!

– Зачем оставили вы свои дома и занятия? Куда направляетесь? – недовольным тоном спросит Атом.

Подавленное и угрюмое молчание было ему ответом.

– Вы же не войско. Вы не знаете, как надо сражаться… Вы нам будете только помехой!

Хандут смело выехала вперед.

– Ты князь и господин наш! – сказала она. – Тебе подобает приказывать. Позволь только сказать, не дано тебе господом права запретить родной земле самой за себя драться.

Старшая госпожа, которая, казалось, была глуха ко всем голосам внешнего мира, перевела суровой взгляд на Атома и глухо вымолвила – Не гони крестьянина, сын мой! В нем твоя сила… Крестьянин – это и есть родная земля… На нем благословение господне!

Атома поразили эти слова старой женщины, с которой он не мог не считаться.

– Приказывай, князь! – с угрюмой решимостью, в которой было что-то повелительное, проговорил Аракэл.

Атом помнил этого крестьянина, дерзко ставшего перед ним в день, когда пришло известие об отречении нахараров. Теперь он показался Атому еще более опасным.

– Князь, – настаивал Аракэл негромко, но твердо, – войско у вас есть, сражаться вам не внове. Мы знаем, что вы умеете и брать страны и отдавать их. Наше дело иное – сражаться мы не умеем. Но уж мы если будем сражаться, то умрем, а страны не отдадим! Не препятствуйте же нам идти в бой за свое дело. Мы все равно пойдем.

– Истинно! Истинно! – поддержал народ.

Атом не решался обидеть Старшую госпожу, ослушаться ее. Вместе с тем он как будто начинал сознавать истинное значение простого народа. Он окинул вооруженных крестьян внимательным взглядом и кивнул им в знак одобрения – Приказывай, князь!.. Приказывай! – раздались настойчивые голоса крестьян.

– Будете следовать за отрядом и подчиняться мне. Кто ослушается моего приказа, буду накааывать смертью!

– Наказывай смертью! -ответил Аракэл.

– Становись во главе своего отряда! – приказал ему Атом. Крестьяне выстроились, стали креститься. Они подтянулись и выглядели настоящими воинами.

– Ну, в путь! -произнес Егишэ.

Телохранители подвели скакунов. Вслед за Егишэ сели на коней и остальные. Атом обвел всех взглядом и, подняв руку, скомандовал:

– Вперед!

– В добрый час! – прокатилось по отрядам.

Атом выехал вперед. За ним проследовали по порядку группы князей, женщин, воинские отряды и затем крестьяне.

Когда все вышли на равнину, Егишэ громко запел духовную песнь, которая одновременно была и боевой. Воины подхватили припев, – выступление в поход подняло их настроение.

Атом, еле сдерживая плясавшего скакуна, совещался с Хореном и Зохраком. Надо было проникнуть в замок Рштуни и взять там отряд Атом знал своенравный характер нахарара Рштуни и смутно чувствовал, что придется столкнуться с серьезным противником. Он возлагал всю надежду, скорее, на внезапность появления, чем на возможность убедить командиров рштунийского полка.

Спускался туман. Налево поднимала к небу свой исполинский шатер гора Гргур, как бы взлетевшая вверх и окаменевшая в воздухе. Справа высился Сасунский горный хребет, отдельные вершины которого вонзались в облака. Свинцовая Меграгет вилась между камышами, и хмурились темные лесистые горы Рштуника. Туда-то и направлялся Атом, сопровождаемый вооруженными женщинами и крестьянами.

Господа Дестрик ехала молча, погруженная в свои думы. Княиня Шушаник часто поглядывала на Анаит, душевное смятение которой причиняло ей глубокую боль. Шушаник было тяжело думато, что первому чувству молодой девушки суждено погибнуть под тяжелым ударом судьбы. Но она не решалась бередить раны сердца бедной девушки и лишь хотела узнать, как, по мнению Анаит, встретит их ее отец – сепух Гедеон.

– Анаит, ты боишься гнева отца? – тихо спросила Шушаник.

– Нет, княгиня, не боюсь, – отозбалась Анаит грустно, не поднимая глаз.

– Вот и хорошо! Держись перед ним без страха, расскажи ему о сьоем обете. Ведь ты теперь подвижница…

– Знаю, княгиня! – произнесла Анаит, и глаза ее наполнились слезами.

Княгиня Шушаник перевела взгляд на Астхик, которая совершенно не казалась подавленной, наоборот, она была более оживленной, чем оби то, ее прелестное лицо дышало воинственным задором, жаждой подвига. Лишь очень внимательному наблюдателю удалось бы подметить, что в глазах девушки мелькала тоска, а уголки губ опускались в грустной улыбке, когда девушка тайком бросала взгляд на Зохрака. Ее и ргдсчало и одновременно тяготило чувство первой любви. Зохрак качался ей недосягаемым его любовь – невероятной. И вчерашнее смирение перед первыми велениями любви, примирение с лыслью, что Зохрак никогда не узнает о ее чувстве, что она безответно будет прислуживать ему на поле оитвы, – сегодня были вытеснены бурной, страстной и требовательной любовью. Астхик казалось, что она склонилась над рекой любви и беспечно играет с волной; и какой безобидной, нежной выглядела эта волна. Но вот эта волна подхватила ее и несет к стремнине, и Астхик принуждена бороться с разбушевавшейся стихией… Иногда же какая-то тайная надежда и неукротимая жажда жизни переполняли ее такой страстной радостью, что она задыхалась от счастья, чссго даже забывая, куда они сейчас едут и с какой целью.