И зачем все это нашему государству в момент ухода Путина? На мой взгляд, противники православной идеи (и вообще российской государственности) использовали изъяны этой идеологической акции и с ее помощью немного консолидировались. Другая часть аудитории простодушно и с радостью восприняла антизападные штампы — и вот, углубилась важная трещина раскола.

Думаю, эта акция затрудняет и положение Медведева. При необходимости она могла бы быть использована и для того, чтобы Западу встать в позу и устроить скандал России. Похоже, что пока это не надо, но зачем же пополнять досье? Все это также питает тревожные предположения о разногласиях в самой правящей элите.

Теперь по второму пункту. Думаю, большинство понимает (или «чувствует»), что для выхода России из кризиса необходимо восстановить связность русского народа достаточно большой системой разнородных связей. Для этого абсолютно необходимо создать модернизированную версию русского национализма — старый имперский и державный (советский) национализм свои ресурсы исчерпал. Относительно типов нашего национализма и способов его сборки идет жесткая борьба. Ее доктрины и методы — особая тема.

В любом случае одна из задач этой программы — разработка обновленных национальных мифов, задающих простые стереотипные модели объяснения реальности. Эти модели закладывают куда-то на границе подсознания и художественного чувства. В качестве сырья авторы фильма взяли миф о Византии как православной империи, от которой Русь приняла христианство. Для национального самосознания русских это исключительно важный миф, одно из наших духовных сокровищ. Из него выводился производный миф Третьего Рима. Это — очень тонкая конструкция, подобная зовущему нас Призраку. Но призраки требуют чуткого и бережного отношения. Попробуйте наполнить их земной материей (хотя бы «молоком и мясом») — они в лучшем случае улетучиваются, а то и оборачиваются каким-нибудь свиным рылом.

В фильме миф Византии осовременили таким способом, что лучше сказать «освежевали». Тут тебе и образ престола, на который карабкаются «преемники», торговцы, евнухи — и все друг друга режут, травят и ослепляют. А вокруг сплошное предательство, коррупция и всевозможные социальные несправедливости. И тут же обвинение подданных в том, что они не вышли защищать базилевса и «утратили счастье жить в такой прекрасной империи». Это воспринимается как неуместный сарказм.

Мы любим Византию как один из корней нашей культуры, как идеализированный символ. Трудно представить себе более эффективную профанацию этого символа, чем такое его прославление. Зачем в XXI веке ставить в пример социальное устройство империи, которая буквально ободрала все население, чтобы украсить столицу? Зачем смешивать миф с вульгарной социологией? Если на то пошло, то созданный в фильме образ Запада с его бедными рыцарями и королями в замках-хижинах выглядит как социальный порядок привлекательнее Византии.

Вообще создание национального мифа средствами кино — большое и трудное искусство. Для него требуется мощный социальный заказ «снизу», который возникает в момент исторической необходимости сплотиться. Пример — фильмы Эйзенштейна «Иван Грозный» и «Александр Невский». Но ведь в них и следа нет лобовой привязки к сиюминутным потребностям власти.

А главное, сейчас нет ни нужды, ни возможности сплачиваться через национализм в тоталитарное общество. Нынешняя война есть война интеллекта и духа. Сохранять трезвость ума есть условие способности организовать ответные действия. В населении давно нет иллюзий относительно Запада, но не нужен и истеричный конфликт с ним. А фильм сокращает возможности рационального представления нашего кризиса, объясняя его сатанинскими происками Запада. Это загоняет становление русского национализма в тупик, сплачивая «своих» образом «врага», прервавшего наш золотой век. Из всех доктрин национализма это — заведомо проигрышная. Она ведет к трайбализации народа, откату к племенному сознанию, к распаду не только империи, но и ее ядра.

Такой откат нам и предлагается, и это сразу углубляет раскол «рациональной» и «эмоциональной» частей России. При обсуждении фильма на ТВ было даже сделано обвинение в адрес Просвещения вообще. Оказывается, Просвещение наш враг, а Православие — это единственное, что нас соединяет. Но это неразумный, ограниченный взгляд — реальность сложна, а исторический вызов требует от нас мобилизации буквально всех интеллектуальных, духовных и творческих сил. Попутно зачем-то обругали Тойнби, дезавуировали А.С. Панарина и прошлись по советскому периоду (который как раз на время смягчил дефекты византизма).

Наконец, авторы фильма взяли на вооружение доктрину «удревнения» нашего кризиса, предложив в качестве аналогии кризис Византии XII-XIII веков. Это, с точки зрения программы возрождения русского национализма, огромная ошибка. При чем здесь Византия, когда у нас перед глазами своя драма? Познавательной ценности эта аналогия не имеет, ибо скудный материал по истории тех веков любой идеолог может переиначить, как пожелает. Это — средство манипуляции, а не познания. А цель этой манипуляции — не дать нам пусть ложную, но связную концепцию, а создать в наших умах хаос, отвести от попыток рационально описать наш кризис, выявить его движущие силы и противоречия, «измерить» явления и составить карту причинно-следственных связей.

Даже смешивая место и время, фильм не мог дать связной трактовки кризиса Византии, хотя бы мифической. В модели той «православной империи» концы с концами не вяжутся, где уж тут получить нить для выхода из нашего нынешнего лабиринта. А лихое «осовременивание» трагедии Византии, например разговорами о стабилизационном фонде, вообще превращает эту историю в идеологический кич. Да и как-то все это бестактно. С экрана ругают олигархов (и население) Византии, которые не дали денег на военную реформу, а в нашей реальности с населения (а не олигархов) эти деньги и выжимают — иначе, мол, нас Запад сожрет, не видали, что с Византией случилось?

И предупреждение русским, что только религиозная православная идея может нас спасти, звучит в фильме неубедительно. История хоть Византии, хоть России гораздо более сложна, чем это дано в фильме. Империю собирает и скрепляет не только общее религиозное чувство, а многообразие связей солидарности, общих идеалов и интересов. Фильм упрощает реальность сверх меры, и это нас может только ослабить.

Хорошо, если этот первый опыт пойдет впрок и укрепит идеологическое и художественное оснащение вызревающего русского национализма. Но, конечно, тут статьями не обойдешься, нужны именно «инженерные» совещания. А главное, выработка нормальной методологической основы этой большой программы.

2008 г.

Формула многозначна. Во-первых, в ней скрыто отрицание: «Путин — символ России, а не…». Утверждения со скрытым отрицанием — важный элемент языка логики. Вспомним знаменитую формулу Бэкона: «Знание — сила». Главный ее смысл — в утверждении свободы знания от моральных ценностей, что и было основанием совершенно нового знания, науки. Знание — сила, а не добро или зло.

Если мы хотим рассуждать рационально на заданную тему, то надо ответить на два блока вопросов: 1) Является ли Путин символом России? 2) Если он является символом России, то чем он не является?

В каждом блоке возникает целое дерево частных проблем. Утвердительный ответ на первый вопрос сразу задает следующие. Россия сегодня расколота — так символом какой России является Путин? Ведь векторы разных частей России расходятся. Он — символ России, ищущей воссоединения осколков или эскалации гражданской войны, пока еще холодной? Он — символ России для России (еще точнее, для русских) или прежде всего для внешнего мира? И к какой части внешнего мира обращен этот символ России как ее слово? Ведь мир тоже расколот, и части его тоже расходятся. Все «дерево» таких вопросов, дающих нить для размышлений, — полезное методологическое средство для понимания происходящего и предвидения вариантов будущего.