Толпа внизу завывала от восторга, а стоявшие у окон мрачно молчали. Ослик вновь кивнул, соглашаясь с хозяйкой. В тот же миг наездник вскинул голову и вытаращенными глазами уставился на колдунью.

— А! А! А! — резко вскрикивал он, потом открыл рот так, что едва не вывихнул челюсть, и, чувствуя, как огненный стержень все глубже вонзается в его тело, заорал не своим голосом на одной, нескончаемо высокой ноте. Быстрыми толчками огонь пробивал себе дорогу, пока не взорвался огненной вспышкой где-то посреди груди.

«Животное» остановилось, и колдунья потянула за повод в третий раз. Уныло кивнув на прощание, деревянный зверь разломился посередине, и две неравные половинки упали на дощатый настил. Их мгновенно подхватили и унесли внутрь дворца.

Насаженный на кол наездник остался на месте. На крик ему уже не хватало дыхания. Он попытался вдохнуть, но не смог: грудь намертво сдавило обручем боли. Мгновенно покрывшееся потом тело била мелкая дрожь. Бешено стучавшее сердце успело отсчитать не один десяток ударов, прежде чем он понял, что может дышать… Судорожными, как загнанная собака, не наполняющими легкие вдохами.

Он опустил глаза и увидел нагую девушку, нежное тело которой было сплошь покрыто кровоточащими рубцами. Он прочел в глазах ее страдание и жалость, и тогда не выдержал и закричал криком долгим и страшным, но тихим, похожим на шепот, в отчаянном вопле оплакивая свое бедное, еще трепыхающееся, но уже мертвое тело, не в силах отвести взгляд от девичьих глаз.

Он слышал рев бушующей в восторге толпы, которой понравилось зрелище.

— А-а-а! — в смертельной тоске завывал он, слабо подергиваясь, словно пытаясь спрыгнуть с кола.

— О-о-о! — восторженно ревела толпа.

Сурия со зловещей улыбкой подошла к девушке, и плеть ее заработала с новой силой. Тело жертвы покрылось потом. Новые удары накладывались на прежние раны, выбивая из нежной кожи капельки крови, и толпа все ревела в восторге, сожалея теперь о том, что им самим не удалось поучаствовать в этом.

Почти две сотни мужчин, отважных и бесстрашных, закаленных в боях, стояли у окон и взирали на это безумие, не понимая, как такое может происходить на свете и почему Митра, если он действительно существует, не прекратит эту мерзость. Им и впрямь казалось, они почти верили в то, что вот сейчас грозный во гневе Податель Жизни спустится с небес, чтобы отвратить страшную смерть от веривших в него людей.

Однако ничего не произошло. Земля не разверзлась, и огненная пучина не поглотила жалкую кучку гнусных тварей в человеческом обличье, возомнивших себя богами, и молния не ударила с небес и не испепелила их. Видно, Солнцеликому было не до людей с их мелкими заботами, даже если эти люди верили в него и молили о помощи.

Не раз и не два рука Конана сама ложилась на оплетенную кожей рукоять меча, но он видел, что и остальные, включая и Таргана с истеричным Тефилусом, с надеждой поглядывают на него, лишь ожидая приказа, готовые броситься вниз. И Конан был бы рад сделать это, но его останавливали глаза Мелии, которая, не видя его, смотрела ему в глаза взглядом, проникавшим в самую душу молодого варвара. И он вдруг почувствовал, что она непостижимым образом знает о его присутствии, и он, поддавшись минутной слабости, предаст любимую.

Словно отвечая на его тайные мысли, Тарган тронул друга за руку:

— Конан, мы должны прекратить это, сейчас они возьмутся за девушку.

Молодой зуагир сказал это очень тихо, но все, кто находился в комнате, обернулись к ним и выжидательно уставились на киммерийца. Кром! Этого еще не хватало!

— Угомонитесь! — воскликнул он.— Вы воины, а не бабы!

— Именно об этом я и говорю! — в тон ему ответил Тарган.

Глаза Конана вспыхнули от ярости. Два бесконечно долгих удара сердца варвар и зуагир молча буравили друг друга взглядами.

— Ты уверен, что мы освободим Зуру? — спросил, наконец, киммериец.

— Мы можем попытаться сделать это! — воскликнул молодой зуагир.— Посмотри! — Он указал рукой в окно.— Эта стерва опять взялась за плеть! Мы должны сделать что-то!

— Кром! — едва ли не взревел северянин.— Единственное, что ты можешь сейчас сделать для нее, так это умереть вместе с ней!

— Поздно…— простонал кто-то, и Конан бросился к окну.

Все так же сидел на своем окровавленном насесте несчастный жрец, а Мелия округлившимися от ужаса глазами смотрела на улыбающуюся Сурию и старую каргу, стоявшую рядом. Левой рукой она опиралась на чудовищный посох, а в поднятой правой зловеще сверкнул в лучах солнца причудливо изогнутый клинок.

— Сейчас мы все узнаем…— проскрежетала гнусная образина, одним неуловимым движением вспорола несчастной живот и тут же с непостижимым для нее проворством отскочила в сторону. Внутренности девушки вывалились на помост, и толпа взвыла в восторге, своим ревом заглушая не затихавший ни на мгновение монотонный рокот барабанов.

Старая уродина пала на колени и, жадно принюхиваясь, принялась внимательно изучать каждый завиток и изгиб дымящихся внутренностей, каждую их прожилку, цвет и структуру вен.

Девушка оторопело смотрела на то, что еще мгновение назад находилось внутри нее, не в силах поверить, что такое могло произойти с ней, а когда поняла всю трагическую непоправимость случившегося, в голове у нее помутилось. Она увидела, как мир перед глазами поплыл, затягиваясь серой пеленой небытия. Лишь в последний миг отчаянным проблеском в сознании мелькнула мысль, что это конец. Смерть. Она слабо вскрикнула, и голова ее бессильно упала на грудь.

Чудовищная старуха тем временем закончила свои исследования, вскинула руку, и толпа мгновенно притихла, так, что вновь стал слышен негромкий завораживающий рокот. Она тяжело оперлась на посох и с кряхтением встала.

— Что скажешь, Рогаза? — чуть дрожащим голосом спросил Xapaг, и волнение его не укрылось от старой колдуньи.— Что открыл тебе Рок?

— Будущее окутано кровавой пеленой, жрец,— роняя слова, проскрипела ведьма.— Кто-то могущественный не захотел, чтобы я прозрела грядущее до конца.

— Так ты ничего не узнала, старая ведьма,— позволил себе возвысить голос жрец,— потеряла чутье? Раньше ты лучше справлялась с подобными задачами!

— Хи-хи-хи! — задребезжала колдунья.— Ты так и не научился терпению, Глава Малого Круг,— издевательски произнесла она,— а ведь без него нет мудрости!

При этих словах своей повелительницы Сурия улыбнулась и окинула молодого жреца презрительным взглядом.

— Так говори же! — уже спокойнее, пытаясь придать голосу величественность, воскликнул Хараг.

— Я узнала почти все о семи днях,— проскрипела ведьма.

— Что значит — почти? — не понял Хараг, ему мешала как следует соображать закипавшая в нем злость.

— Это значит, что мне приоткрылись пять из них, — торжествующе ответила она.

— Пять?! — воскликнул он.— Прекрасно! Какие же

— Первый уже прошел,— издевательски затянула она,— последний скрыт завесой мрака. Мне открылись пять,— она вытянула перед собой костлявую, покрытую черной, сморщенной кожей ладонь с длинными, кривыми пальцами,— лежащих между ним.— Лишь они оказались доступны, потому что враги наши сильны и попытаются помешать нам!

— Они в городе?! — вскинулся Хараг.

Он не сомневался в том, что тайный ход найти невозможно, и был уверен в неприступности его ворот, но знал также и то, что никто из выставленного им заслона не вернулся в Сура-Зуд, а это могло объясняться лишь их смертью. И хотя обычно Хараг ни в грош не ставил жизнь своих людей, на этот раз гибель тридцати воинов внушала ему тревогу, которая черным червем точила душу.

Старуха развернулась и заковыляла вдоль помоста, пристально вглядываясь в лица замершей в оцепенении толпы, шумно втягивая воздух, а Xapaг шагал следом, в нетерпении ожидая ее ответа. Копытце на конце посоха цокало по настилу, и лишь этот звук вплетался в странный, похожий на рокот далекого прибоя, монотонный барабанный бой.

В глубине ее глубоко запавших глаз горели ненавистью красноватые угольки зрачков, от которых, казалось, ничто не способно укрыться. Несколько раз она в упор смотрела на Конана, и мороз пробегал по коже киммерийца. Он был уверен, что она чувствует его присутствие, но почему-то не может увидеть. Пока не может…