Ее сердце забилось чуть быстрее, а личико чуть-чуть порозовело.

– Я... Я, конечно, девушка, сэр... – сказала она.

– Прежде всего ты – маленькая врунишка! – ответил старик Пенхоллоу со скабрёзной усмешкой. – Я не верю ни единому твоему слову! А самое худшее – это что бедняге Барту не тягаться с тобой умишком, как я посмотрю! Но ведь есть еще я! Учти, моя девочка, – я еще жив! Да я загоню тебя в ад, вместе со всей твоей семейкой, прежде чем позволю Барту повести тебя в церковь! Вот так-то! А теперь поцелуй меня хорошенько и убирайся отсюда!

Она не сопротивлялась ни его поцелую, ни нескромному поглаживанию его руки, но, когда наконец ей удалось высвободиться, она с некоторой обидой сказала:

– Но поверьте, сэр, я не сделала ничего недозволенного... Наверно, это Джимми пытается вас настроить против меня, он всегда мне страшно завидовал...

– А почему это, интересно знать? – вскинулся Пенхоллоу. – С чего это вдруг Джимми стал завидовать тебе, а?

Она отошла к двери и подняла скомканную газету. Аккуратно положив ее на столик, она обернулась к нему и ответила, расплываясь в своей восхитительной улыбке:

– Не знаю, сэр, но мне иногда кажется, только потому, что я по воле Господа родилась от законного брака моих добрых родителей, сэр...

Пенхоллоу расхохотался:

– Только и всего? Не смеши меня! Бедняга Джимми! – он потрепал ее по бедру и оттолкнул: – Ну ладно, ступай теперь...

Когда Лавли выходила из комнаты, Пенхоллоу все еще посмеивался...

Стоило ей оказаться за дверью, она остановилась и прижала руку к груди. Сердце ее заходилось. При этом разговоре она чуть не умерла от страха и тревоги. Она чувствовала себя так, словно пробежала марафонскую дистанцию... Теперь она понимала, что положение Барта очень шаткое, ведь раз Пенхоллоу обо всем знает, он примет все меры, чтобы найти подтверждение своим подозрениям... Теперь она должна быть готова биться за Барта с целым миром. И она понимала, что будет биться, если до этого дойдет. Но она выросла в бедности, в отличие от Барта, и прекрасно представляла себе, что будет ждать их, если Пенхоллоу лишит Барта наследства...

Сейчас ее первейшей задачей было отыскать Барта и предупредить его, чтобы он ни в коем случае не проговорился о своем намерении жениться на ней. Но она немного сомневалась, окажется ли он на это способен, поскольку его прямая, грубоватая, честная и немного наивная натура не принимала таких поступков... Он всегда смеялся над ее маленькими хитростями, которые она изобретала для собственной защиты, приговаривая, что все женщины рождаются маленькими лгуньями и трудно их винить за прирожденный грех. Но к этому женскому греху он, Барт, вряд ли захочет приобщаться...

Лавли нужно было убедить его ни в коем случае не раскрываться перед отцом, и это нужно было сделать срочно, еще до того, как Барт попадет зачем-нибудь к отцу. Барт уехал в отдаленный уголок поместья, взяв с собой еды на день, а значит, он может приехать только к чаю в пять часов. Тогда у нее не будет возможности поговорить с ним раньше, чем его встретит Пенхоллоу, который спускался к чаю сам и ревностно следил за присутствием всех домочадцев.

В холл вошла Фейт, неся огромный неудобный букет цветов и растерянно оглядываясь. Она увидела Лавли, стоящую спиной к двери спальни Адама Пенхоллоу, и девушка тут же ловко солгала:

– Мэм, я только что разжигала хозяину камин, простите меня... Позвольте я подержу ваши цветы!

– Нет, я хочу, чтобы ты помогла мне расставить их в вазы в общей комнате! – отвечала Фейт с жалобными нотками в голосе. – Пенхоллоу пригласил сегодня к чаю кучу народу, и кто-то обязательно обратит внимание на цветы... А у меня опять голова не на месте...

– Оставьте это на меня, а сами лучше прилягте, – посоветовала Лавли сочувственно. – Боюсь, вам будет сейчас нехорошо, мэм!

– Ну ладно, я действительно пойду прилягу... Не знаю, право, что бы я делала без тебя, Лавли! – благодарно вздохнула Фейт.

Несмотря на то, что решение Пенхоллоу собрать за чаем большую компанию не встретило одобрения ни единого человека, все приглашенные, тем не менее пришли, за исключением единственно миссис Венгрен, супруги викария. Ожидали, что Делия Оттери тоже не явится, поскольку она вообще крайне редко бывала в Тревелине, однако она приехала, видимо, по настоянию своего брата Финеаса. Последний, хотя не слишком-то жаловал Пенхоллоу, был страшно любопытен и потому редко отказывался от визита...

Вероятно, Розамунд приехала, только потому, что ее слезно молил об этом Клиффорд. А викарий приехал исключительно по той причине, что пироги, которые пекла Марта, были значительно жирнее и вкуснее тех, что пекла его невзрачная супруга. Во всяком случае, так решили циничные сыновья Пенхоллоу...

Пенхоллоу оказал честь Марте и Джимми, позволив им одевать его к приему, так что супруга его не видела, что он собирается надеть... Когда он появился к чаю в своей старой ночной рубашке, Фейт только и подумала, что лучше всего ей было бы не срамиться здесь, а сослаться на неясное, но грозное заболевание и удалиться в свою спальню...

Пенхоллоу, которого вкатили в зал на коляске, заметил, какой бледной и ожесточенной выглядит Розамунд, и в пику ей велел посадить его прямо напротив нее за столом. От его язвительных замечаний бедняжка Розамунд очень скоро стала напоминать разрумянившийся пирожок с ядовитой начинкой...

К тому моменту как Конрад ввел в гостиную Делию и Финеаса, Пенхоллоу уже был весел, но весел тем своим зловещим весельем, которое, равно как и его гнев, не предвещало ничего хорошего. Он, дурашливо моргая, принял поданную ему руку Делии и протянул:

– Так, так... Какое отрадное зрелище для моих больных глаз! О, розовые розы на вашей шляпке невольно возвращают меня к тому времени, когда я впервые вас встретил, Делил! Господи, сколько же лет назад это было? Скажи-ка, Раймонд, сколько тебе нынче лет? Тридцать девять? Значит, это было больше сорока лет назад, Делия!

Мисс Оттери неожиданно густо покраснела от столь странного напоминания о ее возрасте и пробормотала под нос нечто малопонятное... Фейт стало жалко пожилую леди, слегка молодящуюся в своих нарядах, что было вполне простительной слабостью, и она воскликнула полным симпатии голосом:

– Делия! Милая, садитесь рядом со мной!

– Нет-нет! – запротестовал Пенхоллоу. – Делия сядет рядом с Раймондом! Ведь только из-за Раймонда Делия сегодня удостоила нас своим посещением, правда, Делия? Вы всегда с ним были суть едины, правда?

– О, нет-нет, мне не хотелось бы, чтобы старая тетка доставляла Раймонду неудобства! – пришибленно залепетала Делия. – А меня бы очень устроило сидеть где-нибудь не слишком близко к камину...

– Так как вы поживаете, дружище? – спросил Финеас, легонько похрустывая пальцами. – Во всяком случае, должен заметить, что это большое счастье – видеть вас в более-менее добром здравии...

– Я отлично себя чувствую! – гордо заявил Пенхоллоу. – Я еще преподнесу вам сюрпризы, вам всем, включая Лифтона, который только и знает, что пророчить мне какие-то ужасы! А вот вы, Финеас, сохранились похуже, да похуже! От вас только труха осталась, грубо, но это так! А я помню, какой вы были стройный и чертовски привлекательный, и вокруг вас увивались разные девчонки... А еще, помните, я вам продал жеребенка, совсем крошечного, с меня весом...

– А, как же, как же! – заулыбался Финеас. – Отлично помню эту гнедую кобылку!

Тут Пенхоллоу отвлекся и вскричал:

– А поглядите-ка на этого щенка!

И все повернули головы в сторону несчастного Клея, вошедшего в залу и покрасневшего как маков цвет от всеобщего нелицеприятного внимания...

Клиффорд пожал руку своему двоюродному братцу, с сожалением осматривая его, а Клей, натужно улыбаясь, говорил ему:

– Надеюсь, дело еще не решено окончательно, не правда ли? Вы знаете, служба в конторе никогда меня не привлекала. Я всегда склонялся к более артистической, что ли, карьере, надеюсь, вы понимаете, что это такое...