– Что?
– Да нет, ничего. Просто ты вся такая… желтая.
– А-а-а.
Девочка сложила руки на небольшой сумке, лежавшей у нее на коленях. Как это он ее раньше не заметил. Не, не сумка. Скорее, несессер. Томми посмотрел на нее. Или сумка. Интересно, что в ней.
– Что у тебя… в этой штуке?
– Деньги.
– Ага, конечно.
Нет. Что-то не так. Тут что-то неладно.
–И что ты хочешь купить?
Девочка открыла молнию несессера и вытащила тысячную купюру. Потом еще одну. И еще одну. Три штуки. Деньги казались несуразно большими в ее маленьких руках. Она наклонилась и положила их на пол.
Томми выпалил:
– Это еще что такое?
– Три тысячи.
– Вижу. И что?
– Это тебе.
– Да ладно.
– Да.
– Это что, какие-нибудь бумажки из «Монополии», что ли?
– Нет.
– Нет?
– Нет.
– И что же ты за них хочешь?
– Хочу у тебя кое-что купить.
– Ты хочешь что-то купить, на три шту… брось!
Томми протянул руку, взял одну купюру.
Пощупал ее, пошуршал, поднял на свет, убедился, что на ней есть водяные знаки. Морда короля или что уж там печатают на деньгах. Короче, купюра была настоящая.
– Ты это серьезно?
– Да.
Три штуки. Можно куда-нибудь поехать. Куда-нибудь слетать.
А вдруг мать со Стаффаном стоят где-то там и… Томми почувствовал, как в голове у него проясняется. Вся эта история была, конечно, бредом, но как-никак три тысячи. Это факт. Оставалось только узнать…
– И что же ты хочешь купить? Ты же на эти деньги столько всего можешь…
– Кровь.
– Кровь?
– Да.
Томми прыснул и покачал головой:
– Не, извини. Была и вся вышла.
Девочка сидела в кресле не двигаясь и смотрела на него. Даже не улыбнулась.
– Ладно, серьезно, – сказал Томми, – чего тебе?
– Деньги твои, если ты мне дашь немного крови.
– Но у меня же ее нет.
– Есть.
– Нет!
– Есть.
И тут до Томми дошло.
Бред какой-то…
–Ты это серьезно?
Девочка указала на деньги.
– Это не опасно.
– Но… что… как?!
Девочка запустила руку в несессер, вытащила какой-то предмет. Небольшой белый кусок пластмассы. Потрясла его. Томми постепенно разглядел, что это было. Упаковка с лезвиями. Она положила ее на колени и вытащила еще кое-что. Прямоугольник телесного цвета. Большой пластырь.
Во прикол!
–Слушай, хорош. Ты что, не понимаешь? Я же могу просто зажать твои деньги – и дело с концом. Положу в карман и скажу: «А? Что? Какие три тысячи? В глаза не видел». Это же куча бабок, ты соображаешь? Где ты их вообще взяла?
Девочка закрыла глаза, вздохнула. Когда она их снова открыла, вид у нее был далеко не такой дружелюбный.
– Так ты согласен или нет?
Она не шутит. Черт, она ведь не шутит! Нет… Нет…
–И что, ты просто – вжик, и все?
Девочка с готовностью кивнула.
Вжик? Подождите. Подождите-ка… Как там это было? Свиньи…
Он нахмурился. Какая-то мысль металась в его голове, как каучуковый мячик в закрытой комнате, пытаясь хоть за что-нибудь уцепиться, чтобы остановиться. Остановилась. Он вспомнил. Открыл рот. Посмотрел ей в глаза.
– Да ну?!
– Ну да.
– Это шутка, да? Слышь, ты? Шла бы ты отсюда. Понятно? Давай вали!
– Это такая болезнь. Мне нужна кровь. Если хочешь, я тебе еще заплачу.
Она покопалась в несессере, вытащила еще пару тысячных, положила на пол. Пять тысяч.
– Пожалуйста.
Маньяк. Веллингбю. Перерезанное горло. Черт, не может быть… какая-то девчонка…
–Да что ты с ней делать-то будешь. Черт, ты же совсем ребенок!
– Боишься?
– Нет, я же могу… А ты боишься?
– Да.
– Чего?
– Что ты откажешься.
– Да я уже отказался! Это же вообще… Слышь, хорош дурака валять, иди домой.
Девочка неподвижно сидела в кресле, раздумывая. Потом кивнула, встала, подняла деньги с пола и убрала их в несессер. Томми посмотрел туда, где они лежали. Пять. Тысяч. Позвякивание защелки. Томми перевернулся на спину.
– Постой. Ты че, горло мне перережешь, что ли?
– Нет. Только сгиб локтя. Совсем чуть-чуть.
– И что ты будешь делать с кровью?
– Пить.
– Прямо здесь?!
– Да.
Томми прислушался к себе и увидел всю кровеносную систему, будто начертанную на кальке под кожей. Почувствовал, может, впервые в жизни, что у него вообще есть кровеносная система. Не отдельные точки, откуда при порезе выступают капли крови, но огромное пульсирующее дерево вен, наполненных – сколько там может быть? – пятью-шестью литрами крови.
– И что же это за болезнь?
Девочка ничего не ответила, лишь продолжала стоять у двери, не убирая руки с защелки, и линии артерий и вен его тела, вся система кровообращения, вдруг напомнили ему… схему разделки мяса. Он отогнал эту мысль, и на смену ей пришла другая:
Стань донором. Двадцать пять крон и булка с сыром.
Потом сказал:
– Ладно, давай свои деньги.
Девочка расстегнула молнию несессера и снова вынула купюры.
– Давай я дам тебе три сейчас, а две потом?
– Как хочешь. Только неужели ты не врубаешься, что я и так в любой момент могу отнять у тебя эти деньги?
– Нет. Не можешь.
Она протянула ему три тысячи, зажав их между средним и указательным пальцами. Он проверил каждую бумажку на свет и вынужден был заключить, что они настоящие. Затем он скатал их в трубочку, зажав в левой руке.
– Ну что, давай?
Девочка положила оставшиеся деньги на кресло, присела на корточки возле дивана и, вытащив из несессера упаковку с бритвами, извлекла одно лезвие.
Она и раньше такое проделывала.
Девочка покрутила лезвие в руке, будто решая, какая сторона острее. Потом поднесла его к своему лицу. В голове крутилось лишь это вжик. Она сказала:
– Никому об этом не рассказывай.
– А если расскажу?
– Не расскажешь. Никому.
– Ладно. – Томми покосился на сгиб локтя, на две тысячные бумажки на кресле. – И сколько ты возьмешь?
– Литр.
– А это много?
– Да.
– И что, я…
– Нет. Ты будешь в порядке.
– Она же восстановится, да?
– Да.
Томми кивнул, зачарованно глядя, как лезвие, зеркально поблескивая, коснулось его кожи. Как будто все это происходило с кем-то другим, где-то в другом месте. Он видел лишь переплетение линий. Скула девочки, ее темные волосы, его белая рука, прямоугольник лезвия, раздвигающего в стороны тонкие волосы на руке. Достигнув своей цели, острие замирает на мгновение на выпуклой вене, чуть более темной, чем кожа вокруг. Чуть надавливает, легонько-легонько. Край бритвы погружается в складки кожи, и вдруг —
вжик.
Томми резко дернулся и перевел дух, крепче сжимая деньги в кулаке. В голове что-то хрустнуло, и он сжал зубы так, что они заскрежетали. На сгибе локтя выступила кровь, выплескиваясь толчками.
Звон лезвия, упавшего на пол, – и девочка обхватила его локоть обеими руками, прижавшись губами к ране.
Томми отвернулся, чувствуя ее теплые губы и язык на своей коже. Перед глазами снова встала схема кровообращения, сосуды, переплетение вен, по которым течет его кровь, устремляясь к ране.
Я истекаю кровью.
Да. Боль усилилась. Рука онемела, он больше не ощущал прикосновений губ, лишь то, как кровь покидает тело, как ее высасывают, как она…
Вытекает.
Он испугался. Ему хотелось одного – чтобы это закончилось! Это было слишком больно! Слезы подступили к глазам, он открыл рот, чтобы что-то сказать, и не смог. Не было таких слов, которые могли бы… Он поднес свободную руку ко рту, прижав кулак к губам. Почувствовал прикосновение бумаги, торчавшей из сжатого кулака. Впился в нее зубами.
* * *
21.17, вечер воскресенья, Энгбюплан.
Возле парикмахерской замечен неизвестный мужчина. Он стоит, упершись лбом и руками в витрину. Производит впечатление человека в состоянии сильного алкогольного опьянения. Пятнадцать минут спустя на место происшествия прибывает полиция. К этому времени человек успевает покинуть вышеуказанное место. Никаких повреждений витрины не обнаружено, за исключением следов глины или земли. В освещенной витрине выставлены фотографии подростков-фотомоделей.
