Ныне канадцы, австралийцы и новозеландцы обладают тем же превосходством над англичанами, каким прежде, по мнению многих, долгое время обладали шотландцы, Выросшие в суровых условиях, в которых естественный отбор играет более заметную роль, они лучше приспособлены к борьбе за существование, чем представители многовековой цивилизации. Они не пытаются разгадать законы существования, их более грубые инстинкты значительно сильнее наших; уступая нам в цивилизованности, менее заботясь о жизненных благах, они куда крепче нас. Их мораль, их мировоззрение нацелены (бессознательно, разумеется) на благо всего народа, а не отдельной личности; из их среды редко выходят выдающиеся люди, зато их национальный характер более определенный и выразительный.

В конечном итоге, единственный способ улучшения расы — естественный отбор; происходит он только путем отсева нежизнеспособных. А все усилия продлить им существование — давая образование слепым и глухонемым, заботясь о людях с тяжелыми врожденными заболеваниями, о преступниках и алкоголиках — приведут лишь к вырождению народа.

В конце концов разум неизбежно встанет на сторону естественного отбора. И хотя рассудочному эгоизму противостоит опирающийся на религиозные догмы альтруизм, история эволюции свидетельствует, что в конечном итоге развитие вида обеспечивается лишь превосходством отдельной особи; и нелепо полагать, что в человеческом обществе дело обстоит иначе.

Положительные свойства человека возникли на основе инстинктов; черты, присущие данному племени, искони возводились в ранг добродетелей. Подобно тому как идеалом красоты для любого племени становится типичная для его членов, только особенно ярко выраженная внешность, так и проявления собственных инстинктов считаются в нем похвальными.

Все эти усилия естественного отбора, к чему они? В чем смысл бурной деятельности общества, кроме как помочь ничтожным созданиям прокормиться и обзавестись потомством?

Этические нормы столь же преходящи, что и все прочее в нашем мире. Добродетельными являются лишь те поступки, которые более всего отвечают данным обстоятельствам; очень возможно, что в результате дальнейшего развития человечества нынешний нравственный идеал будет развенчан и наши представления о добродетели будут отвергнуты. Поражение или победа в борьбе за существование — вот единственный нравственный критерий. Хорошо то, что выживает.

Мораль — это оружие, которым в борьбе за существование пользуется общество, вступая в отношения с индивидом. Общество вознаграждает те поступки и одобряет те качества, которые необходимы для его собственного выживания. С помощью морали оно убеждает человека, что все полезное для общества полезно и для него.

У некоторых людей до того плохо развито чувство юмора, что они до сих пор злятся на Коперника, лишившего их центрального места во Вселенной. Они воспринимают как личную обиду тот факт, что не могут более считать себя осью, на которой вращается мироздание.

Приложим, интереса ради, идею Канта о самоцели к понятиям истины, красоты и добра; чем можно возразить на нехитрое замечание о том, что истина, красота и добро едва ли более долговечны, чем полевые цветы? Даже за тот короткий период человеческой истории, которому есть документальные свидетельства, содержание этих понятий сильно изменилось. Зачем же тогда самоуверенно утверждать, что нынешние представления о них непреложны? И можно ли в таком случае считать самоцелью нечто в высшей степени относительное? Прежде чем рассуждать о самоцели, объясните нам, что такое Абсолют.

Сейчас принято презирать вкус к еде и гастрономические удовольствия; на самом же деле вкусовое восприятие важнее эстетического инстинкта. Человеку легче прожить без эстетического чувства, чем без вкусовых ощущений. Если, как подсказывает разум, расставить разнообразные физические способности человека в порядке их значимости для его выживания, важнейшими наряду с половыми органами окажутся органы пищеварения.

Очевидно, что сознанию человека религиозного присущ известный гедонизм, оказывающий на его поступки влияние не менее глубокое, чем у настоящего гедониста; разница лишь в том, что верующий человек видит награду за свой поступок не в немедленном, а в будущем блаженстве, Вообще говоря, гедонизм особенно ярко проявляется у тех, кто избирает определенный образ действий только потому, что он сулит вечную благодать; но стоит вникнуть в их представление об этом будущем счастье, и выясняется, что обычно оно так вопиюще материально, что многие убежденные гедонисты постесняются признаться в подобной бездуховности.

Однако некоторым глубоко религиозным людям удается искусно и изощренно убедить себя, что они руководствуются в своих поступках не упованием на будущую награду, а лишь любовью к Богу. Тем не менее и здесь при ближайшем рассмотрении обнаруживается элемент гедонизма; они испытывают глубокое удовлетворение от своего добродетельного поступка, от приятного сознания, что совершили богоугодное дело, и уже в том их награда; эмоциональным натурам это доставляет больше удовольствия, чем иные, более грубые, материальные блага.

Какие же подлости и жестокости способен творить человек из любви к Богу!

Человеческую красоту определяет сексуальная притягательность. Это яркое, но без чрезмерности, проявление черт, свойственных данному народу в данный период времени; ведь слишком сильное отклонение от нормы скорее отталкивает, нежели восхищает. Чтобы привлечь противоположный пол, мужчины и женщины стремятся выделиться среди окружающих и тем обратить на себя внимание. Для этого они подчеркивают особенности, присущие данному народу. Так, китаянки сдавливают свои от природы маленькие стопы, а европейки стягивают свои от природы тонкие талии. При изменении свойственных данному народу черт меняется и его идеал красоты. За последние сто лет англичанки прибавили в росте; в старинных романах героини рослостью отнюдь не отличались, и литературе пришлось ждать Теннисона, который объяснил, что от нескольких лишних сантиметров красота только выигрывает.

Об искусстве обычно толкуют так, будто о нем известно все, а если нет, то этого и знать не стоит. Но искусство отнюдь не такая простая штука. Да и с чего бы ему быть простым, ведь в его создании участвует столько различных факторов: половой инстинкт, подражание, игра, привычка, скука и жажда перемен, стремление к острым чувственным удовольствиям или к облегчению страданий.

Каждый поступок непоправим — вот отчего жизнь так трудна. Ничто в мире не повторяется в точности так, как прежде, и в самом насущном человеку обычно нечем руководствоваться, поскольку за плечами у него подобного опыта нет. Любой поступок совершается раз и навсегда, и любая ошибка неисправима. Порою, оглядываясь на прошлое, приходишь в ужас от совершенных промахов, кажется, что слишком много времени ушло на блуждание окольными тропами, а избранный путь нередко оказывается настолько неверным, что целые годы пропадают втуне.

В большинстве биографий интереснее всего описание смерти героя. Этот последний неизбежный шаг особенно завораживает читателя, представляя к тому же и практический интерес, превосходящий любое иное событие в жизнеописании. Мне не понятно, отчего биограф, подробнейшим образом обрисовав земной путь знаменитого человека, не решается, как правило, столь же подробно описать и его смерть. Ведь самое интересное в его книге — характер человека, его достоинства и недостатки, его мужество и душевная слабость; нигде все это не проявляется с такой полнотой, как на смертном одре. Знать, как умирают великие, нам не менее важно, чем знать, как они живут. Описание того, как завершают свой земной путь другие, более всего поможет и нам в наш смертный час.