Хорст Бертольд бросил своей cекретарше:

— Введите наших специалистов по «промывке мозгов».  Пусть начнут со своих электроэнцефалографических машин.

Услышав это, техник установки воскликнул с ужасом в голосе:

— Dasz brauchen Sie nicht! (Не надо этого!)

— Он говорит, — перевел Бертольд Рахмалю, — что готов сотрудничать с нами и нет никакой нужды приглашать психиатров. Так что мы можем спрашивать его. — Он резко кивнул своей головой в направлении съежившегося от страха техника ТХЛ, облаченного в белый смокинг — с помощью таких, как он, и осуществлялась эмиграция миллионов ничего не подозревающих людей.

— А спросим мы его, работают ли телепорты в обоих направлениях.

Ответ техника было практически не разобрать:

— Beide. (В обоих). В обоих направлениях.

— Следовательно, никогда и не существовало никакой «Первой Теоремы»,   — резко бросил Бертольд.

— Sie Haben Recht,(Вы правы), — техник согласно кивнул головой.

— Приведите Доскера, — приказал Бертольд своей секретарше.

Когда появился Доскер, тот тут же обратился к Рахмалю:

— Фрейя все еще там, и она жива.

Он показал на телепортационную установку.

— Мы осуществляем связь с помощью этого устройства. Но…

Он колебался.

— Мэтсон Глазер-Холлидей мертв, — произнес Хорст Бертольд.

Они убили его сразу же. Но почти половина полевых агентов осталась в живых. Они разбросаны по разным уголкам Новой Земли, и мы начинаем передавать им основы нашей стратегии. Вместе с оружием того типа, в котором они в настоящее время нуждаются.

А теперь мы испробуем тактику штурмовых отрядов. Мне кажется, что с их помощью можно сделать многое.

— А чем я могу быть полезен? — произнес Рахмаль. Он чувствовал, как безразличие охватывает его — все происходило и продолжает происходить помимо него. Пока он путешествовал, и притом бессмысленно, сквозь абсолютно пустое пространство.

Казалось, Генеральный Секретарь ООН прочитал это на его лице.

— Вы пробудили Мэтсона, — подчеркнул он. — И это толкнуло его попытаться произвести переворот. И именно шифрованное донесение от Фрейи Хольм для Доскера, отправленное затем на «Омфалос»,  позволило нам увидеть действительное состояние дел, которое скрывалось Теодориком Ферри.

И это всё на нашей совести за безоговорочное принятие этой лжи в течение всех этих пятнадцати лет. Лжи, основанной только на одном предположении, что телепортация может осуществляться только в одном направлении…

На его лице появилась гримаса отвращения.

— Однако «Трейлс оф Хоффман Лимитед»   совершила ошибку столь же грандиозную, как и свой обман, когда позволила двум тысячам ветеранов корпорации отправиться на Китовую Пасть.

Обращаясь к Доскеру, он сказал:

— Но ДАЖЕ И В ЭТОМ СЛУЧАЕ ЭТОГО НЕ БЫЛО БЫ ДОСТАТОЧНО. Тем не менее, с нашей поддержкой…

— Этого не было достаточно даже с самого начала, — оборвал его Доскер, — поскольку они сразу же схватили Мэтсона.

Наполовину себе, наполовину Рахмалю, он добавил:

— У нас никогда не было шансов. Вероятно, Мэтсон никогда этого не понимал, и удивительно, как он еще прожил так долго. Как бы то ни было, возможно, вы сможете возвратить Фрейю. Таково ваше желание?

Рахмаль тут же ответил:

— Да.

И поинтересовался у Хорста Бертольда:

— Могу я воспользоваться вашим оборудованием? Хотя бы защитным экраном, если вы не можете предоставить мне свое оружие? И я отправлюсь один.

Возможно, они в этой неразберихе не заметят его. Китовая Пасть превращается в арену сражения, и слишком много участников вовлечено сюда.

Один худощавый человек был нулем, мошкой. Он мог появиться незаметно, и если его вообще и можно обнаружить, то только таким способом, когда человек оказывается слишком незначительной вещью, чтобы на него обращали внимание среди огромного множества сражающихся в войне.

По законам борьбы за власть, которая уже уничтожила часть персонала агентства, один из соперников был уничтожен в самом начале, и теперь на поле битвы остались только два монолита: ТХЛ, с одной стороны, и ООН, с другой, как ее мудрый старый антагонист, на битвы, начавшейся еще в прошлом столетии.

«И ООН, — подумал он, — всегда стояла во главе, все эти пятьдесят лет». 

Но «Трейлс оф Хоффман Лимитед»   имела гениального изобретателя, наполовину впавшего в детство, но все еще остававшегося великим доктора Сеппа фон Эйнема. И изобретатель телепортационной установки, возможно, еще не закончил работу над ее усовершенствованием.

Интересно, учитывает ли это Хорст Бертольд.

Это не имело значения, потому что если фон Эйнем и создал что-либо равное или превосходящее по ценности Телепорту, ЭТО СКОРО СТАНЕТ ПОНЯТНО.

Улицы Новой Земли, какие бы усовершенствования доктор Сепп фон Эйнем и ТХЛ ни придумали за эти годы, должны были быть сейчас запружены народом. Потому что в этой войне для всех ее участников настал Dies Irae, День Гнева, Страшный Суд; они теперь, словно звери в поле, пытаются выжить.

«И Господи, помоги, — воззвал Рахмаль, — той стороне, которая не выдержит испытания. Ибо в этой схватке только один участник уцелеет, проигравший же потеряет право на жизнь. 3десь, на ЭТОЙ арене». 

И у него самого… у него была только одна задача, и он ясно это видел. Вытащить Фрейю Хольм из этой мясорубки на Китовой Пасти и невредимой вернуть на Терру.

Восемнадцатилетнее путешествие, эта одиссея на борту «Омфалоса»,  изучение древнегреческого только для того, чтобы читать «Bachae»   в подлиннике. Всё это простая детская фантазия, раздавленная ударами железного молота реальности, схватки, которая идет, и не через восемнадцать лет в будущем, а именно сейчас, на терминалах шести тысяч телепортационных станций на Китовой Пасти.

— «Sein Herz voll Hasz geladen»,   — сказал Хорст Бертольд Рахмалю. — Вы говорите на идише? Вам понятно?

— Я говорю немного на идише, — ответил Рахмаль, — но это на немецком. «Сердце его пылает от ненависти».  Откуда это?

— Со времен гражданской войны в Испании, — ответил Бертольд.

— Из песни Интернациональной Бригады. Состоявшей, главным образом, из немцев, покинувших Третий Рейх, чтобы сражаться в Испании против Франко в тридцатых годах прошлого века. Наверное, коммунисты. Но… они сражались с фашизмом самыми первыми, и ОНИ БЫЛИ НЕМЦАМИ. Поэтому они навсегда остались «хорошими»   немцами. Как этот человек, Ганц Баймлер, ненавидевший нацизм и фашизм во всех его формах и проявлениях.

После паузы он добавил:

— «Мы тоже сражались с нацизмом, мы — «хорошие»   немцы.

«Verges' uns nie».  Нас никогда не забудут, — произнес Бертольд тихо и спокойно. — Потому что мы не просто присоединились к этой борьбе позже, в пятидесятые и шестидесятые годы, но были с самого начала. Первыми людьми, сражавшимися не на жизнь, а на смерть, чтобы убивать или быть убитыми нацистами, были… немцы.

— И Терре, — заметил Бертольд Рахмалю, — следовало бы не забывать об этом. Я надеюсь, не будут забыты и те, кто в этот момент сражается с доктором Сеппом фон Эйнемом и его союзниками. Теодорик Ферри, его шеф, между прочим, американец.

Он улыбнулся.

— Но есть и «хорошие»   американцы. Несмотря на атомную бомбу, которую сбросили на японских женщин, детей и стариков.

Рахмаль молчал.

Он ничего не мог ответить на это.

— Хорошо, — продолжил затем Бертольд. — Мы пригласили эксперта по оружию и экипируем вас соответствующим образом. И пусть вам сопутствует удача! Надеюсь, вы вернетесь вместе с мисс Хольм.

Он улыбнулся буквально на один миг. И тут же вернулся к другим делам. Младший офицер ООН потянул Рахмаля за рукав.

— Я должен помочь вам, — пояснил он. — И начну прямо сейчас. Расскажите, мистер Эпплбаум, с каким типом современного оружия, я не имею в виду последние месяцы или годы, вы обычно работаете, если таковое имеется? И насколько вы за последнее время подвергались нейрологическому и бактериологическому…

— У меня нет абсолютно никакой военной подготовки, — ответил Рахмаль. — Или антиневрологических или бактериологических модуляций.