В "Справке Сироткина" приведен отрывок из меморандума генерала Уиллоуби с комментариями к нему советского разведчика - профессионала:

"…г) "Рамзай" - немецкий журналист-нацист. Образ жизни, поведение в быту, отношения с коллегами, знакомыми, друзьями

"В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы он искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с 30-тью женщинами… И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя" (Меморандум[179]).

‹…›

Эта довольно образная и меткая характеристика "Рамзая", которую дает Уиллоуби по отзывам и рассказам лиц, близко знавшим Зорге, интересна для нас прежде всего как свидетельство того, что "Рамзай" сумел полностью вжиться в образ своего "второго я", надежно прикрывшись обликом высокомерного головореза - нациста.

Вместе с тем, говоря о серьезной и весьма щекотливой проблеме - деятельности советского разведчика под маской фашиста, уместно поставить вопрос: не выходил ли "Рамзай" за пределы необходимого, не преступал ли он допустимых границ и норм поведения советского разведчика - коммуниста, усиленно демонстрируя некоторые отрицательные в моральном смысле черты, свойственные нацистскому головорезу?

Речь идет, в частности, о пьянстве и беспорядочных связях с женщинами.

Кроме замечания Уиллоуби, у нас нет иных, более конкретных указаний на запойное пьянство "Рамзая". Однако склонность к злоупотреблению спиртными напитками бесспорно была одной из слабостей "Рамзая", проявившейся в первые же месяцы его работы еще в Шанхае, где случалось, что в пьяном виде он ввязывался в драки и скандалы в барах и ресторанах. ‹…›

Образ жизни "Рамзая", вся система его взаимоотношений со знакомыми, коллегами, друзьями, несдержанность, высокомерие и т. п. позволяли безошибочно причислить его к разряду разнузданных представителей "высшей расы", для которых не существует обветшалых границ морали и нравственности. В этом смысле "Рамзай" добился большой удачи, надежно обеспечив себе соответствующую репутацию, вводившую в заблуждение и гестапо, и японскую контрразведку…"

Конец цитаты.

Подводя итог сказанному, можно отметить интересную деталь. За все годы такого образа жизни Рихард Зорге не дал ни одного повода заподозрить себя в тайной деятельности. Ни одного прокола. Ни одной оплошки. Ни одной оговорки.

Более того, именно такой образ жизни и явился, по сути, идеальной маскировкой его разведывательной работы. Рихард Зорге был всегда в центре внимания любого общества. Пил и гулял. Часто оказывался в центре скандалов и дебошей.

Любой контрразведчик рядом с ним мог чувствовать себя спокойно и отдыхать душой.

Шпионы так себя не ведут.

И снова вопрос. Как его на всё это хватало?

Поразительная личность. Поразительная судьба.

Это был, конечно, не рядовой шпион. Это был ученый, исследователь. Человек, скрупулезно изучающий любую вставшую перед ним проблему.

Жил в Китае - стал знатоком Китая.

Жил в Японии - стал знатоком Японии.

Отсюда интерес к нему тех самых людей, кто и сам профессионально интересовал его, как разведчика.

Поразительно, но он сам создавал, всей своей жизнью, всем привычным для себя образом существования, идеальную ситуацию для того, чтобы заинтересовать собой людей, необходимых ему самому для получения разведывательной информации. Как источник важной и интересной информации (и не только разведывательной). Как источник, позволяющий получать точный и всеобъемлющий анализ, связанный со страной пребывания.

Именно в силу этого он, как человек, как личность, как инструмент познания, наконец, и был интересен высокопоставленным дипломатам, военым, разведчикам. Всем тем, в знакомстве с кем он и сам был профессионально заинтересован.

Он был нужен. Он был полезен.

Точнее, он сам сделал себя нужным и полезным.

Ему не нужно было искать к этим людям подходы, вроде пресловутого соблазнения чьих-то секретарш. Эти люди сами должны были искать (и искали) общения с ним.

Говоря об откровенности Рихарда Зорге я, конечно же не имел в виду, что откровенничал он со всеми направо и налево. Конечно же, он понимал, кому и что надо говорить.

Например, одним из его закадычных друзей числился полковник гестапо Майзингер. Этот офицер безопасности, присланный из Берлина в 1940 году, имел одной из своих задач наблюдение конкретно за Рихардом Зорге.

В результате, этот "палач Варшавы" даже после ареста Зорге продолжал громко поносить японских полицейских, арестовавших вполне приличного человека.

Одновременно почти все исследователи вспоминают о том, как 22 июня 1941 года Рихард Зорге, очень сильно выпив, клял Гитлера за то, что тот втравил Германию в безнадёжную авантюру и обещал, что Сталин с ним ещё разберётся. Было это в ресторане. Громко. И при большом количестве свидетелей.

Или отрывок из воспоминаний Эты Гарих-Шнайдер, подруги Рихарда Зорге, которые воспроизвёл Роберт Ваймант:

"…Было выпито много алкоголя; Рихард влил в себя неимоверное количество виски. Ранним утром 11 июня (1941 года - В.Ч.) компания, наконец, стала расходиться, а Эту отвезли "домой" в посольство. Их маршрут проходил мимо советского посольства, и здесь Людде-Норат сделал озорное замечание: "Ну, что, Зорге! Мне заехать, чтобы ты повидался со своими друзьями?"

Эта была удивлена этими словами, однако вскоре узнала, что их вызвало. Зорге демонстрировал свое восхищение Советским Союзом, совершенно не думая о том, какую реакцию это может вызвать у его слушателей. По его мнению, Сталин не делал ничего неправильного, и СССР являлся наилучшим партнером, которого только могла иметь Германия. Когда Зорге садился на своего излюбленного конька, все, что мог сделать посол Отт, это сдерживать зевоту…"

Здесь, я думаю, будет уместно привести психологически очень точное наблюдение того же Роберта Вайманта:

"…Без сомнения, неприкрашенная безупречность Зорге обезоруживала как Отта, так и всех остальных. Чем более радикальными были его высказывания, тем менее возможным было заподозрить его в двуличии. Никто со столь открытой душой как Зорге не мог быть не тем, кем представлялся…"

И тем не менее.

Есть в этом, согласитесь, некая странная нотка. Некое ощущение того, что есть в жизни Рихарда Зорге что-то, неизвестное нам. Что-то такое, что позволяло окружающим далеко не левого толка вполне спокойно воспринимать его откровения в отношении СССР.

И при этом продолжать доверять ему безоговорочно.