Теперь обещанное доказательство.

Состоит оно всего в одном, но весьма красноречивом документе, также опубликованном в работе А.Фесюна.

Целиком этот документ мы подробно разберём несколько позже. А сейчас отрывок из него:

"…Документ N 181

товарищу ДИМИТРОВУ

В дополнение нашего N 1/4/33 от 7/1-1942 года сообщено, что один из арестованных немцев в Токио некий ЗОРГЕ (ХОРГЕ) показал, что он является членом коммунистической партии с 1919 года, в партию вступил в Гамбурге…"

И подпись:

"…(ФИТИН) 14 января 1942 г.[165]…"

Итак.

В январе 1942 года начальник Иностранного отдела НКВД СССР комиссар госбезопасности третьего ранга Павел Фитин направил в Коминтерн, на имя Георгия Димитрова, запрос с просьбой предоставить в НКВД любые сведения об арестованном в Токио немецком журналисте Зорге или Хорхе, который называет себя советским разведчиком и бывшим работником ИККИ.

Из этого письма мы можем понять одно довольно забавное обстоятельство.

В НКВД не то что компромат на Зорге, имя-то его с трудом, но так и не вспомнили.

При этом надо отчётливо представлять себе следующее обстоятельство.

Прежде чем запрашивать кого - либо, любой орган в СССР всегда и в обязательном порядке предварительно проверял запрашиваемые сведения сначала по своим собственным учётам и картотекам. Иначе впоследствии мог получиться несусветный ведомственный конфуз: у самих всё лежало под носом, а сами искали неизвестно где.

И тут же от адресата доносец начальству. Не умеют-де работать.

Тем более, болезненно это могло быть воспринято в НКВД. Где, как всеми считалось, знают всё и обо всех. Особенно большой скандал мог получиться, если бы такой ляп проскочил в запросе на имя человека, вхожего к Сталину.

Так что искали тщательно, можем в этом не сомневаться.

Результаты этого поиска вы можете оценить сами.

Фитин (вернее, его клерки, которые готовили запрос) не знал точно, как пишется фамилия: Зорге или Хорхе.

И это после горячих уверений прогрессивной общественности, что НКВД имел на Зорге такой кровожадный зуб, что все четыре года во дворе Лубянской тюрьмы сидел в готовности и ждал его пресловутый "расстрельный взвод".

А в НКВД, оказывается, о нём слыхом не слыхивали.

Самое теперь время вернуться к утверждению Ю. Георгиева:

"… что, как можно себе представить, не могло не наводить бдительных людей в НКВД, да и в самом ГРУ, на определенные мысли…"

Как видим, не получается этого.

На "определённые мысли" людей в НКВД, какими бы бдительными они не были, навести не могло ничего. Потому что там попросту не знали о существование Рихарда Зорге.

Доказательство - вот это самое письмо начальника ИНО НКВД Фитина на имя Георгия Димитрова.

Получается, что действительно в 1929 году Рихард Зорге исчез неизвестно куда для всех, кроме узкого круга людей в ЦК ВКП(б) и РУ РККА. Не должны были знать, и, судя по всему, действительно ничего не знали о нём и в НКВД.

Что же касается, отказа Зорге вернуться, то всё обстояло совсем не так, как описала Айно Куусинен. И как повторила, вслед за ней, вся историческая рать зоргеведов.

Да, действительно, судя по всему, Зорге отговорился от немедленной поездки. Но, когда в один голос говорят, что это была тактическая хитрость Зорге, никто не хочет обратить внимание на то, что Зорге не отказался от отъезда, а отложил его. Причём заранее оговорив конкретную дату своего будущего отъезда - апрель 1938 года.

Что принципиально важно.

Потому что в апреле 1938 года Зорге действительно доложил, что теперь он готов к возвращению. Более того, настаивал на нём.

Но согласия Москвы на возвращение не получил.

Так ведь, не мог же он заранее знать, каков будет ответ Москвы.

Не мог же он знать, что планы Москвы в его отношении изменились.

Да и знал ли он об этих планах? Ему ведь о них не докладывали.

Тем не менее, о готовности к возвращению Рихард Зорге доложил.

Вспомним ещё раз слова Вайманта:

"…Мы видим, как 26 апреля 1938 года он просит директора об отзыве…

…То, что он неоднократно просил об отзыве, вызывает удивление. Однако не было ли это тем странным русским страстным стремлением к дому, приведшим столь многих сталинских агентов к их трагическому концу?…"

Получается, что, вопреки мнению А. Куусинен и поголовно согласных с этим мнением позднейших историков, его предложение отсрочить свой отъезд с ноября 1937 года до апреля 1938 года было вызвано вовсе не хитрыми увёртками, как утверждают зоргеведы. Получается, что действительно вызвано оно было интересами дела.

В точности так, как и говорил сам Рихард Зорге.

Только так можно объяснить всю эту ситуацию. Любые другие объяснения не проходят.

В любом ином объяснении, популярном у историков, загипнотизированных рассказами Айно Куусинен, получается форменный казус.

Вот они солидно и обстоятельно покивали головами, соглашаясь с мемуаром госпожи Куусинен. Сообщили нам, их читателям, что Зорге вот так хитро пытался избежать возвращения под расстрельный взвод НКВД.

Затем они же (добросовестные, все же, люди) вынуждены признать, что в апреле 1938 года Зорге вдруг сдерживает слово. И уже сам просится домой.

В чём ему отказывают.

И здесь зоргеведы разводят руками, в бессилии объяснить этот факт с точки зрения своей теории. Но от своего утверждения, которое не может объяснить этот факт, всё равно не отказываются.

Если факты не подтверждают теорию, том тем хуже для этих самых фактов.

Вон, господин Ваймант додумался это несообразие объяснить совсем просто. Извечными самоубийственными инстинктами, присущими, вроде бы, загадочной русской душе.

О том, куда при этом девать прагматичную немецкую половину этой самой души, господин Ваймант даже и не заикнулся.

Всё же думаю, если относиться к истории как науке не менее уважаемой, чем науки точные, учёному следует опираться, в первую очередь, на факты.

Рихард Зорге, начиная с апреля 1938 года и до самого своего ареста, неоднократно докладывал о своей готовности вернуться в СССР. И просил об этом.

Это факт.

Все остальное - домыслы, выкрутасы, попытки натянуть собственное мнение на чужую душу.