Литмир - Электронная Библиотека

«Приняли, наверное, за кого-то, – думал он потом, размышляя об этом случае, – правда, не понятно за кого».

В общем, власть Кузниц, как и большинство горожан, не жаловал. Одно ему у них определенно нравилось – решение языковой проблемы, до переворота стоявшей на Украине довольно остро, нравилось своей парадоксальностью и нетипичным подходом.

Натерпевшиеся от национальных конфликтов в новых странах, объявивших себя независимыми, «меченые» всем назло видимо, объявили официальным государственным языком английский. Все указы и распоряжения новой власти были на не всегда грамотном, но английском языке. Официально обращаться к власти тоже следовало по-английски.

Протесты по этому поводу (как и по всякому другому) «меченые» просто игнорировали: не подавляли, не призывали, не объясняли свою позицию, а просто не замечали протестующих. Украинским националистам удалось собрать возле мэрии довольно большую толпу протестующих против запрета украинского языка как официального. Они простояли там под дождем целый день, покричали и, видя полное отсутствие к ним какого-либо внимания, ворвались в здание и… никого там не застали, даже сторожа – огромное здание было совершенно пустым.

Поспешно написав на стенах несколько своих лозунгов, демонстранты смущенно разошлись – даже на них подействовало такое явное выражение высокомерного презрения новой власти к «народу», именем которого клялись и поддержки которого искали все предыдущие власти.

После случилось так, что, когда демонстранты расходились, на улице появился патруль «меченых» – трое в черной форме с бесцветными лицами, вооруженные короткими автоматами. (Кузниц хорошо помнил лица «меченых», еще когда они бесцельно бродили по улицам и рылись в отбросах, – их лица были лишены всякого выражения, а взгляд устремлен вдаль, на прохожих они не смотрели.) И вот такая троица встретилась демонстрантам, и когда несколько самых заядлых накинулись на них, выкрикивая свои претензии, они, не изменяя равнодушного выражения лиц, расстреляли их короткой очередью и пошли дальше по своему маршруту.

Этот случай потряс всех: если раньше новую власть побаивались, то теперь она стала внушать горожанам настоящий ужас. Тогда и пошли первые разговоры о том, что это не люди, а монстры, мутанты, зомби – как только их не называли.

Была и еще одна черта у власти «меченых», которая делала ее неуязвимой для противников, – эта власть была полностью, просто до неприличия анонимной. Никто не знал, где находятся центральные или вообще какие-нибудь официальные учреждения «меченых» – они являли себя населению города только в виде вооруженных до зубов патрулей, шутить с которыми не рекомендовалось – стрелять они начинали сразу, не вступая в разговоры.

Правда, были еще уполномоченные в каждом учреждении и организации, но тоже анонимные: они сменяли друг друга, никто из них подолгу не задерживался на одном месте и называть их всех надо было Леопардами, обращаться без всяких там «товарищей» или «господ», просто: «Леопард, почему я паек не получил?» или «Леопард, когда у нас наконец лифт починят?».

Обращаться устно можно было по-русски или по-украински, но даже, скажем, заявление о необходимости прочистить раковину на кухне следовало писать по-английски. Леопард забирал заявление, и за этим, как правило, никаких действий не следовало, поэтому скоро заявления писать перестали и обходились своими силами.

Указы и постановления не имели подписи и оглашались просто от имени власти.

– The powers have resolved,[52] – не поднимая глаз от текста, читал по телевизору постановления бесцветным голосом такой же бесцветный ведущий. Кузницу казалось, что видел он его на Островах.

Телевидение и газеты остались прежними – запретили только рекламу, – и сначала ругали там новую власть на все корки на всех языках. Но власть реагировала только на физическое сопротивление и бывала в этих случаях скорой на расправу, на слова же никак не реагировала, и ругать власть скоро перестали, и газеты занялись сплетнями, как и раньше.

«Чтоб тебе жить в интересное время!» – вспомнил Кузниц проклятие, авторство которого приписывали китайцам, и усмехнулся. Подул холодный ветер, река, на берегу которой он сидел, покрылась рябью, зашелестели остатками листьев деревья. Он поднял воротник плаща и встал. «Пора домой», – решил он и медленно побрел в сторону дома.

Набережная, по которой он шел, выйдя из парка, была пуста – ни людей, ни машин, только в дальнем ее конце, у поворота к мосту, виднелась группа людей.

«Наверное, очередь, дают что-нибудь, – подумал он и нащупал в кармане плаща продуктовые талоны, – надо стать, а то дома продуктов почти не осталось».

Пока он добрел до поворота, очередь стала совсем маленькой. Он стал в очередь за старушкой интеллигентного вида в защитного цвета куртке и лыжной шапочке и спросил, что дают. Давали чипсы. Этот продукт американской кулинарной мысли он терпеть не мог, но сейчас выбирать не приходилось – давали то, что забирали из супермаркетов, – и он достал талоны. На талонах была универсальная надпись «Food rations»,[53] по одному талону давали что-нибудь одно, и надо было думать, отдавать талон или приберечь до более подходящего случая.

«Наверное, чипсы стоит взять, – думал он, продвигаясь к окошку, в котором Леопард принимал талоны, – из чипсов Инга суп вкусный варит. Интересно, сколько пакетов дают и какие чипсы». И он спросил старушку:

– А какие чипсы, не знаете? И сколько дают на талон?

Старушка не успела ответить, из окошка послышался голос Леопарда:

– Не боись, лейтенант, не обидим! – голос был знакомый, Кузниц повернул голову и узнал капитана Гонту. Капитан мало изменился, только завел жиденькие усы. – Подходи сюда, обслужим без очереди как ветерана.

– Спасибо, товарищ капитан, – отказался Кузниц, – я лучше подожду – людей немного.

– Ладно, – сказал Гонта и добавил важно, – только не капитан я уже. Леопардом меня называй, мы все Леопарды– заслужили!

Пока подходила его очередь, Кузниц присматривался к капитану. На первый взгляд ничего в нем не изменилось, только усы завел. Но, понаблюдав за ним, он понял, что это совсем не тот Гонта, с которым он когда-то убегал по коридорам мальтийской тюрьмы, не тот типичный украинский, а вернее, все еще советский офицер, который так заботился о мнении «иностранных товарищей» и сверлил гневным взглядом солдат, не желавших отдавать ему честь.

Тот Гонта, как и тысячи ему подобных в украинской армии, был обычный крестьянин, одетый в военный мундир, и были в нем и крестьянская медлительность, и крестьянская хитрость, и чувствовалось, что постоянно опасался он какого-нибудь подвоха от окружавших его в штабе бойких горожан и шибко умных интеллигентов. «Условная смерть» и участие в движении «меченых» преобразили простодушного капитана. Кузниц как-то сразу почувствовал, что это совсем другой человек – самостоятельный, уверенный в себе и в правоте своего дела.

Пункт выдачи продуктов по талонам находился в заколоченном здании модного когда-то дорогого супермаркета. В одной из его дверей было устроено нечто вроде раздаточного окна с широкой полкой, и находившийся внутри Леопард подавал через это окно пайки. Над окном, на прибитой к двери картонке, была корявая надпись на государственном языке «Rationed Food Take Away», которую с некоторой натяжкой можно было перевести как «Пункт выдачи продуктов по талонам».

Гонта стоял на улице возле окна, принимал талоны и выдавал пайки. Он вежливо и терпеливо отвечал на вопросы старушки в лыжной шапочке о качестве чипсов, но при этом отсутствующим взглядом смотрел куда-то вдаль, поверх ее шапочки, и мыслями, вероятно, был далеко от нынешнего своего, хотя и необходимого, но скромного занятия.

– Ну, лейтенант, как здоровье? – небрежно поинтересовался он, когда старушка наконец оставила его в покое и отошла в сторону, явно довольная вниманием власти к своей персоне. – Не сильно рана беспокоит?

вернуться

52

Власть постановила (англ.).

вернуться

53

Продуктовый паек (англ.).

23
{"b":"116932","o":1}