Один из самых потрясающих источников, обнаруженных мной, пока я собирала материалы для «Старомодной истории», был дневник матушкиной свекрови, матери Белы Майтени, Йозефы Хейнрих, который следовало бы издать, ничего в нем не изменяя. В том, как эта женщина излагает события, ощущается какой-то глубоко спрятанный, затаенный, лишь непроизвольно выражающийся ужас, некое кафкианское смятение, разоблачающее добрые старые времена куда эффективнее, чем любой исторический очерк, будь он хоть трижды научным. У вдовы Эмиля Майтени в 1916 году, когда ей было уже пятьдесят семь лет, возникла идея написать историю своей жизни, не во всех подробностях, а по принципу тех серебряных или золотых пластиночек, болтающихся на шейной или часовой цепочке у молодых людей, где выгравированы даты особенно счастливых событий в жизни владельцев. Йозефа Хейнрих в предисловии к своему дневнику пишет: поскольку жизнь более щедра на горе, чем на радость, то, занося на бумагу все заслуживающее внимания и памяти, чтобы скрасить мучительное свое одиночество, она поневоле увековечивает не только редкие радости, но и частые огорчения, и, хотя жизнь ее совсем не может «претендовать на всеобщий интерес к себе, однако ж пусть не станет ее уделом и полное забвение. На закате жизни, в иссушающем душу одиночестве, — пишет она, — начала я эти заметки, и поскольку обычный мой сожитель — тоска, а радость — лишь гость, спешащий удалиться, то пусть первая половина книги отведена будет худшим дням». Дата: 9 июня 1910 года, Дебрецен. Матушка в то время три года как была женой Белы Майтени, Бела-младший уже вступил во второй год своей жизни.
Дневник Йозефы Хейнрих потряс меня не только трагической безысходностью запечатленной в нем судьбы: из него я узнала некоторые вещи, которые прямо противоречили всему, что я слышала от матушки об этом периоде ее жизни. Упоминая о своих взаимоотношениях с родней ее первого мужа, Ленке Яблонцаи всегда отзывалась о них с величайшей любовью, благодарностью и уважением: семья Майтени относилась к ней исключительно сердечно, баловала ее, заваливала подарками, все они были с нею почти так же добры, как Бартоки. Пока матушка — почти два года — была невестой, Ольга, будущая золовка, возила ее путешествовать, пробовала немного откормить, новые родственники не забывали и об ее образовании: старшая сестра Белы Майтени каждую неделю устраивала званые вечера, на которых разговор велся только по-французски, и матушка, чтобы принимать в них участие, вынуждена была снова засесть за учебник — и прекрасно усвоила язык, вместе с постоянной ее компаньонкой Мелиндой, обладавшей редкими языковыми способностями. Семья Майтени предоставила в ее распоряжение свою огромную библиотеку. Ленке Яблонцаи брала оттуда книги целыми охапками, в памяти ее на всю жизнь остались классические образы мировой литературы, в лондонском Подворье Кровоточащего Сердца она ориентировалась столь же легко, как и в кухне семьи Пеготти,[154] князь Болконский и Жюльен Сорель были ее близкими знакомыми, а Бекки Шарп, женщина с неопределенным происхождением, выброшенная в мир, вынужденная сама заботиться о себе, Бекки Шарп, несмотря на все ее, поражающие матушку, качества, была ближе ее сердцу, чем Эмили, на которую Ленке Яблонцаи — именно вследствие печальной параллели характеров Осборна[155] и Йожефа — больше походила своей наивной и беспричинной восторженностью. «Они меня обожали, — говорила матушка, рассказывая мне об этом времени. — Они для меня были словно хороший врач. Я выздоравливала рядом с ними. Я не чувствовала любви к Беле — но мне так хорошо было с ним. А свекровь, когда я бывала у них, каждый раз преподносила мне сюрприз — какое-нибудь новое украшение. Свекровь была без ума от меня».
В дневнике своем Йозефа Хейнрих пишет: «9 февраля 1903 года мой дорогой Эмиль после весело и счастливо проведенного вечера, в 11 часов, почувствовал себя плохо и через десять — пятнадцать минут страданий, простившись со мною, умер. Умер один человек из миллиардов — для меня же рухнул целый мир. О добрый мой муж, ты все же недостаточно любил меня, иначе бы ты взял меня с собой. Если бы остывшие тела наши были вместе вынесены из мельницы «Иштван», как много горя я избежала бы! Я смотрела, как его засыпают сырою землей, а сама — жила; все-таки человек — животное, трусливое и слабое. Годы идут, я быстро старюсь; когда же уйду я вслед за ним? Что ни день, я разговариваю с ним мысленно, часами сижу перед большим его портретом. Дорогой мой, милый мой муж, ты делил со мной все мои заботы и беды, и если б это зависело от тебя, жизненный путь мой, до могилы, был бы усыпан розами — и вот ты доставил мне самую страшную боль! Моя жизнь, та ее часть, которую стоило жить, закончилась с его смертью. Чужим я не позволю заглянуть себе в душу, я всегда предпочитала, чтобы ко мне испытывали зависть, а не жалость. Через три дня покинули мы нашу квартиру на мельнице «Иштван», где прошли двадцать пять счастливейших лет моей замужней жизни. Едва не падая под тяжестью своего горя, рассталась я с обителью, свидетельницей и бед, и счастья, с которою было связано и материальное, и моральное мое благосостояние, и сразу превратилась в жалкое, бесприютное, одиноко влекущееся по жизни существо.
Потом пришло лето. Мой шестнадцатилетний сын Геза умирал со мною рядом, в августе скончался мой сынок, который телом всегда был слаб, но разумом своим, удивлявшим учителей, и духом, способным все уловить в мгновение ока, мог бы стать украшением и гордостью семьи. Три печальных, но спокойных года провела я вдовой; дочь Ольга снова вышла замуж, и, слава господу, новый брак ее принес мне немало счастливых часов. Двое сыновей оставались со мною. Если добрый мой муж в чем-то допустил ошибку, то допустил се в воспитании своих сыновей. Эмиль Майтени добился успеха на поприще торговли, к нему он готовил и сыновей. Опыт нам показывает, что у выдающихся отцов лишь в редких случаях бывают такие же дети. Возможно, все сложилось бы хорошо, если бы он успел вывести их в люди. С точки зрения сыновей, он умер в самый неудачный момент; я, как могла, старалась устроить их судьбу, и если это не получилось, то не потому, что я этого не хотела. Оба сына мои обручились, стали женихами, это должно бы стать единственной радостью в безрадостной моей жизни, но, видит бог, принесло мне только новые беды и огорчения. У Белы с детства было слабое здоровье, с женитьбой ему никак нельзя было спешить. Енё, единственный из детей моих, от кого я никогда не слыхала дурного слова, всегда был ко мне внимателен и ласков. Сообща они владели большим торговым заведением, которое могло бы стать золотым дном, будь к нему еще соответствующий оборотный капитал, а так — одно мучение. Увы, моих собственных сбережений не хватало, чтобы поддержать сыновей и их торговое дело. Из деликатности по отношению к невесткам моим я не хочу писать об этих браках все, что могла бы высказать, но истины ради упомяну лишь, что две эти свадьбы погребли все мои надежды. Оба сына взяли в жены девушек без всякого состояния, почти нищих; одна к тому же дочь родителей, которых в нашей среде всегда презирали. На свадьбе этой я чувствовала себя как на похоронах, мне было очень тяжко. С этим днем связано еще одно большое несчастье моей жизни».
Йозефа Хейнрих была матерью и женой, какие редко встречаются в этом мире. Йозефу, племянницу каноника Трелецки, заставили выйти замуж за овдовевшего мужа ее умершей от холеры старшей сестры, чтобы сиротку-сына, оставшегося от этого брака, воспитывал свой человек, член семьи. Сестра, Крешенце, которая была старше Йозефы на десять лет, после свадьбы целых пять недель не допускала к себе мужа и, вернувшись из свадебного путешествия девственницей, убежала в родительский дом, откуда ее выдворили, велев возвращаться к законному мужу. Со временем Йозефа страстно влюбляется в мужа, доставшегося ей от сестры, и становится матерью семерых детей, считая и старшего, пасынка, который был моложе мачехи всего на десять лет, но которого она любит как родного; из семерых детей ей довелось поставить на ноги лишь троих. Одну дочь она хоронит в девятимесячном возрасте, другую, красавицу Адельку, — семнадцатилетней; хоронит она и своего обожаемого пасынка, а затем шестнадцатилетнего Гезу, умного, способного мальчика; все они — жертвы наследственного семейного туберкулеза. Тем сильнее болит у нее сердце за троих оставшихся: Ольгу, Енё и Белу. «С мужем моим я жила очень счастливо, но за детей испытывала постоянную тревогу: стоило кому-нибудь из них кашлянуть, как я уже считала его обреченным, меня мучила навязчивая мысль, что я так и не смогу вырастить ни одного. Однако шли дни, проходили годы, а дети мои, кроме склонного к недомоганиям Белы, росли хорошо. По мере того как взрослела Ольга, белокурая, стройная красавица, возвращалась и в мое сердце радость жизни. В девятнадцать лет она была удивительно милой девушкой, ее красота, ее чудные синие глаза под темными ресницами, ее алые губы любого способны были обворожить». Ольга Майтени — ровесница Маргит Барток, они вместе ходят и в промышленную школу, и в танцкласс преемника Кароя Мюллера; первый муж Ольги, столь ненавистный Йозефе Хейнрих Ференц Бём, служит в Австро-Венгерском банке. К тому времени, когда матушка познакомилась со своей будущей золовкой, Ольга уже успела развестись и обрести желанную гармонию в новом браке; у нее растет красивая, умная дочка, Лилли. Енё, старший из братьев Майтени, не выглядит болезненным; беспокойство гложет мать лишь за младшего, Белу. Ради него она приносит одну из самых больших жертв в своей жизни: заметив у сына в глазах тень ранней смерти, она не принуждает его искать выгодную партию, не встает у него на пути, когда выясняется, что выбор его пал именно на Ленке Яблонцаи. Она, судя по всему, так никогда и не смогла полюбить невестку — однако столь тщательно скрывала это, что ни мне, ни брату Беле — вплоть до того момента, когда в руках у нас оказался дневник Йозефы Хейнрих, — даже в голову не приходило усомниться в том, что наша красавица матушка с полным и искренним восторгом была принята в семью Майтени. Пока у меня не собрались все необходимые материалы, я даже считала Йозефу Хейнрих богатой и лишь потом обнаружила, что это было не так: она не раз шла на невероятно большие материальные жертвы ради своих ничего не смыслящих в торговом деле сыновей, ради того, чтобы ненадолго уравновесить их безрассудное, не по средствам мотовство, которым братья Майтени так сильно походили на молодого Юниора, стыдившегося брать деньги за товар и отпускавшего барышням конфеты бесплатно. Йозефа Хейнрих немало сделала, чтобы укрепить, подкормить матушку, готовя ее к браку, и затем, полагаясь лишь на милосердие божие, отдала ей сына. Если осуществленное желание способно продлить его жизнь, то пусть живет с той, в кого влюблен так преданно и страстно.
