– Я не могу. Мне завтра надо к Жизель в больницу.

– Нет, оставайся у Дженнифер. Я схожу одна.

– Мам, ты уверена?

– Если мама Дженнифер не возражает.

– Конечно, конечно. – Джен облизывает губы и откатывается на скейтборде, а я на минуту хватаю маму за руку и падаю с крыльца в незавязанных кроссовках.

Дом у Джен не такой тихий, как наш. Она живет в большом доме, где все движется, полно еды и все чем-то заняты. Мне нравится ходить к ней поужинать или пообедать, и я с удовольствием торчу там с ее двоюродными братьями и сестрами.

– Малышка, хочешь песто? – спрашивает миссис Маринелли, посылая мне от плиты воздушный поцелуй, а стайка младших тянет ее за фартук, выпрашивая деньги на мороженое.

– Мы идем собираться на бал, – объявляет Джен и тащит меня сквозь пахнущую базиликом кухню в комнату се сестры.

Джоанна училась в одном классе с Жизель, они были подружками. Жизель нравится Джоанна, но она всегда называет ее «неисправимой воображалой». Джоанна разложила содержимое своей косметички, щипцы и всякие штуки для укладки волос перед зеркалом. Меня это слегка нервирует, но у Джен есть решение и на такой случай, потому что, когда я сажусь перед зеркалом, она наливает нам по стаканчику домашнего отцовского вина и произносит тост:

– За то, чтоб мы играли в баскетбол в следующем году!

– За то, чтоб вырваться из Святого Себастьяна! – предлагаю я.

– За красоту, – мурлычет Джоанна, намазывая мои волосы розовым гелем для волос.

– Тогда выпьем еще по стакану, а потом пойдем на ручей.

– Мы не пойдем на бал?

– Нет, сосиска, не пойдем. Все равно там уже почти все кончилось, но мы пойдем на вечеринку у ручья.

– Зачем же я надевала всю эту чепуху, если мы не идем?

Джен ухмыляется, показывая испачканные вином зубы, и приглаживает жесткие от лака волосы, пытаясь исправить вред, который причинили ей щипцы для запивки.

– Прекрати хныкать, ты выглядишь фантастически, Марко от тебя глаз не оторвет. К тому же у тебя, по крайней мере, волосы не стоят торчком.

Я хихикаю, а Джен стонет. У нее и правда волосы стоят торчком, и никакие приглаживания не могут их уложить назад.

– Испортишь себе прическу – больше не проси, чтобы я тебя причесывала! – кричит оскорбленная Джоанна из ванной.

– Ты допила? – спрашивает Джен, натягивая бейсболку на голову и бросаясь на кровать рядом со мной, среди разбросанной одежды и косметики.

– У меня щеки горят. Я пьяная?

– Почти. Я возьму с собой еще бутылку.

– А папа твой не хватится?

– Не-э-эт, он столько вина наделал, что теперь сам не знает, куда его девать.

Я выпрямляюсь и потягиваюсь, чувствуя, как мир обнимает меня мягкими лапами. От всего какое-то то ли веселое, то ли далекое, то ли грустное ощущение. Наверное, из-за вина.

Мы сбегаем по лестнице и кричим «до свидания». Я хватаю Джен за руку и бегу во всю мочь, пока под ногами не оказывается трава. Пока мы не вбегаем в парк и не прыгаем в темный овраг. Пока не ощущаем запах дыма от не очень большого костра, который освещает край леса, где еще с сумерек собрались люди и начали пить. Пока мы не входим прямо в теплый летний ветер и чувствуем, как от него взлетают руки, пока я почти не забываю, как Жизель кусает руку врача своими полусгнившими зубами.

Напилась. Джен напилась, думаю я, видя, как она смеется, перегибается в талии, словно резиновая игрушка, и проливает вино на землю. Она быстро всех представляет:

– Холли, это Клайв, это Джон, мой двоюродный брат… он тут приплелся за чьей-то юбкой.

Всего у костра около пятидесяти человек, в основном ре6ята повзрослее, из старших классов. Кто-то пригнал в овраг старую разбитую машину, открыл все двери и включил радио на полную громкость. «Аэросмит». Позже Жизель мне сказала, что без «Аэросмита» выпуск нельзя считать окончательным.

– Марко здесь! – невнятно говорит Джен, тыча пальцем в воздух, а потом в мое плечо. – Иди поговори с ним!

Я смотрю туда, где стоит высокий Марко с длинными ресницами в окружении парней постарше. Он пристально смотрит на огонь. Чего не заметила Джен, это то, что на нем белая рубашка и черные костюмные брюки и что Кэт, одетая по последнему писку девической моды, стоит рядом с ним. Они пришли вместе с танцев, и на Кэт даже букетик из белых орхидей, приколотый па корсаже у левой груди.

– Он занят, Джен. Даже не говори ничего, у меня нет никаких шансов.

– Да чего ты городишь? – кричит Джен, глядя в огонь. – Иди живо туда, трусиха!

– Забудь. Джен! Ему нравится Кэт. – Я выхватываю у нее бутылку и делаю глоток. – Мне все равно надо следить и тобой, пьянчужка ты этакая.

Джем что-то бурчит, я не слышу что, потом нагибается еще ниже, сидя на бревне, и икает.

– Дамы, не хотите ли покурить? – говорит Клайв, показывая белые, но кривые зубы.

Он такой симпатичный, даже с этими зубами. Джен говорит, что он ненормальный, но он красивый, он похож на ребенка; маленький носик, большие губы. И он так смотрит на меня, когда говорит, что меня от этого подташнивает.

– Я не курю, – говорю я, глядя на Джен.

– Понятно, не хочешь испортить идеальные розовенькие легкие бегуна, да, Холли? – усмехается он, сует самокрутку в рот и знаком просит у Джона зажигалку.

– Откуда ты знаешь, что я бегаю?

– А я интересуюсь юными спортсменками.

Мне почему-то кажется, что будет грубо или неправильно отказаться, поэтому я чуть-чуть затягиваюсь, а потом кашляю минут пять.

После того как мы покурили, я отсылаю Клайва и Джона попросить воды для Джен, которая уже начала зеленеть, но каждый раз на вопрос, как она себя чувствует, отвечает, уверенно поднимая вверх большой палец.

Джон и Клайв возвращаются с пластмассовой канистрой с теплым апельсиновым соком. Джен делает большой глоток и выплевывает.

– Там водка! – смеется она.

Джон выхватывает у нее канистру, нюхает и отпивает.

– Я пошла за водой, – говорю я. – А вы, придурки, сидите здесь и смотрите за ней.

Пробираюсь сквозь кучки людей, сидящих на одеялах, прихожу мимо черной собаки с квадратной челюстью и встречаюсь с ней глазами, чувствую, что горю от груди до живота, как будто внутри меня свечка. В мире и дружбе с собакой, пивом, кострами я улыбаюсь крупной девушке с длинными темными волосами, которая вычищает грязь между пальцами ног. Я чувствую, что мы молоды, и поэтому все может быть хорошо, если только я найду немного воды для Джен.

– Эй, Холли!

Я оборачиваюсь, сжимая пластиковую канистру, а Клайв неуклюже пробирается сквозь народ: кислотных девушек с блестками на лицах, в босоножках на платформе, парней в мешковатых штанах, хиппарей и участников бала в костюмах и платьях разного уровня официальности. Все, кроме Клайва, кажутся блестящими. Я замечаю, что вся его одежда и волосы обтрепаны на концах и в пыли. Наконец-то добравшись до меня, он протягивает руки.

– Я подумал, может, вдвоем будет веселее. Ты идешь в школу?

– Пожалуй, да.

– Сюда.

Он ведет меня через толпу, мимо машины, из которой теперь орет хип-хоп. потом вверх по крутой темной тропинке. Парни спорят, какую музыку поставить.

– К тебе в школу или ко мне? – Он показывает на высокий сетчатый забор, отделяющий школу Святого Себастьяна от Восточного технического колледжа.

– Ты ходишь в Тех?

– Да, мэм. – Он пинает ограду.

Восточный технический колледж – последнее прибежище для тех. кто выбрал столярную работу, механику и «профессиональное обучение» – чтобы это ни значило. Это школа для трудных подростков. То и дело мы слышим, что у них то подожгли машину, то кто-то порезал друг друга в коридоре. Для того чтобы между школой Святого Себастьяна и колледжем был трехметровый забор с шипами, есть причина. Учителя, особенно мистер Форд, говорят нам, что там учатся хулиганы, нечестивцы и наркоманы. Я знала, что Клайв ходит в общественную школу, но не знала, что в технический колледж.

– Школа не по мне.

Да уж, думаю я, а он трясет забор и карабкается по нему. Я колеблюсь секунду, потом лезу за ним. Он садится наверху, дожидаясь меня, слегка покачивается туда-сюда, его джинсы сзади натянулись. Спрыгнув по ту сторону, мы некоторое время молча идем по лесу.