Судья кивнул миссис Бертоли:

– Прошу вас, ваше слово.

иссис Бертоли поднялась.

– На основании новой информации, поступившей в распоряжение окружного прокурора города Нью-Йорк, в соответствии со статьей четыреста сорок, десять уголовного законодательства штата Нью-Йорк, я прошу у суда отмены приговора Кристины Уэллес и аннулирования установленного приговором срока ее заключения.

Судья повернулся к Глассу.

– Возражения?

– Возражений нет, ваша честь.

Судья вздохнул.

– Мисс Уэллес, очевидно, штат Нью-Йорк, и в особенности окружной прокурор города Нью-Йорка, обязаны принести вам извинения. Равно как и должны вам четыре года вашей жизни. Извинение принести в наших силах, но отнятые годы компенсировать мы не в состоянии. Несомненно, правоохранительные органы стараются делать все возможное, чтобы подобное не происходило, но время от времени, в редчайших случаях, случаются серьезные нарушения законности. Это, должен я признать, и произошло с вами. Таким образом, я, – судья вытащил перо, – подписываю постановление об отмене вашего приговора и срока заключения. – Он поднял глаза. – О'кей… вы свободны, мисс Уэллес. – Он кивнул матронам, одна из них подошла к Кристине и разомкнула наручники. Потом вручила ей заклеенный конверт с удостоверением личности и деньгами.

Гласс собрал свои бумаги и вышел, едва взглянув на Кристину.

– Могу я говорить? – спросила Кристина, проверяя, целы ли ее деньги.

– Прошу покорно, – сказал судья, махнув рукой.

– Я свободна?

– Да. Прямо здесь и сейчас.

Она оглянулась по сторонам.

– И это все? Все на этом закончено?

– Да, – судья снял телефонную трубку.

Кристина повернулась к миссис Бертоли.

– Так я могу отсюда идти?

– Очевидно.

– Как часто подобное случается?

– Никогда.

– Но у них есть полномочия на это?

– Да, – сказала миссис Бертоли.

– Никто о подобных вещах не слыхивал.

– Прокуратура многие вещи не разглашает.

– А вы знали об их намерении?

– Не имела представления.

– Они выслали вам уведомление?

– Я сильно в этом сомневаюсь, – ответила миссис Бертоли. – Это очень скандальная история. Так что они постарались ее замять.

Кристина заметила стоявшего в глубине судебного зала Пека, он раскачивался на каблуках. Возможно, полицейский был одним из тех, кого ей следовало бы опасаться, подумала она.

– А если я вам скажу, что опасаюсь преследования?

Адвокатесса осмотрелась вокруг.

– С чьей стороны?

– Я не знаю. – Кристина склонилась ближе к ней. – Ну что ж, я…

Лучше ей промолчать.

– Просто я беспокоюсь, что меня могут преследовать.

Миссис Бертоли кивнула.

– Вы проводите меня до выхода? – спросила Кристина.

Женщина взглянула на часы.

– У меня скоро еще одно слушанье.

– Так вы меня не проводите?

Глаза миссис Бертоли были мертвыми, не выражающими ровно никакого интереса.

– Мисс Уэллес, вы вольны входить и выходить по своему желанию. Я не возьму с вас платы за сегодняшние услуги.

Детектив исчез. Но за ней мог следить кто-то другой за дверью зала суда. Она бы могла, конечно, подвязать волосы, или надеть солнечные очки, или переодеться в другой свитер, но что толку? К тому же при ней был ужасный и унизительный пластиковый пакет для мусора, который выдавал ее с головой. Она присела, сгорбившись, на сиденье в заднем ряду. Посижу здесь и все обдумаю, сказала она себе, не сдвинусь с места, пока не намечу план действий. Она была уверена, что за ней будут следить сразу же, как она выйдет из зала суда. Возможно, это сумасшествие. Но у нее были все основания подозревать, что все не так просто. Уж больно наглой звучала ложь Пека. Предположим, что кто-то, работающий на Тони Вердуччи, за всем наблюдает, предположим, он захочет с ней поговорить.

Она встала и, выйдя из зала суда, пошла вдоль по коридору. Двигай ногами, не осматривайся и не оглядывайся. Ты еще не свободна. Она проходила мимо хмурых черных парней, рядом стояли их матери – грузные и измотанные; мимо молодых ухарей, слишком много куривших и побывавших в трех-четырех метадоновых клиниках; мимо шаркающих судейских служащих с животами, которые нуждались в бандажах, мимо частных адвокатов с мясистым лицом и в очень дорогих часах, мимо семей жертв, передвигавшихся группками, объединенных солидарностью; в их лицах читалась непреклонность людей, решивших посвятить жизнь торжеству справедливости, и чем суровее приговор, тем лучше. Не смотрите на меня, не замечайте меня, думала она, торопливо проходя с опущенной головой.

Кристина вошла в лифт и неловко втиснулась между трех полицейских и двух адвокатов, ни один из которых не проронил ни слова. К ним присоединился на следующем этаже еще один мужчина, окинул ее взглядом. Какая странная стрижка, подумалось ей. Когда дверь лифта открылась снова, она вышла вслед за адвокатами. Мужчина со стрижкой тоже вышел из лифта. Не смотри на него, сказала она себе. Вошла в кабину и поехала на тринадцатый этаж. Мужчина за ней не увязался, но это ее не успокоило. Если Тони Вердуччи что-то от нее хочет, то ему придется подождать, пока она выйдет из здания суда. И Кристина скрылась в туалете.

Мясистая женщина, в тугом белом платье и туфлях-лодочках, стояла возле зеркала, поправляя прическу, зыркнула на Кристину и опять уставилась в зеркало.

В тот же момент в дверь уборной просунулась голова еще одной женщины.

– Мона, Бобби в машине ждет!

– А Жанетт выпустили? – спросила красотка, стоявшая перед зеркалом.

– Да, поэтому Бобби нас и торопит.

Женщина исчезла. Проститутки. Выход на волю под залог. Сутенер. Кристина наблюдала за той, что наводила марафет.

– По крайней мере, твой парень за тобой приехал, – сказала она, стоя у соседней раковины.

– Все они козлы.

– Да. Но есть на чем уехать.

Женщина повернулась к ней и нахмурилась.

– Тебя тоже только что отпустили?

Дверь опять открылась, и та же женщина прокричала:

– Мона, Бобби весь дерьмом изошел.

– Иду, иду, подожди минутку! – Мона повернулась к Кристине, – Прошу прощения, – и отправилась в кабинку, держа в руке маленький аэрозольный баллончик. – Никогда ничего не трогай в таких местах, девочка, вот что я тебе скажу. Не прикасайся к толчку, не прикасайся к ручке, к умывальнику. – Послышалось шуршание бумаги. – Я даже не люблю туалетной бумагой пользоваться.

– А мужик у тебя нормальный? – обратилась Кристина к кабинке.

Ноги Моны в туфлях были расставлены на фут.

– Он о нас заботится. А тебе что, нужен кто-то? Он всегда ищет девочек.

Кристина услышала шипение аэрозольного баллончика.

– Да он со мной и разговаривать не захочет.

– Почему?

– Я одета не так, как надо. Опять раздалось шипение.

– Если внешность подходящая, он сразу заметит.

– Ну, не знаю, – сказала Кристина, до нее донесся сладковатый аромат.

– Если он тебе подкинет работенку, тогда ты мне забашляешь через неделю, идет?

– Конечно.

Туфли в кабинке сделали шажок.

– Я хочу сказать, две сотни баксов.

– О'кей.

– Двести баксов ровно.

– А как же.

Туфли повернули налево, как в степе.

– Даже если у тебя будет неудачная неделя.

– Идет, – сказала Кристина. Послышался шум воды, туфли повернули направо, затем появилась сама Мона.

– Пойдешь со мной. Пошли побеседуем с Бобби. Они присоединились к третьей женщине и прошествовали по коридору, подобно средней руки кинозвездам, не обращая внимания на многозначительные взгляды копов и завсегдатаев судов. На улице у кромки тротуара стоял большой «мерседес-седан» с еще одной женщиной на заднем сиденье. Переднее окно скользнуло вниз, мужчина с невыбритой полоской кожи под нижней губой бросил им:

– Какого хрена я вас дожидаться должен?

– Йо, Бобби, – сказала Мона. – А мы тебя и не просили за нами заезжать.

Тот устало кивнул – бизнесмен в погоне за воображаемой прибылью.