– Ах, – вздохнул Мастерс, опуская крышку.

Оба поспешили к выходу.

– Скажите, ради бога, инспектор, что здесь происходит? – вполголоса заговорил Сандерс. – Что они замышляют? И почему она засунула оторванную от манекена руку в…

– Тише! – прошептал инспектор, убедившись, что поблизости нет прислуги. – Скоро узнаете, доктор. К тому же полагаю, рука ей не принадлежит. Возможно, вы сами догадаетесь, откуда взялась рука и почему она здесь. А пока съездим в Хэмпстед и повидаемся с мистером Шуманом.

Они ехали по крутым улочкам, по дороге, поднимающейся бесконечной лентой к холмам над Хэмпстедской пустошью. Полицейская машина обогнула большую лужу с радужными разводами и начала спускаться.

По контрасту с обширной холмистой пустошью, дома слева от дороги казались плоскими серыми коробками. Деревья, еще только подернутые зеленоватой дымкой, на расстоянии выглядели призрачными. Под ними вились утоптанные темные тропинки, там и сям огибающие овраги и ямы. Резкий порыв ветра взметнул в воздух выброшенную газету. Мужчины на миг ощутили себя на вершине мира, под небом, освещенным неярким солнечным светом. Даже воздух здесь был не такой, как в Лондоне.

Мастерс повернул налево, к дому Шумана. Его попутчик никак не мог успокоиться.

– Не хочу показаться назойливым, – сказал Сандерс, – но я был бы очень вам признателен, если бы вы хотя бы намекнули. Четверо часов, негашеная известь и фосфор, детали будильника, а теперь еще рука манекена. Скажите откровенно, как мужчина мужчине, есть ли у вас соображения по поводу всей этой путаницы?

Старший инспектор хохотнул.

– Только между нами, сэр, есть, – признался он. – Более того, я намерен сегодня заскочить к сэру Генри Мерривейлу. Вы с ним знакомы?

– Я видел его. Присутствовал на суде, когда он защищал обвиняемого в убийстве. Но зачем вам встречаться с ним?

– А-а! В том деле сэр Генри преуспел, – признался Мастерс, – хотя и утер нам нос. Мне страшно хочется увидеть его, потому что в нашем нынешнем деле он без моей помощи не разберется. И просто взбесится. А я должен доказать ему, что не лыком шит.

– И еще одно, инспектор. Почему вас так заинтриговала картина, которая висела в передней миссис Синклер?

Мастерс посерьезнел:

– Признаться, я не знаток живописи. Предметы искусства – это немного не мое. Но в полицейской работе я разбираюсь досконально, а моя женушка пару раз водила меня в Национальную галерею для общего развития. Не знаю, заметили ли вы, но в гостиной миссис Синклер на стене напротив камина висела еще одна картина. Девушка в голландском чепчике.

– Не заметил. Там было темновато.

– Гм. Возможно, это нарочно. Так или иначе, готов поклясться, что видел точно такую же картину в Национальной галерее. И написал ее старина Рембрандт. Я запомнил его имя, – признался Мастерс, – потому что этого художника ценят буквально все. Обыкновенно, если мне понравится какая-то картина, кто-то говорит, что это мазня и что у меня буржуазный вкус. С Рембрандтом не так. Вот почему я его запомнил.

Сандерс долго изучал инспектора.

– Вероятно, в мире существует множество копий Рембрандта, – сказал он. – Неужели вы думаете, что миссис Синклер торгует подделками? – В голосе Сандерса помимо его воли прозвучало разочарование.

– О нет, господи, нет! – искренне ответил инспектор. – Если миссис Бонита Радди Синклер хотя бы наполовину такая умница, какой я ее считаю, она никогда не опустится до этого. Это очередная уловка, доктор. Вам понравится. Вот его дом, кажется.

Они вышли из машины у невысокой стены, отгораживающей дом от дороги. Бернард Шуман жил в солидном респектабельном викторианском доме на две семьи, выстроенном из серого кирпича и облицованном по углам и вокруг окон белым камнем. Когда они направлялись по тропинке к крыльцу, кто-то наблюдал за ними из эркера.

Мрачная пожилая женщина в платье экономки провела их в душную прихожую, отмахнувшись от визитки Мастерса.

– Я знаю, кто вы такой, – сказала она. – Будь на то моя воля, я бы вас не впустила. Доктор не велел. Но он непременно хочет вас видеть. Сюда.

В гостиной перед ярко пылающим угольным камином стоял старинный диван, набитый конским волосом. На диване, придвинутом к камину, высоко на подушках лежал Шуман в пижаме, укрытый одеялом.

Он вполне соответствовал этой комнате с высоким потолком и эркером, до отказа набитой безделушками шестидесятилетней давности. Шерстяная пижамная куртка Шумана была застегнута до самой шеи. Тонкое лицо с узкими темными бровями и неглубокими носогубными складками делало его немного похожим на священнослужителя или государственного деятеля. Это впечатление почти не портили жесткие седеющие волосы. Честные голубые глаза излучали тревогу. Тонкие нежные руки покоились на книге, лежащей на коленях.

Однако в этой комнате Сандерс ощутил атмосферу, даже культуру, много древнее викторианской. Среди обычных безделиц он увидел высокий стеклянный шкаф с необычными предметами: голубыми погребальными сосудами, отполированными до блеска статуэтками, глиняными клеймами, глазурованными скарабеями для перстней и подвесок. А в углу между окнами стоял саркофаг высотой примерно семь футов.

– Прошу вас, садитесь, джентльмены. – Шуман сопроводил свои слова почти подобострастным жестом. Его голос соответствовал внешности, но поначалу звучал хрипло. – Я ждал вас. Насколько я понимаю, вы хотите спросить про будильник.

В его речи не чувствовалось ни удивления, ни явного замешательства, хотя он постоянно прочищал горло.

– Совершенно верно, мистер Шуман, – ответил Мастерс, также не выказав удивления. – Откуда вы об этом узнали?

Мистер Шуман улыбнулся:

– Мне позвонил сэр Деннис Блайстон. – Он сел поудобней на диване. – Позвольте мне откровенно высказать нашу позицию. Я знаю, вы не хотели, чтобы мы общались друг с другом, и, полагаю, вы по-своему правы. Но поймите и нашу точку зрения. Мы даже больше, чем вы, желаем узнать, что же произошло. Это вполне естественно. Можно задать вам прямой вопрос: вы, наверное, подозреваете, что мы сговорились и сочинили историю, которая должна ввести вас в заблуждение?

Мастерс покачал головой:

– Если не возражаете, сэр, задавать вопросы буду я.

– Как вам угодно, – вежливо ответил Шуман. – Но скажу наперед: мне нечего добавить к тому, что сообщили мои друзья. Они сказали вам правду, чистую правду.

– Давайте по порядку, – предложил Мастерс. – Прежде всего, раз уж вы сами упомянули о будильнике, что скажете о нем? Можете объяснить, что вы с ним делали?

– Я ничего с ним не делал!

– Ничего не делали?

– Я прежде никогда его не видел.

Похоже, у Шумана опять запершило в горле. Откашлявшись, он одарил инспектора грустной обаятельной улыбкой.

– Очень жаль, сэр, – сказал Мастерс. – Я надеялся услышать от вас какое-то разумное объяснение. У миссис Синклер и сэра Блайтона такие объяснения нашлись.

– Не сомневаюсь. Я отвечаю только за себя.

– Значит, вы больше не говорите от имени всех?

– Ну что, скажите на милость, – с неподдельной искренностью произнес Шуман, – мне ответить на это? Даю вам слово, никакой выдуманной истории не было. В противном случае я припас бы для вас какую-нибудь ложь.

– Как, по-вашему, попали к вам в карман детали от будильника?

– Не имею понятия. Вероятно, кто-то их подложил.

– Пока вы были без сознания? В таком случае вы полагаете, что другие предметы, обнаруженные в карманах сэра Денниса и сумочке миссис Синклер, тоже кто-то положил туда, пока они находились без сознания?

– Ни в коем случае. Я нисколько не сомневаюсь, что эти люди говорят правду.

Мастерс долго расспрашивал Шумана обо всех эпизодах прошлой ночи. Рассказ старика почти не отличался от показаний двух других свидетелей. От монотонного голоса Шумана внимание Сандерса начало рассеиваться.

Его особое внимание привлекал большой саркофаг, стоявший в нише между окнами, – за ними сгущались сумерки, и поблекшие от времени рисунки на саркофаге как будто растворялись в тенях. Черную поверхность саркофага пересекали красные ленты, исписанные иероглифами. На месте лица – позолоченная маска, на груди со скрещенными руками изображен гриф. Перед саркофагом, немного правее, стоял викторианский треножник с медным горшком, однако растения в нем не было.