Франция также стремилась к расчленению Германии, создавая блок независимых католических государств от Австрии до Нижнего Рейна. Во время оккупации Рура велась интенсивная пропаганда за отделение Рейнской области и образование независимой католической монархии в Баварии под вассалитетом Франции. К октябрю 1923 г. сепаратистское движение в Баварии достигло таких успехов, что, по указке Франции, 9 ноября премьер—министр Баварии решил провозгласить независимость. Это было как раз в пятилетнюю годовщину создания Германской республики. Гитлер принялся за ликвидацию статьи за статьей Версальского договора, так же как его создатели в свое время ликвидировали условия перемирия. 16 марта 1935 г. он объявил о введении всеобщей воинской повинности; 7 марта 1936 г. была ремилитаризована Рейнская область; 13 марта 1938 г. — аннексирована Австрия; в октябре того же года — оккупирована Судетская область Чехословакии; 13 марта 1939 г. — захвачена вся Чехословакия, а 21 марта 1939 г. Гитлер потребовал возврата Германии Данцига и разрешения пользоваться дорогой через Польский коридор с правом экстерриториальности.
Так колесо судьбы сделало полный оборот. Оправдывалось то, что предсказывал двадцать лет тому назад Ллойд Джордж с его трезвым кельтским рассудком. А он говорил тогда, что передача свыше 2 млн. немцев под власть поляков «должна рано или поздно привести к новой войне на востоке Европы».
Это предвидели и другие. Десять лет спустя после предостережения Ллойд Джорджа Фоллик писал: «Создание Польского коридора в тысячу раз более тяжкое преступление, чем создание Германией в случае ее победы в войне коридора, допустим, через нынешний Каледонский канал[16] и передача Голландии этой полосы в 10 миль шириной с единственной целью ослабить Британию. Примерно так поступила Франция, предоставив Польше коридор, разрезавший одну из наиболее плодородных областей Германии.
Согласившись на этот преступный акт, союзники Франции совершили одно из самых тяжких известных в истории преступлений против цивилизации… Чтобы дать Польше морской порт, было совершено другое преступление против Германии: у нее отобрали Данциг и провозгласили его Вольным городом. Но из всего наиболее немецкого в Германии Данциг является самым немецким… Рано или поздно Польский коридор стал бы причиной будущей войны». Если Польша не вернет коридор Германии, «она [Польша] должна быть готова к самой гибельной войне с Германией, к анархии и, возможно, к возвращению в состояние рабства, из которого только недавно освободилась».[17]
Из всего этого видно, что два требования, предъявленные Гитлером 21 марта 1939 г., отнюдь не были неразумными. Тем не менее британский премьер—министр Чемберлен, справедливо усмотрев в них предлог для новой агрессии, 31 марта в высшей степени опрометчиво дал Польше британские гарантии помощи. Было объявлено: «В случае любых явно угрожающих независимости Польши действий, которым польское правительство решит оказать вооруженное сопротивление, Правительство Его Величества сочтет себя обязанным немедленно оказать Польскому правительству всю возможную поддержку».[18]
Нет никакого сомнения в том, что Гитлер вызвал войну 1939–1945 гг., равным образом нет никакого сомнения и в том, кто и что вызвали к жизни Гитлера. Это — Клемансо, бесконтрольный, но все контролирующий председатель мирной конференции, и его шедевр — Версальский договор.
На рассвете 1 сентября 1939 г. вновь раздался грохот орудий, на этот раз возвещавший похороны второго Версальского договора и рождение второй мировой войны.
2. Цели воюющих государств
Военные цели воюющих сторон были прямым результатом их внешней политики. Давным—давно Клаузевиц указывал, что «война есть не что иное, как продолжение политики, только иными средствами». Он говорил, что «военное искусство на своей высшей точке становится политикой, дающей сражение вместо того, чтобы писать ноты».[19]
Со времен Тюдоров и до 1914 г. Британия стремилась сохранять равновесие сил, то есть разделять путем соперничества великие континентальные державы и сохранять равновесие между ними. С точки зрения равновесия сил сразу было видно, кто являлся потенциальным противником. Врагом становилось не самое плохое государство, а то, которое больше, чем остальные, угрожало Британии или ее империи. Так как такое государство обычно было сильнейшим из числа континентальных держав, британские государственные деятели в мирное время были на стороне второго по силе государства или группы государств, коалиция которых только слегка уступала сильнейшему государству. Исходя из этого принципа, они вовсе не стремились к уничтожению противника, ибо это навсегда расстроило бы равновесие сил. Вместо этого целью войны было такое ослабление сильнейшего государства, чтобы можно было восстановить равновесие сил. Как только достигалось нужное ослабление, начинались переговоры о мире.[20]
Французская политика со времен Ришелье и по сей день направлена на то, чтобы защитить свою восточную границу и держать Германию в состоянии раздробленности. Следовательно, политика Франции также исходила из равновесия сил, но не в Европе в целом, а среди германских государств. Германия, будь она Священной Римской империей, Пруссией, Вторым или Третьим рейхом, была единственной континентальной державой в Европе, которая могла соперничать с Францией.[21]
Если сравнить эти две концепции равновесия сил, то видно, что они резко отличаются друг от друга. Если британская концепция исходила из существования по крайней мере двух равных или почти равных великих держав или групп держав, то французская концепция полагалась только на одну державу — на саму Францию. Следовательно, цели Франции противоположны целям Британии. И со времен Людовика XIV антагонизм между ними в различных формах прослеживается в основе почти каждого крупного европейского кризиса. Отсюда дурная репутация, которой пользовались концепции равновесия сил.[22]
Для того чтобы избежать повторения этих кризисов, в 1919 г. державы—победительницы, следуя советам американцев, согласились создать Лигу Наций. Коллективная безопасность должна была сделать излишним сохранение равновесия сил. Поскольку сами Соединенные Штаты не были европейской державой и не могли стать таковой, даже если бы они ратифицировали мирный договор, Франция осталась сильнейшей в военном отношении державой в Европе, и потенциально судьба равновесия сил автоматически перешла в ее руки. Тут—то и выступила на сцену традиционная французская политика. Это стало очевидным в 1923 г., когда Франция оккупировала Рур. В результате Британия постепенно вернулась к своей традиционной политике и начала выступать в пользу Германии, чтобы создать противовес Франции.[23]
Если бы в финансовом отношении Британия занимала положение, в каком она была в 1913 г., то есть если бы она оставалась мировым банкиром, отход от политики коллективной безопасности и возвращение к политике равновесия сил создали бы для нее сильные позиции: Британия могла бы позволить Германии перевооружаться, всегда зная, что если Германия станет слишком сильной, Британия сможет субсидировать Францию и увеличить британский флот, авиацию и армию. Но Лондон перестал быть финансовым центром мира, этот центр переместился в Нью—Йорк. Возвращение Лондону былого значения было сочтено необходимым, для того чтобы политика равновесия сил могла снова стать эффективной. Чтобы способствовать этому, Британия в 1925 г. вернулась к золотому стандарту, затем вплоть до 1931 г. вела торговую войну с Соединенными Штатами, которая настолько поглощала ее ограниченные финансы, что слишком мало оставалось для британских вооруженных сил.
