Вновь надводные корабли не вели бой друг с другом. Это был решающий морской бой, возможно, самый решающий морской бой со времен Цусимы, потому что здесь японская авиационная мощь на море была навсегда подорвана. У японцев осталось так мало авианосцев, что отныне они уже не могли догнать американцев в их строительстве. В строю осталось 5 японских авианосцев, из них только один большой; еще 6 строились или ремонтировались. Между тем у американцев оставалось только 3 больших авианосца в Тихом океане, но зато было заложено не менее 13 обычных и 15 эскортных авианосцев.

Отныне японский флот был связан по рукам и ногам из—за недостатка авианосцев. После сражения у Мидуэя он мог вступать в бой с американским флотом только по ночам или под прикрытием самолетов, действовавших с береговых баз. Таким образом, превосходство в морской мощи на Тихом океане перешло к Соединенным Штатам. Отныне южная линия снабжения Австралии была в безопасности; недалек был день победы в борьбе за центральную линию.

За первые шесть месяцев войны на Дальнем Востоке Япония захватила территорию, примерно равную половине территории Соединенных Штатов, заплатив за это смехотворную цену: 15 тыс. убитых и 381 самолет.[187]

Поэтому изучающему историю воины прежде всего бросаются в глаза огромные преимущества, которые дает государству—агрессору подготовленность в условиях современной войны, затем вопиющая глупость недооценки потенциального противника, особенно в век науки. Как англичане, так и американцы совершили эту ошибку. Они считали японцев «желтыми обезьянами», отворачивались, когда японцы проходили мимо, забывая, что превосходство белого человека в Азии основывалось не на цвете кожи, а на превосходстве его вооружения. Как только азиаты получили хорошее оружие, они бросили вызов превосходству белого человека. В конце концов, как мы увидим, превосходство в силе оружия, а следовательно, и в промышленной мощи стало решающим судьей. Однако оружие само по себе лишь тонкий тростник, на который едва ли можно опереться, если не использовать его с умом, то есть в соответствии с принципами войны, применяемыми согласно стратегическим условиям и тактическим обстоятельствам.

На Западе мы видели, как немцы из—за отсутствия предвидения после блистательных побед потерпели неудачу. Они не были подготовлены к тому, чтобы форсировать Ла—Манш. Стремясь выправить положение, они перенесли свои главные усилия на другой театр военных действий и тем самым вдвойне усугубили свою первоначальную ошибку.

На Востоке японцы совершили иную ошибку. Неудача Японии объясняется тем, что с самого начала было избрано ошибочное оперативно—стратегическое направление, которое после начала войны уже нельзя было изменить.

Германия, будучи неподготовленной к форсированию Ла—Манша, все же имела, как мы видели, другую возможность действий. Япония не только не была готова, но никогда не могла бы подготовиться к тому, чтобы пересечь Тихий океан и завоевать Соединенные Штаты; перейдя Рубикон в Пирл—Харборе, она не имела никакой другой перспективы.

Германия, возможно, могла исправить свою ошибку, если бы она отказалась от вторжения в Россию и направила все свои усилия против Британии. Япония перед лицом Соединенных Штатов никогда бы не могла иметь такой возможности, поэтому с самого начала ее блистательные победы оказались бесплодными.

Однако ошибки имели и сходство, что привело обе эти страны к поражению. Если в первом случае ошибка привела в конце концов к чрезмерной растянутости линий коммуникаций, то в другом случае эта растянутость существовала с самого начала. В одном случае не хватало средств для достижения цели, в другом случае — средств, чтобы закрепить даже начало.

В месяцы, последовавшие непосредственно за третьей ливийской кампанией, проблемы, стоявшие перед армией под командованием Роммеля[188] и армией, теперь находившейся под командованием генерала Окинлека,[189] были аналогичными. Чтобы они могли перейти в наступление, как одну, так и другую армию нужно было вновь снарядить и усилить подкреплениями. Решающим фактором стали коммуникации. Коммуникации армии Окинлека были сравнительно коротки на суше, но необыкновенно длинны на море. У Роммеля было другое положение. Коммуникации Роммеля тянулись по сухопутным дорогам примерно на 1 тыс. миль до его главной базы в Триполи и на 375 миль до Бенгази; по морю эти порты находились соответственно в 350 и 450 милях от Мессинского пролива. Мальта контролировала эти морские пути, будучи в 200 милях от Триполи, в 360 милях от Бенгази и в 500 милях от Крита. На Крите 200 миль севернее Тобрука также была германская база снабжения. Если бы Роммелю удалось нейтрализовать Мальту и занять Тобрук, он, несомненно, оказался бы в выгодном положении в отношении коммуникаций. До тех пор пока Роммель был вынужден заниматься осадой Тобрука, он не мог сосредоточить свою армию. Следовательно, без сильных подкреплений Роммель не мог перейти в наступление. На это невыгодное обстоятельство обратил внимание генерал Окинлек, который указывал: «Спокойствие, царящее на нашем фронте четыре с половиной месяца, следует отнести главным образом за счет защитников Тобрука. Гарнизон не потерял присутствия духа, а был готов в любой момент с воодушевлением перейти к наступлению. Он сковывал в два раза больше силы противника. Поддерживая противника в состоянии крайней напряженности, гарнизон с апреля по ноябрь отвлекал с линии фронта 4 итальянские дивизии и 3 немецких батальона».[190]

Роммель целиком и полностью понимал значение взятия Тобрука и 1 мая попытался штурмовать его.[191]

Германское верховное командование, как это ни удивительно, не поняло, что значительно важнее нейтрализовать или еще лучше занять Мальту. Это можно объяснить только тем, что Гитлер и его штаб рассматривали войну в Ливии как побочную и незначительную и никак не оправдывавшую отвлечения сил, необходимых в России. По словам одного наблюдателя, «германское верховное командование отвечало отказом на все просьбы о переброске части авиации с Балканского полуострова в центральную часть Средиземного моря. Оно упорно жертвовало интересами войны на море во имя войны на суше. Германское верховное командование даже не отпустило итальянскому флоту достаточного количества нефти».[192] В результате в августе было потоплено 35 % всех грузов и подкреплений, шедших к Роммелю, а в октябре — 63 %.

Так благодаря Мальте генерал Окинлек, несмотря на то, что его морские коммуникации были растянуты на 12 тыс. миль, смог быстрее усилить свою армию. Только в конце октября, когда потери в тоннаже возросли до 75 %, германское верховное командование попыталось найти выход из создавшегося положения. С запозданием из Атлантического океана в Средиземное море было переброшено 25 подводных лодок, которые 13 ноября одержали первую победу, торпедировав британский авианосец «Арк Ройял».

Между тем генерал Окинлек, свободный от того, что для генерала Уэйвена было подлинным Тобруком, а именно от кампании в Восточной Африке,[193] к концу августа объединил войска в пустыне в 8–ю армию под командованием генерал—лейтенанта Каннингхэма.

8–я армия состояла из двух корпусов: 13–го под командованием генерал—лейтенанта А. Годвин—Остина и 30–го под командованием генерал—лейтенанта У. Норри. В 13–й корпус входили: 4–я индийская и новозеландская дивизии, 1–я армейская танковая бригада. В 30–й корпус входили: 7–я танковая дивизия (7–я и 22–я танковые бригады и 7–я группа поддержки), 4–я танковая бригада, 1–я южноафриканская дивизия и 201–я гвардейская усиленная бригада. Гарнизон Тобрука под командованием генерал—лейтенанта Р. Скоби состоял из 70–й дивизии, 32–й армейской танковой бригады и польского полка. 2–я южноафриканская дивизия и 29–я индийская пехотная усиленная бригада находились в резерве армии.