Песочные часы истории рейха «отсыпали» секунду за секундой, а фюрер все так же продолжал испытывать телефонную трубку на ритм своего дыхания. Выдерживая его артистическую паузу, Дениц вопросительно поглядывал на замершего посреди кабинета коммодора Штауфа. В эти мгновения гросс-адмирал решал для себя, правильно ли он поступил, пригласив Штауфа в свидетели их разговора с фюрером, а если неправильно, то как бы поделикатнее выставить его?

— А вообще, что вы обо всем этом думаете, гросс-адмирал? — неожиданно спросил Гитлер именно в ту минуту, когда главком Кригсмарине уже был уверен, что сейчас он положит трубку.

— Вы имеете в виду положение на фронте?

— События на фронтах интересуют меня сейчас менее всего, — неожиданно окреп голос Гитлера.

— Ну, если говорить о состоянии нашего военного флота…

— То, что происходит сейчас на фронте и в Германии, — не стал выслушивать его фюрер, — всего лишь поток событий в том мире, развитие которого давно остановилось. У этого мира, Дениц, нет будущего. Его уже попросту нет. А если что-то там, на горизонте, и проявляется, то оно слишком призрачное и слишком недостойное, чтобы полагаться на него как на будущее германской расы. Вы понимаете меня, гросс-адмирал?

— Во всяком случае, пытаюсь.

— Поэтому сейчас меня интересует не мнение любителей подсчитывать количество трупов по обе стороны фронта, — Дениц с удивлением отмечал, что голос фюрера становится все увереннее и тверже. Теперь это уже был голос оратора, голос человека, знающего цену каждому сказанному им слову, голос вождя. — Наши взоры должны быть обращены туда, во льды вечности, во льды, в которых законсервировано будущее новой расы; в подземелья, возрождаясь в которых, мы со временем станем обладателями мира и небесным повелением вселенной!

«Он явно произносит чьи-то слова, — понял гросс-адмирал, — но не исключено, что немножко перевирает их. Впрочем, вождю нации это простительно. Главное ведь не то, что вождь скажет своему народу, а то, как народ истолкует слова своего вождя».

— Вы имели в виду наши устремления в Антарктиде, мой фюрер?

Услышав слово «Антарктида», Гитлер замер на полуслове, как зависшая над прибрежным мелководьем птица, подстреленная на взлете. Запнувшись на некстати прерванной мысли, он несколько мгновений держал астматическую «паузу субмаринника», а затем натужно выдохнул:.

— Антарктиду, Дениц, именно так, Антарктиду! И теперь уже не имеет никакого значения, где мы, в конце концов, остановим наступление жидо-большевиков на востоке и как долго будем терпеть амбициозную европейскую гниль на западе. Важно только то, что сегодня, уже сегодня, мы заложим в подземельях Новой Швабии; какое семя уже сегодня мы посеем на, «высшими посвященными» указанной нам, расовой ниве!

Дениц нервно передернул плечами и еще больше напрягся. Он терпеть не мог подобных разговоров. Лучше бы фюрер напрямую спросил его о потерях на флоте или потребовал — как он это уже не раз делал — объяснений по поводу того, почему и надводный и подводный флота рейха все явственнее уступают английскому флоту. «Если Геринг, — орал он однажды, во время такого же, столь же безобидно начинавшегося, телефонного разговора, — напрочь проиграл англичанам войну в воздухе, то это еще не значит, что я точно так же позволю вам напрочь проиграть им войну на море!» Но тогда он, Дениц, по крайней мере, понимал, о чем идет речь. И чего от него пытаются требовать.

Умолк фюрер совершенно неожиданно. Задохнувшись на какой-то фразе, фюрер мучительно долго прокашливался, а затем астматически вздохнул и, словно уставший от библейских мудрствований и собственных проповедей старый пастырь, вдруг обыденным, глуховатым голосом спросил:

— Так что вы обо всем этом думаете, Дениц?

— Только что из Антарктиды вернулись две «стаи» моих субмарин, — интонационно взорвался теперь уже гросс-адмирал. — Они прошли через все заслоны союзников, они пожертвовали несколькими судами из рейдерской стаи прикрытия, но прибыли сюда, на базу «Нордберг», чтобы, приняв на борт надлежащий груз, снова отправиться в Антарктиду. Потому что все мы здесь, на базе «Нордберг», — зачастил гросс-адмирал, опасаясь, как бы фюрер не прервал его, — воспринимаем все то, что по вашему приказу мы делаем в Антарктиде, — как участие в открытии Третьего фронта, способного спасти германскую нацию, сделать ее еще более жизнеспособной.

Дениц умолк и несколько мгновений ждал реакцию Гитлера; ему даже показалось, что фюрер положил трубку. И спасло гросс-адмирала от конфуза только то, что он уже не впервые сталкивается с подобной странностью фюрера: во время телефонного разговора тот вдруг надолго умолкал, причем как раз тогда, когда собеседник напряженно, со страхом и надеждой, ждал его реакции. И очень часто случалось так, что возобновлял он разговор, переходя на другую тему и оставляя своего собеседника в полной растерянности.

— Нам удастся сохранить наш подземный рейх в тайне от союзников, Дениц? — наконец прорвался сквозь глухое потрескивание голос фюрера. — Скажите мне об этом прямо, старый дружище.

— Полностью скрыть тот факт, что мы создаем в Антарктиде большую военную базу, нам не удастся.

— То есть вы хотите сказать, что уже не удалось? — резко уточнил Гитлер.

— Нам с вами незачем отрицать очевидные факты, мой фюрер. Иное дело, что мы по-прежнему должны будем оставлять англичан и их союзников в полном неведении относительно того, что же на самом деле мы создаем в своей Новой Швабии, и, таким образом, избегать серьезных военных столкновений с ними у берегов Антарктиды.

— Считаете, что пока что хотя бы это нам удается, Дениц?

— Пока что — да.

— Хоть что-то нам удается, — старчески проворчал Гитлер.

— Однако сохранять наши приготовления, наши планы и размах наших поставок в Антарктиду — с каждым днем становится все труднее, — не пощадил его Дениц. Когда еще представится возможность сказать такое фюреру, не вызывая у него приступа благородного гнева?

— Потому что союзники столь резко усилили свой интерес к данному объекту?

— Мои субмаринники этого не заметили. Но истинное положение дел должен знать другой адмирал, Канарис.

— С сегодняшнего дня я хочу, чтобы этот адмирал знал о «Базе» как можно меньше.

Услышав это, Дениц слегка вздрогнул и неестественно выпрямился, словно приготовился выслушать приказ Гитлера или приговор суда. Он понял, что между фюрером и Канарисом, отношения между которыми и так были непростыми, возникла новая угрожающая трещина. И представил себе, по карьерам и судьбам скольких людей она способна пройтись.

— Я учту это, мой фюрер. Мои люди тоже, — поспешно заверил он.

Гросс-адмиралу очень не хотелось, чтобы в разговоре с кем-то другим, скажем, Гиммлером или Скорцени, Гитлер, как бы между прочим, обронил: «С сегодняшнего дня я хочу, чтобы эти два наших адмирала знали о «Базе-211» как можно меньше». Ничего в жизни он не боялся так, как боялся недоверия фюрера. Хотя бы малейшего недоверия.

— Значит, я так понял, что пока что наши враги знают о «Базе» не так уж много, — все еще мучился сомнениями Гитлер.

— Спасает только то, что пока что и русских, и англичан больше интересуют разведданные, связанные с европейскими театрами действий.

— Это хорошо. Из этого следует, что каждый день работает на создание в Антарктиде но… — Гитлер вновь запнулся на полуслове, однако на сей раз это была не экспрессивная пауза фюрера-оратора. Похоже, что фюрер умышленно умолк, вспомнив, что даже его рейх-линию могут прослушивать. Пусть даже это будут люди из скандально известного теперь научно-исследовательского института Геринга.

Лишь вспомнив о «спецах Геринга», главком Кригсмарине успокаивающе произнес:

— Я вас понял, мой фюрер. Мы оба знаем, о чем идет речь. Мы, конечно же, должны продолжить создание задуманного вами.

— Поэтому я решил, что безопасностью «Базы-211» должен заниматься тот единственный человек, который способен эту безопасность обеспечить, — Отто Скорцени.