И Конор понял: только он один выдержал испытание. Решив, что настало время перейти к делу, Конор спросил:

– Так что же я должен сделать?

– У меня есть тысяча ружей на складе в Нью-Йорке, – ответил Галлахер, – дар наших братьев из «Клан-на-Гэл».[12] Ты должен помочь моим людям тайно переправить их. Сделать это надо за три месяца.

Конор решил, что Галлахер заслужил свою репутацию настоящего гения революции.

Оливия устала до изнеможения. Она молча уселась на козлы рядом с Ореном, и фургон тотчас же тронулся с места, покатив в сторону «Персиковой рощи». Никто из них не произносил ни слова – Оливия слишком устала, чтобы разговаривать, а Орен, хоть и стал отцом в шестой раз, оставался человеком неразговорчивым.

Когда же фургон, наконец, остановился у ее дома, Оливия подхватила свою корзинку и, спрыгнув на землю, проговорила:

– Пусть док Моррисон обязательно осмотрит Кейт и малыша, как только вернется.

– Я позабочусь об этом, – ответил Орен. – Спасибо тебе, Оливия, за все.

Он щелкнул вожжами, и фургон покатил в обратном направлении. Оливия же, спрятавшись от дождя под навесом веранды, сняла мокрые башмаки и вошла в дом.

В доме царила тишина, но в холл проникал слабый свет из библиотеки. Он ждал ее. При этой мысли Оливия улыбнулась, и на сердце у нее потеплело.

Сняв мокрую шляпу и накидку, Оливия направилась в библиотеку и, расплывшись в улыбке, замерла на пороге при виде открывшейся ей картины. Конор сидел на диване, а девочки, облепившие его со всех сторон, крепко спали. Честер, тоже спящий, лежал у него в ногах.

Взглянув на Оливию поверх головы Миранды, Конор тихо проговорил:

– Только не вздумайте смеяться. – Он в смущении отвернулся.

Оливия прикрыла рот ладонью и покачала головой.

– Нет-нет, у меня и в мыслях не было… Вам так удобно? – Она подошла поближе к дивану. – Вы выглядите… Похоже, вы очень устали.

Конор посмотрел на девочек.

– Я здесь как в ловушке. Видите ли, мы решили…

– Мама? – послышался сонный голос Кэрри. Она приподняла голову. – Мама, мы тебя ждали.

– Вижу, – с улыбкой ответила Оливия. – Но вам давно уже пора в постель. – Она положила руку на плечо старшей дочери. – Бекки, проснись.

Девушка открыла глаза и, зевая, пробормотала:

– Наконец-то ты вернулась, мама. Ну как, миссис Джонсон родила?

– Да, мальчика, и с ним все хорошо.

Оливия повернулась к Конору. Тот встал и передал ей Миранду.

– Спасибо. – Она прижала малышку к груди. – Надеюсь, они не доставили вам слишком много хлопот.

– Какие же тут хлопоты? Они все уснули – прямо в середине моей лучшей сказки.

Представив себе эту картину, Оливия пожалела, что ее в тот момент не было дома. Ей бы очень хотелось понаблюдать, как Конор рассказывает девочкам сказку – так, как это обычно делают отцы. Но он им не отец. Даже не близкий человек.

– Что ж, спокойной ночи. – Она отвела взгляд. – Спите спокойно.

– Постараюсь, – ответил он с иронией, которую Оливия не поняла.

Девочки пожелали Конору спокойной ночи, и Оливия увела их из библиотеки. Уже наверху, в коридоре, она шепнула старшим девочкам:

– Ложитесь, а я уложу Миранду.

Девочки молча кивнули, и Оливия вошла в комнату Миранды. Откинув одеяло, она осторожно уложила девочку в постель, стараясь не разбудить ее, но Миранда все же проснулась.

– Мама, дождь все еще вдет, да? – пробормотала она, открывая глаза.

Оливия присела на край постели.

– Да, еще идет, но гроза уже прошла, дорогая.

– Я очень испугалась, – сказала малышка. – Но мистер Конор говорит, что гром только пугает всех, его не надо бояться. Надо просто зарычать на него, как он рычит на людей. Мистер Конор так поступает, когда ему снятся страшные сны.

– Он так и сказал? – удивилась Оливия. – Что ж, думаю, это хорошая мысль.

– Да, очень хорошая, – кивнула Миранда. – И еще он рассказал нам интересную историю. – Девочка зевнула во весь рот. – Мне бы хотелось, чтобы мистер Конор каждый вечер рассказывал нам истории. – Она снова зевнула, и глаза ее медленно закрылись.

Оливия склонилась над дочерью и поцеловала ее в щеку.

– Мне бы тоже очень этого хотелось, – прошептала она.

Оливия ужасно устала, но сон не шел к ней. Она то и дело переворачивалась с боку на бок, взбивала подушку, но уснуть, никак не удавалось. Наконец, решив, что чашка чая ей, возможно, поможет, она встала с постели, накинула на плечи шаль и вышла из комнаты. Спускаясь по черной лестнице, она заметила свет, проникающий в коридор из-под кухонной двери.

Неужели Конор еще не спит? Оливия немного помедлила. Потом все-таки пошла на кухню. Открыв дверь, она увидела Конора, склонившегося над столом, над грифельной доской. Он поднял голову и взглянул на нее вопросительно.

– Никак не могла уснуть, – объяснила Оливия. – Вам тоже не спится?

– Да, тоже.

– Я решила выпить чашку чая. Хотите?

Он пожал плечами, и Оливия прошла к плите. Поворошив тлеющие угли, она подбросила в топку щепок и поставила на огонь чайник.

Конор по-прежнему молчал, и она, поставив на стол две чашки чая, проговорила:

– Вижу, вы почерк отрабатываете…

Взяв одну из чашек, Конор откинулся на спинку стула и пробормотал:

– Да, почерк… И еще я думал: а какой мне смысл заниматься боксом?

Оливия внимательно посмотрела на него.

– А почему вы стали этим заниматься?

– Это способ заработать на жизнь.

– Но есть много других способов.

– Да, конечно. Но этот – один из самых простых.

Но такой ответ не удовлетворил Оливию. Она видела Конора за работой и понимала, что причина не в его лени.

– Вы никогда не думали о том, чтобы приобрести другую профессию?

– Например? – Он нахмурился и добавил: – Мне и грамота не очень-то нужна. Не надо уметь читать, чтобы понять вывеску в окне: «Ирландцы не требуются».

– А вам никогда не хотелось где-нибудь осесть, сделать ставку на что-нибудь более надежное, чем очередной бой?

Он покачал головой:

– Нет, никогда не хотелось. Мне нравится бродяжничать. Я не из тех, кто любит оседлую жизнь. Я люблю свободу.

– А почему бы вам не завести собственную ферму? На Западе полно земли под участки для поселенцев.

– Нет, я не фермер.

– А разве плохо быть фермером?

Он долго молчал, наконец, проговорил:

– Мой отец был фермером. И отец отца тоже был фермером. Мы выращивали картофель, как и другие. Видите ли, нам досталось очень мало земли – большей ее частью распоряжались британские землевладельцы. А картофель – это единственное, что мы могли выращивать на наших маленьких участках, чтобы прокормиться. Но потом пришел ocras. To есть голод.

Оливия молчала, и он продолжал:

– Однажды утром, мне тогда было одиннадцать лет, я проснулся от пронзительных криков. Я выбежал наружу, чтобы посмотреть, в чем дело, и увидел мать, отца и брата. Мать указывала на clochan,[13] где мы хранили урожай, всхлипывала и что-то говорила про картофель. Мы направились туда, мой отец открыл дверь… и в нос нам ударил ужасный запах…

Конор помолчал, потом опять заговорил:

– Мы вошли в clochan, и отец склонился над ларем, в который мы только накануне засыпали здоровый свежий картофель с поля. А когда отец поднял голову, я впервые в жизни увидел на его лице страх. И понял: случилось что-то ужасное. Заглянув в ларь, я не увидел картофеля. Там была какая-то слизистая масса, вонявшая серой и походившая на кашу…

Конор вздохнул и надолго умолк.

– Но мы все-таки взяли немного этой гадости и дали одной из наших свиней. Свинья сдохла, и мы поняли: это была отрава. Мы пошли в поле и попытались выкопать клубни, которые еще оставались в земле. Но все напрасно. За одну ночь вся зелень увяла, а клубни почернели. Всюду происходило то же самое, и этот ужасный серный запах был везде. Мне кажется, я до сих пор его чувствую.