3. Обзор источников вполне репрезентативен и достоин всяческой похвалы. А вот обзор ранних гностических школ не вызывает такого доверия. Достойны звания исследователя замечания автора о непонятности и невнятности гностицизма вследствии недостаточности информации («Д  ремучий сумрак Гностиков»,   — говаривал еще Тертуллиан). Но все же, Е.В.Афонасин более компетентен в вопросе, чем я. Поэтому не буду опускаться до скрупулезных дискуссий вокруг отдельных частностей (к слову: секта николаитов не относилась к гностическим, ее бы не стоило упоминать в тексте, если бы автор не хотел обосновать общность гностицизма и раннего христианства). Вместо диспута предлагаю собственное, основанное на штудиях и экспериментах, понимание гностического учения.

Гностическая космогония решает античную философскую проблему αρχε(архе — начало) в совершенно своеобразном ключе.

Василид: «Было, когда существовало Ничто; это Ничто не было чем-то из сущего, но просто, неожиданно и без всякого софизма было вообще Ничто».  Василид называет его еще «Не-сущим». Это не Бог, а трансцендентное вне всякой духовности и материальности. Соответственно, оно и не познаваемо (даже гностиком). Итак, когда не существовало ничего, Не-сущее невольно, непреднамеренно, бесстрастно и без всякого желания создало семя мира («н  е-сущий мир»)  . Комментирует это событие Василид таким образом: «Откуда возник свет? — Из ничего (Быт.1.3). Ведь не написано откуда, но только то написано, что из голоса говорящего, он же не существовал, не существовало и возникшее.».  Семя мира отождествляется с Логосом. Из него возник весь мир. Я не буду углубляться в василидовскую космогонию. Отмечу наиболее важные идеи:

Логос не только «семя мира»,  он еще и почти не разделен с «Не-сущим», и одновременно активный и имманентный принцип бытия. Гностики первыми в ойкумене пришли к мысли, что не только Вселенная творится из «ничего», но и сам творец «Ничто» — между ним и «тварью» устанавливается паритет.

Последняя идея не относится ни к античной философии, ибо «небытие» в ней оценивается негативно и не является αρχε (ex nihilo nihil fit); ни к мифологии, ибо здесь вообще не поднимается вопрос первичного сотворения — Хаос и его боги просто существуют.[2] Гностики впервые вышли за рамки философии и мифологии. Я бы назвал эту идею краеугольным камнем гностической историософии.

Поэт Валентин раскрыл другую, более метафоричную картину мира. Воспользуюсь свидетельством Тертуллиана «Против Валентиниан».  [3]

Безначальный, беспредельный, бесконечный эон πρωαρχος («н  ачинающий»)  переполнился сладостью — так возникла χαριζ («н  аслаждение»)  . От союза πρωαρχος и χαριζ рождаются νουζ(«у  м»)  и αληθεια(«и  стина»)  . Последняя пара создает λογοζ(«с  лово»)  и βιοζ(«ж  изнь»)  . Словом и Жизнью созданы ανθρωποζ («ч  еловек»)  и εκλεζια(«ц  ерковь»)  . Именно эти первые 8 эонов и являются Огдоадой — не восьмым небом, а высшей иерархией πλερωμα(Плеромы — полноты).

В дальнейшем λογοζ(«с  лово»)  и βιοζ(«ж  изнь»)  . ανθρωποζ («ч  еловек»)  и εκλεζια(«ц  ерковь»)  . , и порождают 11 пар эонов:

Такова Плерома: 30 эонов, составляющих 15 сизигий — пар, объединенных в единую сущность любовью.

Шедевр Валентина — миф о странствиях τοφια (Софии). Она создает Гебдомаду — семерку низших сущностей: εντυμημα (энтимезис — Замысел), Желание, Страсть, Невежество, Страх, Печаль, Демиург\ Метропатор\ Иолдабаоф. Последний творит κενοζ (киному — пустоту).

Итак, валентиновская картина мира:

духовная Плерома с Огдоадой во главе;

материальная кинома, которую возглавляет душевная Гебдомада.[4]

В валентиновской космогонии нет ничего особенного, если не принять во внимание, во-первых, метафоричность и символизм языка Валентина. Во-вторых, мне приходит на ум закон соответствий Сведенборга, то есть Плерома и кинома соответствуют (не тождественны) друг другу. Действительно, София\ Мысль опустившись в киному становится материальной — носителем мудрости\ мышления является каждый человек. И история Софии, ее падения — наша судьба.

Меня давно смущает утверждение христианства о преобладании в мире мужского начала и не значимости женского. Троица — мужская: Отец, Дух, Сын. Если же взять более древнее знание человечества (откуда черпает и христианство), то везде в начале и во главе мира — супружеская пара богов или Триада (в номах древнего Египта): Отец, Мать, Сын. Ну не могут две сущности мужского пола (Отец и Дух) породить сына. Гностики разрешили это христианское заблуждение. Ибо верховный эон (да и библейский Яхве?) — андрогин. Науке (в крайнем случае российской) неизвестно происхождение этого понятия. Первым об андрогинах писал Платон («П  ир»)  . Но и в Библии (Бытие 1.27) Адам назван андрогином. Что же это за существо? Внятное определение найти трудно (вот, к примеру, Я.Беме: андрогин — существо по ту сторону половых различий). Некоторые (начиная с Отцов церкви) склонны считать его гермафродитом. Сегодня (начиная с Розановских «Людей лунного света»)  принято уводить этот вопрос в область психологии.[5] В моем понимании андрогин объединяет в себе мужчину и женщину полностью не только духовно и душевно, но и физиологически и сексуально. Но это не выглядит как выворачивающиеся в обе стороны половые органы, все совсем иначе. Андрогина можно увидеть только в формате обратной перспективы.[6]

Эон Антропос (а точнее, сизигия Антропос-Экклесия) — андрогин. Гностики нашли соответствие Антропосу в киноме — это мужчина и женщина соединенные любовью сексуальной и духовной, то есть абсолютной.

Здесь корень многих заблуждений в современном гностицизмоведении. Гностики не оплодотворялись духовностью свыше (а только монахи в христианстве). Гностики не вели беспорядочную половую жизнь (духовная близость была не менее значимой, чем сексуальная). И самое главное: гностики не избегали этого мира, а жили в нем любовью. «Бог есть любовь»,   — сказал апостол Иоанн. К сожалению, современные профаны понимают эту великую истину слишком по-ханжески.

В гностических текстах любовь мужчины и женщины имеет символическое название: «Святая святых — Чертог брачный».  Что бы не быть голословным, приведу ряд цитат.